Дарья Донцова - Квазимодо на шпильках
– Я подобную дрянь в руки не беру, – отрезала тетка, – пишете всякую чертовщину. Вон в прошлом номере такой маразм поместили: Сталин был «голубой»! Кто у вас столь махровые глупости выдумывает? Да генералиссимус ненавидел гомосексуалистов, при нем в кодексе появилась статья про мужеложество!
Я постаралась сдержать неуместную в данной ситуации улыбку. Если она не читает популярное в народе издание, то откуда знает про содержание последнего номера? Да тетка ханжа! Небось почитывает «Мегаполис» ночью, в кровати, в запертой спальне, а днем резко осуждает остальных за то же занятие.
– Меня прислали от редакции сделать отчет о похоронах, – вздохнула я. – Думали, скандал какой случится. Все-таки развелся с первой супругой, женился на девочке, годящейся ему во внучки. Но все тихо! Зря приехала.
– У вас неверная информация, – процедила тетка сквозь зубы. – Розалия скончалась, а Семен, похотливый, как все мужчины, завел эту, с позволения сказать, супругу. Просто смешно! Совсем с ума сошел на старости лет. А Ирина! Вот актриса! Безутешное горе изображает, а сама рада-радешенька, что муженька нет, теперь она – богатая вдова! У Семена-то много чего было.
– Вы думаете?
– Я, милейшая, работаю на кафедре, которой заведовал Семен Кузьмич, – торжественно заявила дама, – пришла туда аспиранткой и осталась. Уж поверьте, великолепно знала Семена и Розалию. Да если начну вспоминать, такой роман написать можно! Одна история с Евгением дорогого стоит!
– Это кто?
– Сын Розалии и Семена, – ответила «информаторша».
Я удивилась:
– У старика был ребенок? Мне казалось, он умер бездетным.
– Да уж, – покачала головой собеседница. – Чистый Шекспир. Ирина просто жадная кошка, а Розалия была личностью. Я не сумела выполнить ее последнюю волю, ах, какая драма!
– Вы о чем? – заинтересовалась я.
– Так! – загадочно ответила тетка, но я уже схватила ее за руку.
– Пожалуйста, расскажите, «Мегаполис» хорошо платит тем, кто нас информирует. Могу прямо на месте дать пятьсот рублей.
Дама пошевелила губами:
– Ну, зарплата преподавателя невелика, пять сотен мне пригодятся. Знаете что, сейчас все поедут на поминки, их – вот безобразие – устроили в ресторане. Надеюсь, в забегаловке найдется укромный уголок, там и побеседуем. Кстати, меня зовут Светлана Анатольевна.
Трактир оказался неподалеку от дома Семена Кузьмича. Продрогшие и голодные люди налетели на закуски с выпивкой. Светлана Анатольевна, несмотря на тщедушность, слопала неимоверное количество еды и даже выпила две стопки водки. Когда на ее узеньком крысином личике заблестел яркий румянец, пробившийся сквозь слои пудры, я сочла момент подходящим и поманила даму в сторону полутемной ниши, в которой стоял кожаный диван.
Светлана Анатольевна плюхнулась на подушки.
– Давайте пять сотен.
– Нет, – прищурилась я, – сначала ваш рассказ.
Она посерела.
– Вы мне не доверяете?
– Я никому не верю, – ответила я.
– Ага, – напряглась баба, – я вам расскажу и ничего не получу!
– Давайте так, – предложила я, – двести пятьдесят до и столько же после, если, конечно, история потянет на статью.
– Талантливый человек, – рявкнула Светлана Анатольевна, – из такого материала сделает книгу!
Получив деньги, она любовно спрятала их в сумочку и завела рассказ.
На кафедре, как вам уже известно, Светлана появилась очень давно, пришла в аспирантуру, к Семену Кузьмичу. Баратянский был ее научным руководителем. Семен Кузьмич, в те годы молодой, веселый, большой любитель рассказывать анекдоты, был человеком добрым. Он великолепно знал, что на аспирантскую стипендию прожить практически невозможно, поэтому радушно приглашал Светлану к себе домой, угощал обедом.
Сначала она заподозрила, что нравится ученому, но потом, начав бывать в их семье, поняла: Семен Кузьмич любит хмурую Розалию Львовну, никаких сексуальных домогательств он не предпринимал. Просто доцент, такое научное звание носил тогда Семен Кузьмич, был очень добрым человеком, хотевшим всем помочь. Вот Розалия Львовна была другой, она практически никогда не улыбалась, только бурчала при виде Светланы: «Ботинки снимите, у меня домработниц нет».
Но потом хозяйка стала более любезной с аспиранткой, а затем они и вовсе подружились. Света сообразила, что Розалия Львовна совсем не злой человек, это у нее защитная маска такая. Стоило хоть раз увидеть, как Роза разговаривает со своим сыном Женечкой, и все вставало на свои места.
