Елена Логунова - 12 невест миллионера
Самым поразительным оказалось даже не то, что физиономии передо мной были абсолютно одинаковыми. Потрясало то, что они стали еще больше похожи на меня!
Раньше очевидное сходство наших черт размывали небольшие различия в цвете волос, кожи и глаз, длине ресниц, разлете бровей, рисунке губ.
Искусный гример все эти отличительные черты устранил.
– Точнее сказать, он привел их к общему знаменателю, – поправила меня Нюня. – Теперь у всех девочек черные ресницы и брови, карие глаза и золотистая кожа без веснушек. Только с одной родинкой…
– Так это же твоя родинка!
Тяпа так возмутилась, словно черная мушка на щеке была моим личным изобретением, запатентованным и защищенным авторским правом.
– Сюда, пожалуйста.
Я позволила усадить себя на стул. Мои плечи окутала белая пелерина, а волосы – полотенце.
– Держите голову прямо, – попросила Мария.
– Конечно, – согласилась я, продолжая краем глаза рассматривать лицо девицы на другом конце амфитеатра.
Хлопочущие Ля Бин и его помощница то и дело закрывали мне обзор, но я не закрывала глаз, пока меня не попросили об этом особо.
Но и тогда я продолжала ясно видеть лицо, успевшее отпечататься в моей памяти.
Собственно, оно очень мало отличалось от того, что я привыкла видеть в зеркале.
Хотя в краткие периоды случавшихся со мною умопомрачений мне случалось опасно экспериментировать с макияжем и прической (из-за чего порою я выглядела то как дакота на тропе войны, то как индийский дервиш), бо́льшую часть своей взрослой жизни я провела в том неброском, но приятном виде, который был зафиксирован на моем фото в паспорте. На языке полицейского протокола, у меня там «лицо овальное бледное, волосы прямые темно-русые, нос короткий прямой, брови дугообразные, глаза карие, рот средний, губы пухлые. Особая примета – родинка на правой щеке».
Наличие у меня именно такой, как ему хотелось, родинки особенно порадовало мсье Ля Бина.
Маэстро вообще недолго со мной возился, фактически только лицо темным тоном покрыл да ресницы подкрасил. Мне повезло: кое-кому из девочек основательно выщипали брови, а это больно!
– Вуаля! – Маэстро отступил в сторону: – Господа, прошу вас!
Просто Боб с готовностью вышел на середину террасы и завертел головой, с откровенным восхищением рассматривая представленную ему коллекцию бронзовых болванчиков. А из-за апельсинового дерева в кадке выступил ранее незамеченный мною молодой человек с фотокамерой.
– Ух, ты! А он симпатичный! – моментально оценила новый объект неугомонная Тяпа.
– Вау! – моя соседка тоже хищно обрадовалась.
Я покосилась на нее. Она мне подмигнула.
– Катя, это ты, что ли? – неуверенно шепнула я.
– Я, я!
В отличие от меня, Катерина голос не понизила. Ее короткая реплика прозвучала громко и ввела в заблуждение симпатичного молодого человека с фотоаппаратом.
– О! Шпрехен зи дойч? – улыбчиво поинтересовался он в паузе между щелчками камеры.
– Ой! – тревожно пискнуло в моей голове.
Я с подозрением воззрилась на блондина-фотографа.
Хм…
Однако…
Я бы непременно запомнила эти мускулистые руки, прямую крепкую шею и эффектное сочетание загорелой кожи и выгоревших до белизны волос, разве нет? У меня всегда была хорошая память на приятные мужские лица и совершенно замечательная – на крепкие атлетические фигуры!
– Дойч, найн? – настойчиво повторил общительный фотограф.
– Чего?
Катерина нахмурила свежевыкрашенные брови. Очевидно, немецкий язык моя рязанская сестрица знала не лучше, чем английский.
В надежде получить перевод она привычно повернулась ко мне, но я лишь помотала головой.
Разумеется, я поняла, что фотограф интересовался, говорит ли Катька по-немецки, но решила отмолчаться. И даже Нюня, обычно активно побуждающая меня к вежливости, с этим моим решением беззвучно согласилась.
Я прикинулась глухонемой для того, чтобы фотограф не услышал моего голоса.
Он загорел, перекрасил волосы и переоделся в шорты и майку, не скрывавшие развитой мускулатуры, но я все равно узнала его – по голосу, который слышала лишь однажды, и по лицу.
По приятному, открытому лицу голливудского «хорошего парня».
– Вот козел-собака! – нервно выругалась Тяпа. – Да это же тот самый негодяй из взорванного берлинского кафе, разве нет?!
– Да-да-да, – тихо протарахтела Нюня.
