Дарья Донцова - Продюсер козьей морды
Я невольно потрогал сорочку.
– Мелочь, а знающему человеку заметна, – торжествующе отметила Софья Борисовна, – у меня сосед участковый, у него вся одежда такая! Наблюдательный человек никогда не пропадет!
Я отвел глаза в сторону, хорошо бы к внимательности еще приложить ум и сообразительность. Рубашку форменного типа легко купить в магазине, сейчас свободно продают любую атрибутику: фуражки, одежду, ботинки. В конце концов, сорочку мне мог подарить приятель-милиционер. Есть у меня друг Макс, у которого в шкафу висит форма. Воронов надевает ее от силы пару раз в году. Софья Борисовна очень рисковала, откровенничая с незнакомцем. Хорошо, что она наткнулась на меня, человека без криминальных наклонностей. Сейчас я попытаюсь убедить старуху соблюдать осторожность! Но в одном она права: в Центре творится нечто странное.
– Больше всего меня поражает, что он сын Павла Подушкина, – вдруг сказала Софья Борисовна.
– Кто? – воскликнул я.
Старушка легко вскочила с дивана, подошла к шкафу, распахнула дверки, и я увидел собрание сочинений своего отца.
– Был во времена моей молодости замечательный прозаик, – с восторгом произнесла бывшая заведующая, – Павел Подушкин. Увы, он давно покойный, новых книг не напишет! А какая литература! Захватывающая! Исторические романы! Сцены любви без пошлости! Я была с ним знакома!
– С писателем? – уточнил я.
– Да! – горделиво воскликнула Софья Борисовна. – Не верите? Могу доказать!
Изуродованные артритом пальцы вцепились в корешок самого толстого тома.
– Вот, смотрите, – торжествующе объявила старушка и открыла первую страницу. – Читайте.
Я посмотрел и испытал грусть, перед глазами возник текст, без всякого сомнения написанный рукой отца: «Милой Софочке, моему светлому ангелу, самой преданной читательнице, с неизбывной любовью». Далее шел характерный, взлетающий вверх росчерк.
– Похоже, вы были близко знакомы с литератором, – промямлил я.
Софья Борисовна горько вздохнула:
– Увы, нет! Но когда-то я была молода и красива, а Павел Подушкин еще не был женат и выпустил несколько книг. Я ездила на его творческие вечера, получала автографы. Павел выделял меня из толпы, но лишь как поклонницу, а вот Нюрочка, та пользовалась его особым расположением. Она ничего не рассказывала, но мне кажется, что… М-да! Если честно, я была интересней подруги, сейчас покажу!
Софья Борисовна наклонилась и сняла с полки альбом.
– Где же снимок, – забормотала она, перелистывая картонные страницы, переложенные папиросной бумагой. – А! Вот! Любуйтесь, это я в двадцать лет.
Софья Борисовна попятилась и положила тяжелый альбом на стол.
– Здесь щебетушки-подружки, – весело заявила старуха, – верхняя карточка моя.
Желто-серая бумага не могла скрыть красоты слегка полной на мой вкус девушки. Таких в народе называют кровь с молоком. Круглое лицо, правильной формы нос, темные волосы, широкие брови, сочный рот. Софья Борисовна не обманывалась на свой счет, она была хороша, как пион.
– А это Нюрочка, – сообщила бабуся, – ее уже нет в живых. Скажите, я была привлекательней?
– Несомненно, – вежливо согласился я, покривив душой.
Если Сонечка походила на яркий цветок, то Нюрочка напоминала скромную незабудку. Очень худенькая блондиночка с небольшими светлыми глазами и трогательным ртом. Думаю, Соня затмевала подругу, но я бы выбрал Нюру.
– Я в этой самой квартире всю жизнь провела, а Нюрочка жила в центре, на улице Кирова, – пустилась в воспоминания старушка. – Один раз она прибегает, вся раскрасневшаяся, возбужденная, и говорит: «Сонюшка, мне дали книгу молодого автора, Павла Подушкина. Замечательный роман! Хочешь почитать?»
Вот так мы стали преданными его поклонницами. А Нюрочка… Она обожала Павла, м-да! Думаю… подозреваю… полагаю, у них был роман!!!
– Не может быть, – прошептал я, внимательно разглядывая снимок.
– Уж поверьте, – заявила старуха, – я такие вещи чувствую.
Софья Борисовна перелистнула еще пару страниц.
– Стойте! – воскликнул я.
– Что такое? – изумилась собеседница.
– Фотография! Слева! Блондинка, платье с оригинальным рисунком, крупные черешни на веточке с листочками, она кто? И что за мужчина рядом с ней?
– Эта? – сморщилась хозяйка.
– Да, да!