Мальчик был для нее светом в окошке. Любимый поздний ребенок Женечка явился на свет слабеньким, и Розалия Львовна прощала ему все: плохую учебу и безобразное поведение в школе. Семен Кузьмич тоже баловал сына, но иногда отец начинал топать ногами и кричать. Один раз подобное случилось при Светлане. Женя нахамил отцу, а тот не сдержался. Аспирантка испугалась и даже зажмурилась, но Розалия Львовна быстро увела мужа в кабинет, а потом успокоила Свету:
– Семен вспыльчив, но отходчив. Не переживай. Мужчины вообще плохо ладят с детьми-подростками. Женечка растет, у него гормональный всплеск, я это учитываю, а Семен нет. Вечно кричит: «Я сам всего в жизни добился, а этот лентяй ничего знать не хочет».
Если говорить уж совсем честно, Женя не нравился Светлане. Грубый мальчишка, не желавший учиться.
Время шло, у Жени вскоре появилась девочка, потом другая, третья…
– Настоящий ловелас, – фальшиво возмущалась мать. – Просто Казанова.
Света благополучно защитила кандидатскую, Семен Кузьмич оставил ее на кафедре, а потом выбил для нее квартиру. Сделать это по советским временам было очень трудно, но он расстарался. Да и как он мог не порадеть, ведь Розалия считала Свету своей лучшей подругой.
Жизнь продолжалась… Семен Кузьмич стал доктором наук, Женечку с большим трудом впихнули в институт, где работал отец. Парень откровенно балбесничал, учеба его не интересовала вообще, но он ухитрился окончить вуз. Как-то раз, летом, Светочка, приняв экзамены, отправилась на два месяца к родным. Когда она, загорелая и располневшая на домашнем твороге и сметане, явилась назад в Москву, то первый звонок сделала Розалии Львовне. Та, плача, спросила:
– Как? Ты не знаешь, что у нас стряслось?
– Семен Кузьмич?! – испуганно воскликнула Светлана.
Профессора мучило высокое давление, и она сразу подумала про инсульт.
– Сеня жив-здоров, – ответила Розалия Львовна. – Женечка! О, господи, мой сыночек…
Света кинулась к Баратянским. Пока неслась по Москве на такси, в голове роились горькие мысли. Что могло случиться с парнем? Тяжело заболел? Женился на лимитчице, девчонке из глухого села? Попал под поезд?
Розалия Львовна, открыв дверь, бросилась Свете на шею. Подобное поведение было более чем странно для суховатой, всегда держащей себя в руках дамы. Тут же, прямо в прихожей, она узнала от судорожно рыдавшей Розалии правду: Женю арестовали.
– За что? – попятилась потрясенная Света.
– Да ерунда, – крикнула Розалия, – он сберкассу ограбил!
У Светы подкосились ноги. В советские времена человек, попавший на зону, был позором для родственников. Это потом, в девяностые годы, стало даже престижно иметь родственников, побывавших за решеткой. Но в те времена сын-уголовник – это был позор.
– Его втянули, – ломала руки Розалия Львовна, – обманом! Мальчик попал в плохую компанию, случайно!
Светлана пошла на суд, и у нее сложилось иное впечатление о Жене. Из того, что огласили на заседании, стало понятно: никто Евгения не обманывал, он великолепно понимал, на что идет.
Света не знала, каким образом Семен Кузьмич ухитрился уладить дело, заплатил ли деньгами или какими-то услугами, но его сын получил до смешного маленький срок, всего три года. Суд учел все: первую судимость, отличные характеристики с места учебы и то, что Женя непосредственно не входил в сберкассу, стоял у дверей «на шухере».
Розалия Львовна принялась таскать на зону передачи и зачитывать Свете вслух письма.
– Женечка так переживает, так волнуется за нас! – причитала она.
Света тактично молчала. Ей резали слух эти послания на мятых листках в клетку. Основными глаголами в них были «дай» и «пришли». Оказавшись за решеткой, Женя начал требовать от матери все, что хоть как-то могло облегчить его существование в неволе: сигареты, чай, сахар. Розалия Львовна тратила бешеные деньги, обустраивая в колонии клуб. Она привезла туда телевизор, проигрыватель, книги. Все только для того, чтобы Женечке сделали хоть какое-то послабление.
ГЛАВА 14
Наконец любимое чадо оказалось на свободе. Розалия мигом пристроила его в другой институт осваивать профессию декоратора.
– Женечка художник, он талант, почти гений, – пела слепая от любви мать.
Прошли годы, Женя без конца менял места работы: сначала служил в одном театре, потом в другом, третьем, перешел на киностудию, затем в какое-то издательство, оттуда убежал еще куда-то. Он превратился в неприятного, с бегающими глазами и фальшивой улыбкой мужика. Несколько раз Женя начинал жить в гражданском браке, но каждый раз любовь заканчивалась одинаково. Жены убегали от мужа. Женечка совершенно не умел и не хотел зарабатывать, деньги ему давала мама. Один раз и навсегда напуганная отсидкой сына, она повторяла:
