Иоанна Хмелевская - Клин клином
Фрагментарно увековеченный плод моего творчества куда-то запропастился. Я перевернула вверх дном всю квартиру и в конце концов удостоверилась, что статья как в воду канула. Писала я ее кусками на чем попало и везде, где только ни настигала меня творческая мысль. Начинала я, правда, дома, в тонкой желтой тетради, потом писала в блокноте, заседая на исключительно нудном техническом совете, а остальное накропала на большом листе в клетку, который затем вложила в желтую тетрадь. Возможно, тетрадь была не желтой, а зеленой, факт тот, что черти ее взяли и из всего опуса оставили мне только кусок в блокноте.
Кусок в блокноте оказался очень даже пристойным, но меня это повергло в еще большее уныние, ибо нет труда неблагодарней, чем по второму разу создавать творение, которое изначально получилось вполне приличным, да еще когда не можешь восстановить его по памяти. Но иного выхода не было. Вооружившись блокнотом, бумагой и сигаретами, я налила себе чаю и расположилась на диване, исполненная тоски и ненависти к себе, к родной своей редакции и ко всему свету.
Не иначе какое-то проклятие висит над моими домами культуры, подумалось мне. Не хватает только телефонного звонка.
И тут же телефон зазвонил...
Невинное треньканье прозвучало как глас судьбы. Обстановка вокруг меня была такой, какой ей и следовало быть: сверху струился мягкий свет лампы, рядом кипы шпаргалок, в душе – злость и уныние, а над всем этим незримо витали зловещие громады домов культуры. Прежде чем взять трубку, я мгновение боролась с собой, пытаясь призвать к порядку взыгравшую во мне бессмысленную, идиотскую надежду.
– Алло, – отозвалась я после третьего сигнала.
– Четыре сорок девять восемьдесят один?
– Да, слушаю...
– Шеф на месте?
– Что?
– Шеф, говорю, на месте? Скорей! От неожиданности вопроса я растерялась и в первую секунду не нашлась что ответить, да и номер был назван правильно. Голос в трубке звучал резко, нахраписто, даже сердито и очень мне не понравился. Может, поэтому я окончательно озверела и вместо нормального ответа – дескать, ошиблись – с ехидной любезностью парировала:
– Сожалею, но шеф в отлучке. Прихватило, понимаете ли, после кислого молока живот.
– Что такое? Громче!
– Вышел! – гаркнула я, лишь бы отвязался, уж очень меня разозлил командирский тон.
– Доложить немедленно, как вернется: операция “Скорбут” началась. К-2 в районе сто четыре, ежедневно в ноль двадцать. Установить сигнал. Запомните?
– А как же, – огрызнулась я. – Запомним. По гроб жизни.
– Синхронизация обязательна, – пояснил мне на прощание неприятный голос. – Даю отбой, конец сообщения.
– Покорнейше благодарю, – расшаркалась я и швырнула трубку. Черт знает что такое. С минуту поразмыслив, я пришла к выводу, что это либо ошибка, либо дурацкая шутка, на том и выбросила звонок из головы, зато моя злость и уныние достигли своего апогея. Чего тут финтить – взявшись по второму разу за статью о домах культуры, я в глубине души надеялась, что меня оторвет от нее совсем другой звонок и совсем не по ошибке...
Я сидела с занесенной над листом ручкой и время от времени нацарапывала бессмысленные фразы. Всеми своими фибрами я ощущала себя несчастной, а чувство манкируемого долга бесповоротно меня добивало. Наконец я дошла до кульминационной точки своей деградации, слабеющей рукой накарябав: “Домам культуры предписаны по штату привидения”. Написала и долго вчитывалась, а вчитавшись, настолько поразилась, что даже головой посвежела. Какой абсурд! Почему непременно предписаны? Что в них хорошего, в этих привидениях? Нет, пора взяться за ум!
Легко сказать – как будто до моего ума рукой подать. В действительности нас разделял не один световой парсек, оставалось уповать лишь на чувство долга, благо оно у меня в крови. Проделав над собой титаническое усилие, я худо-бедно сосредоточилась на взыскующих моего внимания объектах культуры. В результате во вступительную часть сочинения была впрыснута капля здравого смысла, а сама я поехала утром на работу, ни капли не выспавшись.
Элементарные профессиональные обязанности казались мне в тот день неподъемно сложными. Я с трудом разделалась с воротами и взялась за доработку проекта, которым когда-то занимался Януш и в котором теперь должны были найти свое отражение свежеиспеченные фанаберии инвестора. Я прилагала массу усилий, чтобы возможно меньше переделывать и возможно больше оставить как есть, поскольку единственное, на что меня еще хватало, так это на бездумное копирование оригинала.