– Райка Суворина! Та еще прощелыга, – с презрением ответила старуха, – она здесь с мужем запечатлена, Юрием Кондратьевым, братом Нюрочки. Юра Райку из тмутаракани вывез, деревня называлась смешно – Калоша, я потому и запомнила. Мать Нюрочки была в шоке. Сын институт закончил, по тем временам это элита! Диплом вуза имел огромную ценность! А невестка! От коровы! Деревенщина! Она унитаз только в Москве увидела, но быстро в столичной жизни разобралась! Артистка!
– Артистка, – эхом повторил я, – почему вы так ее называете? Она в театре работала?
Софья Борисовна засмеялась.
– Нет, конечно! Врала ловко, прикидывалась невесть кем. Юра поехал в колхоз «на картошку», раньше такие десанты практиковали. Отправился один, вернулся с Райкой. Вернее, она всем сказала, что ее зовут Антуанетта. Дескать, мать у нее из бывших, ее отселили за непролетарское происхождение в деревню Калоша, ну и тому подобное. Свекровь поверила невестке, тем более что та вела себя по-княжески: домашним хозяйством не занималась, стирать, гладить, готовить не хотела. Зато моментально приобрела «городской» вид, сделала перманент, надела платье «рюмочкой», облилась одеколоном. Работать она не пошла, поступила в театральное училище, а главное, она не хотела родить Юрию ребенка. Вертихвостка! На актерку училась. А потом скандал приключился. К Кондратьевым, словно снег на голову, свалилась толстая мрачная баба в «плюшке»,[13] и открылась малоприятная правда. Антуанетта на самом деле Райка Суворина, паспорт с заграничным именем ей вроде смастерил любовник, местный милиционер, которого предприимчивая девица бросила, когда на горизонте появился москвич Юра. Хотя подробностей я не знала! Сейчас повторяю, что люди болтали! У Кондратьевых случился скандал, и красотка испарилась в неизвестном направлении. Больше о ней никто не слышал. Бог с ней, с Райкой, – подвела итог Софья Борисовна и захлопнула альбом, – речь о другом! Знаете, кто основал Центр на месте моего детского сада?
Я лишь покачал головой, боясь заорать в голос.
– Сын Павла Подушкина! – объявила Софья Борисовна. – Родная плоть и кровь писателя!
– Откуда вы знаете? – еле слышно спросил я.
Бывшая заведующая погрустнела.
– Я боролась за свой садик до конца! Стояла насмерть! Много крови тем, кто его отнимал, попортила. А потом меня директор нашего НИИ позвал и сказал: «Соня! Лучше уступи! Все равно проиграешь! Вопрос давно решен, от твоего упрямства может беда случиться. Времена темные, справедливости нет! Пристрелят тебя на улице, и каюк! И не таких, как ты, убирают! Глупо из-за садика жизни лишиться. На его здание очень богатый человек нацелился!»
Но Софья Борисовна была готова на любые испытания, чтобы не потерять свое детище, поэтому она не испугалась, а ехидно осведомилась:
– Зачем богатому неказистый дом?
– Не знаю, – признался директор, – но он именно его выбрал!
– Кто же теперь хозяином будет? – фыркнула Софья Борисовна.
Директор на секунду замялся, потом ответил:
– Некий Иван Павлович Подушкин, сын известного писателя. Он на отцовы деньги бизнес выше небес поднял! Везде имеет связи! Бороться с ним бесполезно!
Старушка чуть не упала оземь, она была готова ко всему, но не к борьбе с сыном обожаемого литератора!
– А еще я подумала, – призналась сейчас Софья Борисовна, – небось Павел Иванович воспитал замечательного мальчика, добросердечного, умного, другой у него получиться не мог. Пусть владеет моим садиком – и отступилась!
– Вы никогда не видели младшего Подушкина?
– Нет, не довелось!
– А самого Павла?
– Я всегда старалась пойти на встречу с ним, – призналась она, – непременно автограф просила. Он меня сначала узнавал, а потом перестал. Да оно и понятно, время шло, красота поблекла, да и где Павлу всех упомнить. Вот когда у него вначале было мало поклонниц, тогда он каждую выделял, а затем наш клуб распался.
– Что? – остановил я бабулю. – Клуб?
Софья Борисовна покраснела.
– Сейчас бы нас назвали фанатками. Но мы вели себя пристойно, собирались раз в неделю, тут неподалеку на Форсунской улице, в библиотеке, она до сих пор работает, и говорили о Павле. Но мало-помалу общение прекратилось. Даже не знаю, что с кем стало! Нет, вру, Оля Рязанова жива и в библиотеке так и работает, она там всю жизнь, без отрыва.
– А где Нюрочка Кондратьева?
– Умерла давно.
– Ее брат Юрий?
– Тоже покойник, – грустно ответила старушка, – я уже не девочка, а Юра, кажется, на семь лет меня старше. Не возраст вроде, теперь долго живут, но Кондратьев от инфаркта давно ушел, пил крепко, оттого и убрался.
