Татьяна Луганцева - Белые тапочки от Версаче
– Чего смотришь? Новая осветительница? – спросил он, игриво блеснув очами.
– Новая, – кивнула Катя, чтобы не вдаваться в долгие и нудные объяснения перед незнакомым и совершенно пьяным человеком.
– И тоже ломишься к Гере? Пойдем со мной, муза! Я же не хуже собаки! – тоном Карлсона из мультфильма произнес мужчина.
Катя теперь поняла, что это какой-то актер, его лицо и внушительная комплекция показались ей знакомыми.
– Думаю, красавица, что вашему Герману уже кто-то освещает путь под одеялом. Идемте со мной на пикник под елкой, я буду щекотать ваше нежное тело своей трехдневной щетиной и еловыми ветками.
Катя не успела как следует обдумать его заманчивое предложение, как дверь в деревянном доме открылась и перед Катей предстал высокий мужчина с красивой фигурой и в черных трусах фирмы Dim.
– Миша, опять ты балагуришь? От твоего баса дом гудит! – Темные глаза мужчины остановились на Кате, и на какую-то долю секунды ей показалось, что он или удивился, или даже испугался.
«Все-таки не нравлюсь я людям с первого взгляда, – с сожалением подумала она. – Начинают хорошо ко мне относиться, только пообщавшись со мной, узнав, что я за человек. А вот так вот сразу произвести впечатление у меня никогда не получалось». – Она непроизвольно расправила плечи, чтобы казаться чуть выше.
– А… – протянул Герман, это был именно он, – вот оно что… А я-то думал, Миша, что ты тут в глуши совсем одичал и меня зовешь валяться под елями!
Михаил ухмыльнулся и, помахав ручкой, нетвердой походкой направился туда, откуда доносились смех и звуки какой-то бодрящей музыки.
Герман посмотрел на вечернее звездное небо и, словно определив время, сказал:
– Десять часов вечера. С учетом того, что съемки любовной сцены на сеновале начинаются на рассвете, а герой-любовник, то есть я, должен выглядеть свежо и бодро, извините, я просил меня после девяти часов не беспокоить! – грубо сказал Герман и попытался захлопнуть перед Катей дверь.
Она сама не знала, что на нее нашло, в каких фильмах такое видела, но Катя, мгновенно среагировав, просунула в дверную щель свою трость и не дала закрыть дверь. Правда, трость тоже не выдержала такого силового воздействия и благополучно треснула.
– Я, конечно, понимаю, что вы звезда и вам надо красиво выглядеть на сеновале, но вам придется меня выслушать. Я что, зря сюда ехала? К тому же мне и назад теперь будет идти тяжело со сломанной тростью, – сказала Катя и сама испугалась своей интонации.
Герман усмехнулся, в красивых глазах светились высокомерие и неприязнь.
– Автографа хватит?
– Я не за этим. Я хочу поговорить о вашем деде Иване Федоровиче, – сказала Катя.
– У меня нет никакого деда, не морочьте мне голову! Кто вы вообще такая? – спросил артист.
«Даже не стесняется, что стоит голый, совсем обнаглели эти артисты», – подумала Катя, с ужасом ощущая, как ее щеки заливает краска стыда.
– Меня зовут Екатерина, фамилия Лаврентьева, я врач вашего деда, то есть была им, и у меня большие опасения, что ваш дед попал в нехорошие руки.
– И что? – оперся о косяк двери голым плечом Герман.
– Ну, может быть, вы пустите меня в дом, я расскажу все подробно, что привело меня к вам, – сказала Катя.
– А больше вам ничего не надо? Пустить в дом. Мне нет дела до деда, потому что его никогда не было в моей жизни.
– Неправда, Иван Федорович мне рассказывал о вас. Вы же не будете вставать в позу обиженного мальчика? Человеку грозит смерть.
– Насколько мне известно, моему деду, как вы, Екатерина Лаврентьева, выражаетесь, не двадцать лет, и он когда-нибудь все равно умрет, – небрежно ответил Герман.
Катя подняла глаза и с недоумением посмотрела на него. В его глазах, кроме безразличия, ничего не читалось.
«Красивая пустая кукла, злой и бессердечный!» – подумала Катя, но, не выдержав его взгляда, принялась рассматривать татуировки и шрамы, украшавшие грудь артиста.
– Терпеть не могу татуировки, – сказала она.
– Правда? Это интересно. Простите, что не спросил у вас разрешения сделать их. Врач моего деда! Просто Баба Яга Костяная Нога, сломавшая свой костыль, – противно улыбнулся Герман.
– Плохой из вас герой-любовник, если вы говорите женщине такие слова, – спокойно сказала Катя, полная решимости достучаться до железобетонного сердца Германа.
– Это судить зрителям, а не тебе, – презрительно фыркнул он, отступая на шаг.