Вскоре после двенадцати я застряла на непосильной для меня проблеме. На продольном сечении обнаружились какие-то странные размеры – ни к одному узлу не подходят. Я долго ломала голову, соображая, что именно Януш имел в виду. Мои умственные потуги успехом не увенчались, и я наконец решила спросить у самого автора. Могла бы поинтересоваться и раньше, но такие простые решения при нынешнем моем состоянии духа почему-то меня не осеняли.
Только я собралась призвать Януша на помощь, как слуха моего коснулись звуки из ожившего динамика. Дневной выпуск новостей. Некоторое время я слушала, предаваясь тоске и унынию, потом сказала:
– Ребята, обратите внимание, моя жертва вещает!
Весе и Януш подняли головы и с любопытством прислушались – мои контакты с диктором не являлись для них тайной. Красивый, благозвучный голос поставил нас в известность, что “...в Польшу отгружено сто восемьдесят тонн болгарских помидоров...”.
– Интересно. – задумчиво протянул Весе. Я наконец опомнилась и со вздохом вернулась к прозе жизни.
– Януш, поди-ка сюда. Что ты тут замерял? Воздух?
– Какой еще воздух? – неуверенно спросил Януш, поднимаясь из-за стола. – Чего ты несешь?
Я продемонстрировала ему загадочное место.
– И правда. Погоди, что я тут мог начертить?
Он склонился над столом, навалившись локтями и подперев ладонями подбородок, и мы с ним осоловело уставились в таинственные размеры.
– Пристаешь со всякими глупостями, – недовольно буркнул Януш. – Откуда мне знать, что я здесь замерял три месяца назад.
– Но ты же что-то имел в виду?
– Ну имел, только что?
– Может, забыл дорисовать?
– Постой-ка... Сейчас соображу, достань поперечник...
Поглощенные реконструкцией авторской задумки и творческого ее воплощения, мы не обращали внимания на Весе, который тем временем встал из-за стола, подошел к телефону, набрал номер и попросил дать ему какой-то внутренний. Я расстелила поперечник.
– Есть! – обрадовался Януш. – Канализационный водосборник!
– Точно, в поперечном он внесен, а в продольном нет. Забыл. Обычно бывает наоборот, чертеж сделан, а размеры не проставлены.
– Такой уж я оригинал. Вот ты и доделай.
Весе между тем вышел на связь и попросил кого-то к телефону. С недосыпу реакция у меня оказалась замедленной, и потому фамилию, которую он назвал, я пропустила в первую минуту мимо ушей. А когда, позабыв про водосборник, взвилась со стула, было уже поздно.
– Весе, побойся бога! Что ты задумал?
– Хочу спросить, почем будут эти болгарские помидоры, – вежливо разъяснил мне Весе, прикрывая трубку, и сразу же ладонь убрал. Видимо, на другом конце провода уже отозвались. Я жутко растерялась и не могла сообразить, как спасти положение. Вот беда, взбрело же ему в голову приставать к невинному человеку!..
– Весе, это не тот! – наконец взмолилась я. – Оставь его в покое! Он на меня снова взъестся!
– Прошу меня извинить, – сказал Весе в трубку, озадаченно на меня косясь. – Вы не скажете, почем будут эти болгарские помидоры?
Я рвала на себе волосы и проделывала перед ним разные другие пантомимические движения, имеющие целью показать, сколь трагическую он совершает ошибку. Подать голос я боялась – меня могли услышать. Телефон у нас работал на редкость исправно. Весе отвел трубку от уха, и мы оба услышали ответ:
– По два злотых двадцать грошей...
– За кило?
– Нет, за дюжину.
– О, так дешево!
– Могло быть и дешевле, верно?
– А когда поступят?
– Недели через две-три.
– А то я, понимаете ли, переживаю, как бы не сгнили...
– Не переживайте. Они в холодильниках. Бог весть какими еще глупостями они бы обменялись, если бы Весе не смутила моя реакция, – сбитый с толку, он сократил свой допрос до минимума.
– Премного вам обязан, – вежливо и с большим чувством сказал он.
– Всегда к вашим услугам.
Весе положил трубку, благодаря чему я наконец смогла принять нормальную стойку и слегка остыть.
– Поразительно, – недоумевала я. – Он должен был закатить скандал.
– С какой стати? Он ведь меня с тобой не связывает. А вообще как тебя понимать? Что значит “не тот”?
– Я тебе разве не говорила? Мы с ним столкнулись случайно в “Бристоле”. Оказалось, не тот. Я преследовала невинного агнца.