Разумеется, никто, кроме меня, их не услышал. А я постаралась ничем не выдать своего смятения.
У меня было преимущество: я-то «голливудского парня» узнала, а он меня – нет. Спасибо мсье Ля Бину, он очень надежно спрятал меня среди клонов!
Тяпа моя злорадно захохотала, а Нюнечка напомнила, что в детстве я была чемпионкой двора по игре в прятки.
Так что мы еще посмотрим, кто кого!
После того как голливудский типчик с фотоаппаратом отщелкал всех нас оптом и в розницу, во всех возможных ракурсах и позах, за исключением парных по Камасутре, Просто Боб объявил, что теперь грим можно снять. Когда понадобится, мсье Ля Бин его восстановит. Поскольку встречаться с женихом нам предстоит не всем колхозом, а поштучно, входить в образ надо будет непосредственно перед свиданием.
– И это очень хорошо, потому что с нашлепкой на носу я чувствую себя клоуном, – пожаловалась мне Катя.
С полномочной представительницей Рязани у маэстро возникла непредвиденная сложность.
Фотография, которую без спросу разместила в Интернете Катина младшая сестра, была с пристрастием обработана в фотошопе и в результате мастерски скрывала тот факт, что у эффектной платиновой блондинки имеется простецкий курносый нос.
Чтобы сделать его прямым, мсье Ля Бину пришлось заняться не только рисованием, но и лепкой. Одними светотеневыми приемами с помощью красок тут было не обойтись: без специальной налепки носик-курносик все равно выдал бы себя в позиции «в профиль».
Теперь, возвращая себе прежний облик, Катька яростно соскребала с носа липкую мастику.
Я подала ей влажные салфетки.
– А ты так и будешь ходить затемненной в цвет рубероида, как стекла в окнах пижонской машины? – сердито спросила она меня, завершив демакияж.
Я не спешила избавиться от грима, чтобы не подарить прежде времени радость встречи и счастье узнавания голливудскому типчику. Как и маэстро с помощницей, он остался на острове, так что мы могли столкнуться нос к носу в любой момент.
Но объяснять свои резоны Катерине я не стала.
Сказала только:
– Мне этот грим не особо мешает.
– Конечно, у тебя на лице всего лишь ложка гуталина, – фыркнула Катька. – Везучая! Ты больше всех похожа на желанную мадам.
– С чего ты это взяла?
– С того, что маэстро обработал тебя за три минуты! А надо мной он трудился в пять раз дольше!
– Может, мастер просто устал, – я пожала плечами. – Полностью выложился, добросовестно гримируя одиннадцать девушек, и на двенадцатой немного схалтурил. И вообще, не забывай, что до сих пор речь шла только о лице, а у мадам еще какая-никакая фигура имелась.
– Да, фигура – это аргумент!
Катерина сначала расплылась в улыбке, потом вновь нахмурилась.
– Ну, что еще не так? – досадливо спросила я.
Катькины переживания мешали мне отдыхать.
Свои собственные тревоги я на время отодвинула, как шкаф, сделав это в четыре руки, на пару с волевой Тяпой. Теперь именно она напрягалась в дальнем закоулке подсознания, героически, как одинокая кариатида, удерживая от фатального падения мое настроение. Нежная Нюня, забыв обо всем, наслаждалась прекрасным видом.
Мы с Катей сидели в тени олив, у слегка замшелых мраморных ног дискобола, и любовались закатом.
Круглое красное солнце, похожее на помидор, уже выпуталось из бахромы серебристой листвы и почти соприкоснулось с гладкой золотой водой, похожей на разлитое масло. Эта картинка была настолько в духе средиземноморской кухни, что сошла бы за иллюстрацию к поваренной книге.
Я подумала, что не удивлюсь, если закат сопроводят шкворчанье, обжигающие брызги и вкусный запах жареного томата.
Но Катерину собственные прелести волновали гораздо больше, чем красоты природы.
– Фигуры у нас слишком разные! – с сожалением, которое я отчасти разделяла, напомнила она мне. – Хорошо, если у покойной мадам был четвертый размер груди, как у меня. Тогда кое-кому придется затолкать в бюстгальтер полпуда ваты. А если у нее был всего лишь первый номер?
– Тогда мировые запасы ваты не пострадают, – ухмыльнулась я.
– К черту вашу вату! Я-то как смогу замаскировать свою грудь?!
– Да, это проблема, – с легкостью согласилась я и снова уставилась на закатывающееся солнышко.
Катерина поерзала и решительно объявила:
– На операцию по уменьшению бюста я не соглашусь – за все их миллионы!
– И это правильно.
Катька никак не могла успокоиться.
– А волосы? – встревоженно спросила она. – Как ты думаешь, что они будут делать с нашими волосами?
