Ольга Степнова - Изумрудные зубки
– Как он относился к ребенку? – голос у Тани стал хриплым, уставшим, бесцветным; не голос, а так – звуки механической куклы.
– Никак он не относился к ребенку! Он ни разу не видел его. Мы перестали с Глебом встречаться, как только он узнал о моей беременности.
– Славик... похож на него? – Голоса не стало совсем, он ушел, растворился, пропал, как когда проведешь много-много уроков подряд и связки объявляют бойкот.
– Похож?! Да он вылитый Глеб! Чернявый чертенок с гонором и самомнением пупа земли. Он говорит: «Мама, я самый лучший!» Я смеюсь: «Почему?» «Да потому что я лучше всех, мама!» Я не разубеждаю его. Пусть лучше живет с чувством собственной исключительности, чем с комплексами неполноценности.
– И он... Глеб, ни разу не захотел посмотреть на ребенка?
– Посмотреть! – Павловская засмеялась. – Да если б и захотел, я не дала бы! Это мой мальчик. Абсолютно, совершенно, исключительно мой! Задача его папаши – вовремя и своевременно метать нам деньги на витамины. Остальное никого не касается. Славик единственный для меня мужчина. Для меня и для моей мамы. Пусть растет центром вселенной. Это миф, что без отцов не вырастают настоящие мужики.
– У него был ребенок и он знал об этом! – прошептала Татьяна, прижимаясь спиной к стене.
– Банальная, в общем-то, во все времена история, – вздохнула Сычева, выкрутила пистолет из рук Тани и спрятала его в карман.
– Да, банальная, только когда она не касается лично тебя, – сказала Таня и встала. – Пойдемте, девочки! Тут все ясно. Она не могла причинить вред Глебу.
Тани гуськом потянулись к двери.
– Эй! Стойте! – крикнула вслед им Павловская. – Да кто вы такие?!
– А вы не догадались? – обернулась Таня. – Не узнали? Не поняли?! Я скучная, блеклая женщина без изюминки, без градуса, с характером старой девы. Одно слово – учительница! Я – жена Глеба! А это его любовницы и мои в некотором роде подруги. Прощайте. Любите своего мальчика. Только мой вам совет – в течение суток уничтожьте все улучшители топлива. Иначе к вам нагрянет УБЭП. Это я вам как жена гарантирую!
Павловская закрыла лицо руками и, кажется, засмеялась. Или заплакала.
Черный кот с грохотом рухнул со шкафа и с остервенением начал рвать пакет с рыбой.
* * *– У тебя были русые волосы...
– Когда от женщины уходит мужчина, она всегда перекрашивает волосы в другой цвет.
– Я не уходил. Не уходил! Не уходил!! Твоя мама сказала мне, что ты умерла. Простудилась, осложнение на сердце, и ... «за неделю сгорела». Так сказала мне твоя мама! Она плакала в трубку, рыдала, предлагала мне съездить на кладбище, говорила, что покажет твою могилу. Я не мог не поверить!!
– Но на кладбище не поехал.
– А что это бы изменило? Ну, постоял у могилки, ну, положил цветочек, человека-то не вернуть!
– Что изменило?! Не было никакой могилы! Не было и не могло быть. Моя мать знала, что ты трус! Она знала, что мой парень до истерики боится тараканов, собак и кладбищ! После нашей с тобой ссоры я действительно простудилась, потому что сорок минут простояла под проливным дождем. Провалялась два дня дома с температурой, потом мать сказала мне, что видела тебя с другой девушкой. Я позвонила тебе, но твоя бабушка заявила, что ты уехал в Алушту.
– Куда?!!
– В Алушту! К тетке. Якобы до конца лета.
– У меня нет тетки. Я ни разу в жизни не был в Алуште. Я не ходил ни с какой «другой девушкой»!
– Когда мать сказала мне, что видела тебя с какой-то девицей, я согласилась уехать на пять лет в Англию, на учебу. Когда я вернулась, ты уже был женат. Женат! На бабе старше себя. Я думала, что смогу равнодушно узнавать о тебе любые новости, но это оказалось не так. Я возненавидела тебя и твою жену.
– Ты следила за мной?
– Нет! Да, немножко следила. Должна же я была знать как выглядит твоя жена, и как выглядишь ты после... после...
– Инга, но ведь это была игра. Милая, маленькая, шутливая, юношеская игра! Ты – принцесса, я – принц, у нас своя волшебная страна со своими законами, которые мы, мы сами придумывали. Игра началась в детстве, но мы увлеклись и притащили ее в свои разумные шестнадцать-семнадцать лет.
– Нельзя играть в неземную любовь и волшебные страны. Это затягивает. Сводит с ума. Я верила в реальность нашей игры. Я верила, что наш маленький общий мир будет существовать вечно. А ты разрушил его. Ты предал свою принцессу!
