Дарья Донцова - Чудеса в кастрюльке
Тут по коридору плотной толпой пошли люди в белых халатах. Я отыскала Константина Петровича и услышала категорическое: «Нет!»
– Но мне очень надо.
– Не могу разрешить. Бабкиной нельзя волноваться.
– Дело очень важное! Доктор скорчил гримасу:
– Важней, чем жизнь? И потом, даже если я впущу вас в палату интенсивной терапии, толку не будет. Бабкина погружена в лечебный сон, разговаривать она не сможет!
– А когда прийти, чтобы с ней побеседовать?
– Недели через две!
– Так долго, – расстроилась я.
– Ничего не могу поделать, – сухо ответил врач, – между прочим, ей уже один раз стало хуже после вашего визита.
– Константин Петрович, – дернула врача за рукав медсестра, – из Репнева приехали, оформите документы.
– Почему ко мне? – изумился доктор. Медсестра глянула в мою сторону и осторожно сказала:
– Так Андрей Миронович уволился. Главный сказал, что теперь вы бумаги подписываете.
– Вот уж глупость, – вскипел Константин Петрович, – мне только еще этой докуки не хватало!
Быстрым шагом он пошел в обратную сторону, но я не побежала за ним и не стала просить разрешение на вход в реанимацию. Наконец я вспомнила Репнево! Сестра-хозяйка Лина, ставшая невольной свидетельницей ссоры между Отрепьевым и Маргаритой, бросила фразу: "А он ей отвечает: «Что касается денег, то они все уходят в Репнево».
Я уцепила медсестру за халат.
– Простите, что такое Репнево?
– Социальный интернат.
– Извините, я не понимаю.
– Ну дом престарелых, вон бабушку туда сейчас отправляем.
Я посмотрела на тщедушную старушку, равнодушно сидящую на стуле.
Прошел еще час, пока злой Константин Петрович оформил необходимые бумаги. Потом он высунулся из ординаторской и заорал:
– Эй, Валентина, отведи ее вниз!
– Не могу, я на перевязке, – донеслось в ответ.
– Надя, Надя, – завопил доктор, – поди сюда!
– Она заболела! – крикнули из коридора.
– Лена, зайди.
– Ленка ушла за лекарствами.
– Да что у нас происходит, черт возьми! – вскипел Константин Петрович. – Средний персонал шляется незнамо где, а врач должен бабку тащить?
– Давайте я отведу старушку, – быстро предложила я.
Константин Петрович сунул мне пухлый конверт:
– Ступайте на выход, машина у подъезда.
Я подхватила безучастно взиравшую на происходящее бабку и осторожно потянула почти невесомое тельце к лифту. Внизу стояли четыре легковых автомобиля, но ни один из шоферов не собирался ехать в Репнево. В полной растерянности я оглядела двор и заметила разбитый «рафик» темно-защитного цвета, с замазанными краской окнами. Внутри на водительском месте сидел дядька, похожий на груду макулатуры.
– Вы из Репнева? – спросила я.
– Ага.
– За бабушкой?
– Нам однофигственно, за кем, – пробубнил водитель, – бабушка, дедушка, курочка Ряба… лишь бы бумаги были в порядке, а то вози старые кости взад-вперед из-за того, что печати нет.
Я протянула ему конверт.
– Ладно, – буркнул дядька, – запихивай бабуську.
– Можно мне с вами до Репнева?
– Залазь, – милостиво разрешил водитель и завел мотор.
Подскакивая на ухабах и отчаянно дребезжа металлическими внутренностями, «рафик» покатил вперед. Езды оказалось около пятнадцати минут. Сквозь замазанные окошки не было видно дороги, и я, полагавшая, что Репнево – это название подмосковной деревеньки, страшно удивилась, увидев вокруг блочные дома и деловито снующие машины.
– Вылазь, – буркнул шофер, – конечная, Репнево, следующая крематорий.
Никак не отреагировав на грубую шутку, бабушка стала вставать. Я выскочила первой, помогла старухе спуститься и хотела было спросить, куда нам идти, но «рафик» взревел мотором и исчез. Я растерялась. Здорово вышло, стою с полубезумной старушкой посреди улицы. Придется спрашивать у прохожих, где тут дом престарелых. Очевидно, бабушка еще не растеряла остатки ума, потому что она внезапно хрипло сказала:
– Через дорогу пошли. Вон, видишь, домик за забором прячется? Оно и есть, место проклятое, Репнево.
– Почему же проклятое? – для поддержания разговора поинтересовалась я, таща бабуську к подземному переходу. – Дом как дом, вполне даже симпатичный, на детский садик похож.
– Это с виду, – вздохнула старушка, – а внутри ад кромешный. Вот отдохнула в больнице, поела по-человечески, поспала на простынях да на подушке, и хватит, конец счастью, пожалуйте в сатанинское место. Одно не пойму, за какие грехи мне эти муки!