– Инга!
– Предал! Опоздал на аудиенцию, нет, – на свидание! – на сорок минут. Что полагалось в нашей стране за опоздание?
– Смертная казнь. Да, я опоздал тогда на свидание, но я же особа королевских кровей, на меня это не...
– Распространяется! Перед законом едины все! Ты забыл, что сам придумывал эти правила?
– Инга, мы тогда поругались по глупости. Ну что за ерунда – опоздание?! Я... у меня просто остановились часы.
– «Ничто не может быть оправданием рассеянности и необязательности. Даже собственная смерть»! Разве не ты это всегда говорил?
– Ну хорошо. Ты назвала меня предателем. А разве не ты сделала законом в нашей стране правило: «Предавать можно и нужно, когда этого требуют личные интересы»? Какое наказание полагалось у нас за предательство?
– Сорок ударов палками.
– Всего сорок. Маленькими детскими барабанными палочками, которые хранились на твоих антресолях.
– Да, но по законам нашей страны больший грех всегда поглощает меньший. Так что тебе – смертная казнь! За то опоздание. Ведь ты поэтому потом исчез, пропал, ушел, не звонил? Ты боялся!
– Я звонил! Но твоя мама сказала мне, что ты... Я это уже говорил! Наша ссора была детской глупостью. Я понимал это. И ты понимала. Только понять не могу, почему наши родители сделали все возможное, чтобы разлучить нас?
– Моя мама умерла пять лет назад. Я не могу у нее спросить.
– В любом случае детство кончилось. Сказки тоже. Я рад, что ты стала такой красавицей. Ты похудела и стала гораздо выше.
– Каблуки и диета.
– Глаза! У тебя были темно-серые, совершенно другие глаза!
– Они выцвели от холода, который поселился в душе, когда ты ушел. От опыта. От жестокого женского опыта.
– Я не уходил! Твоя мама сказала мне, что... Сказки кончились! Детство прошло!! Хочешь, накажи меня сорока ударами маленьких барабанных палочек!
– Смертная казнь.
– Я поверил, что ты умерла.
– «Смерть не разлучает людей, она их сближает». Ты всегда был согласен с этим правилом нашей игры. Ты должен был придти на мою могилу и...
– Ха-ха! Застрелиться!
– Убедиться, что ее нет! А потом искать меня, носом землю рыть, пытать мою маму! Ты нарушил наши законы, ты разрушил нашу страну, Принц!
– Я очень хочу курить.
– Это невозможно.
– Я пленник?
– Да, но не мой.
– Что значит – не твой?! Это не ты приказала какому-то мужику сделать ложный звонок на мой мобильный, чтобы выманить меня в темный подъезд, а потом огреть по затылку, запихать в машину, привезти сюда и посадить в баню? Не ты?! Кстати, у меня пропали ключи, документы и телефон.
– То, что с тобой произошло, не имеет ни малейшего отношения к нашей игре, к твоему предательству, к твоему опозданию, к тому, что ты – Принц.
– Объясни!
– Тебе не больно?
– Нет.
– Не страшно?
– Нет.
– Я приказала вколоть тебе очень хорошее лекарство. Тебя уже допросили.
– Что?
– Ты уже все сказал, что было нужно.
– Что?!!
– Не помнишь?
– Нет!
– Хорошее лекарство!
– Объясни.
– Аривидерчи, Чуча!!!
* * *– Аривидерчи, Чуча! – три раза успел повторить попугай, пока дверь в комнату медленно открывалась.
Страх вроде бы прихватил Глеба за горло, сбил с ритма сердце, но тут же отступил, оставив место легкому недоумению и непонятной веселости.
«Хорошее было лекарство!»
Инга встала с его колен и без излишней поспешности пересела в кресло напротив.
На пороге стоял молодой коренастый мужик в кожаных джинсах и светлом льняном пиджаке. Это сочетание кожи и льна было таким же нелепым, как и сочетание длинных прядей волос, стянутых сзади в хвост, с грубыми чертами лица.
– Он наврал, – тихо сказал мужик, закрывая за собой дверь. – В его рабочем столе нет ни камней, ни диска.
– Этого быть не может! – Инга резко встала и подошла к мужику. – Не может быть!! Под действием этого лекарства не врут!
– Не врут... – пробормотал Глеб.
Он не понимал ничего.
Ничегошеньки!
Ожившая Инга. Красная комната. Пробитая голова, которая не болит. Хорошее настроение. Дебильный мужик, забывший сменить то ли брюки, то ли пиджак. Какие-то камни! Нужно срочно упасть в обморок. Или умереть. Еще раз умереть – по-настоящему, чтобы не мучили эти смешные кошмары.
– Тебя, мать, надули с лекарством, – с усмешкой сказал мужик Инге. – Подсунули фуфло за бешеное бабло.