Она бормотала и бормотала, мне делалось все больше ее жаль. Наконец, мы доплюхали до большой железной двери и позвонили в звонок. Высунулась румяная девка лет двадцати пяти.
– О! – воскликнула она. – Петровна! Не померла!
– Жива пока, – с достоинством ответила бабушка.
– А мы уж решили, все, отбросила ты полусапожки, – радовалась девица, – вещи твои на склад сволокли, а место другой отдали. Ну погодь тут, сейчас сообразим, куда поселить.
И она ушла, хлопая шлепками по голым пяткам. Бабуська навалилась на стену, у нее сильно дрожали руки.
– Ласковая у вас дежурная, – хмыкнула я.
– Люся еще ничего, – тихонько ответила старушка, – вот Валентина, та чистая гидра, может ударить. Самые хорошие тут на третьем этаже служат, вот туда бы попасть..
– А вы попроситесь сейчас, – посоветовала я, – может, переведут.
Бабушка мелко засмеялась.
– Что ты, милая! Там платных держат.
– Кого?
– Ну есть такие люди, которые еще не совсем совесть потеряли. Сдадут родителей в интернат, но не бросят, а платят за них. Вот таким все условия. Палаты с одеялами, и телевизоры стоят, холодильники. Кормят их нормально, эх, да что там, – махнула старушка рукой.
– Ваши заплатить не могут? Бабуся грустно улыбнулась:
– Так если бы дочка моя жива была, разве же бы отдала меня сюда? Никогда. Только все поумирали: и муж мой, и дочь. А сын – алкоголик, раз в месяц является, когда пенсию выдают, и ругается, что я ему на бутылку не отсыпаю.
– Эй, Петровна, – заорала с лестницы Люся, – дуй сюда, в двенадцатую комнату!
– Ну, спасибо тебе, – с достоинством кивнула бабушка и уползла.
Я осталась стоять посреди длинного грязного коридора, куда выходило невероятное количество дверей.
– Ищите кого? – поинтересовалась вернувшаяся Люся.
– Да, заведующую.
– А зачем вам?
– Хочу сюда тетку определить.
– Ну, – засмеялась Люся, – не так это просто, кучу бумаг собирать надо.
– Даже в платное отделение?
– Так вы за деньги? – страшно оживилась Люся. – Ступайте на третий этаж, комната тридцать восемь. Там Вероника Глебовна сидит. Денежными пациентами она занимается.
Стараясь не дышать глубоко, я поспешила по коридору к виднеющейся вдали лестнице. Окружающая обстановка действовала угнетающе. По протертому до дыр, потерявшему всякий цвет линолеуму двигались, словно тени, замотанные в рванину старушки. Очевидно, администрация экономила на всем. Путь мой лежал мимо многочисленных комнат, двери в которых были открыты нараспашку. Обстановка напоминала тюремную. Железные кровати, выкрашенные краской невероятного колера, этакой помесью между грязно-зеленым и мрачно-серым. Постельного белья бабушкам не давали, впрочем, занавесок тоже не было в помине, а столы были накрыты газетами. Чем дальше я шла по коридору, тем сильней сжималось сердце. Господи, не дай бог оказаться в старости в подобном месте! Уж лучше сразу умереть!
Ноги пронесли меня мимо столовой, в нос ударил отвратительный запах тушеной кислой капусты и чего-то тошнотворного. Я взлетела на второй этаж и чуть не скончалась от вони, которую издавал находящийся по непонятной причине на лестничной клетке туалет. Зажимая нос рукой, я добежала до третьего этажа и покачала головой. Перед глазами нарисовалась иная картина, и до носа долетали другие запахи.
Старикам, у детей которых нашлись деньги на оплату пребывания своих родителей в приюте, сегодня на обед явно варили курицу. Крепкий аромат свежего бульона плыл впереди меня. Под ногами уютно поскрипывала ковровая дорожка, стены радовали глаз розовой краской, и попавшаяся по дороге медсестра не глянула волком, а, ласково улыбнувшись, поинтересовалась:
– Ищете кого?
– Веронику Глебовну.
– А вот эту дверцу толкайте, там она, – снова улыбнулась женщина и крикнула: – Степанида Власьевна, голубушка, вы зачем в коридорчик босиком вышли? Не дай бог простудитесь. Давайте носочки одену, тепленькие.
Вымолвив эту фразу, медсестра осторожно взяла под руку старушку абсолютно безумного вида и повела в палату. Я тяжело вздохнула, а еще говорят, что иметь деньги стыдно. Ей-богу, тем, кто это утверждает, следует заглянуть в Репнево, сначала в муниципальное, а потом в платное отделение.
Вероника Глебовна походила на царицу Екатерину. Такая же полная фигура, величественная осанка и белые пухлые ручки, унизанные перстнями. При виде меня она улыбнулась только губами, глаза заведующей остались настороженными, холодными.