Он исчез внутри домика, Катя, секунду поразмыслив, решительно вошла следом.
– Ни один нормальный человек не может оставаться безучастным, если другого человека подстерегает опасность, – сказала Катя, входя через небольшую прихожую в комнату средних размеров.
Обстановка была в простом, деревенском стиле. Деревянный пол из широких ровных досок, низкий потолок, простая мебель и два плетеных кресла, в одном из которых расположился Герман, так и не удосужившийся накинуть на себя хоть какую-нибудь одежду.
– Вот пусть люди и позаботятся. Моя мать жила без отца, и я рос без деда, и ничем я этому человеку не обязан, – вяло ответил Герман.
– Но так же нельзя… Вы его единственный родственник! Забудьте обиды! Помогите старику!
– Если вы такая сердобольная, вот и помогайте, – смерил ее безразличным взглядом красавец.
– Я бы с удовольствием, но что я могу?! Ваш дед, мне кажется, попал в руки мошенников, – и Катя вкратце рассказала о подозрениях, которые зародились в ее голове. – Понимаете, почему я приехала к вам? Я ничего не могу! Иван Федорович не хочет меня видеть.
– Правильно делает, – фыркнул Герман.
– Я не могу пойти в милицию, так как у меня нет никаких доказательств, одни только подозрения. И потом, на каких основаниях я к ним пойду. Вы его единственный родственник, и вас в милиции послушают, а от меня не примут даже заявления.
– А вам не кажется, что вы ненормальная и ваши подозрения всего лишь глупые домыслы? – спросил Герман.
– На моем участке умерла женщина от сердечного приступа. Она тоже пользовалась услугами «Ангелов с поднебесья», а у моей подруги умер преподаватель, связавшийся с этой фирмой, – сказала Катя, чувствуя сквозняк, так как у Германа было распахнуто окно и входная дверь тоже не была закрыта до конца.
– А вы думали, что старые люди живут вечно? – усмехнулся Герман.
– Ну что вам стоит, Герман? А вдруг я права? Спасите деда! Поговорите с ним, пусть дед перепишет квартиру на вас, тогда он не будет нужен «Ангелам с поднебесья», и они отстанут от него, – предложила Катя. – Главное, чтобы не было поздно.
– Мне не нужна его квартира, и кому он ее завещает, мне все равно.
– Ради его спасения, – умоляюще посмотрела на него Катя, почему-то сфокусировавшись на его руках и только сейчас заметив синяки и следы уколов.
«Бог мой, с кем я говорю?! Он же законченный наркоман! Вот это да! Вот это богема!» – мелькнула мысль у Кати.
– У меня нет желания никого спасать и больше слушать этот бред. Вы предложите свои услуги деду, может, он клюнет на ваше молодое тело и красивые глаза и отпишет вам квартирку? Он ведь у нас в семье известный ходок был, а такие и в старости не успокаиваются, – спокойно сказал Герман и пронзил ее взглядом темных глаз. – А сегодня ныряй в постель ко мне, твоя хромота там будет не помеха, все равно я сегодня один.
Катя встала с кресла и, хромая, пошла на выход. В дверях она остановилась.
– Не могли бы вы, Герман, оказать мне одну услугу? Сообщать о всех ваших новых ролях, фильмах и проектах, в которых вы будете участвовать, чтобы я случайно не увидела вас по телевизору?
– Странно это слышать от тебя, – вдруг сказал Герман каким-то другим тоном.
Катя насторожилась и внимательно посмотрела на него, но, кроме нахального выражения лица, ничего не увидела.
– Я и раньше считала, что вы плохой актер, но сейчас боюсь, что меня просто стошнит. А то, что я зря приехала, я уже поняла.
– Была бы ты мужиком, получила бы в рыло, – спокойно сказал Герман.
– От такого «героя-любовника» всего можно ожидать, – сказала Катя. – Я сама предупрежу Ивана Федоровича, хоть он не хочет меня видеть и слышать.
Катя вышла из домика, с силой шарахнув дверью, и заковыляла на автобусную остановку, чертыхаясь от злости:
– Черт его возьми! Идиот! Дебил! Дурак! Нет, самодур! Звезда! Чемпион мира! Красавец с фиговым листком! Продавший душу наркоман! Зря! Зря приехала!
Она шла эти три километра назад, спотыкаясь и ругаясь, очень долго. Вокруг была темень. Катя даже думать не хотела о том, что она лишилась второй трости, это уже был словно злой рок.
Какие-то пьяные люди горланили на автобусной остановке. Сначала Катя испугалась, что пьяные могут пристать к ней, но потом поняла, что они пьяны до такой степени, что им и с лавки не встать. Она купила билет до Москвы и целых сорок минут ждала автобуса, отправляющегося ночным рейсом до Москвы. Домой Катя добралась без сил и сразу же легла спать, стараясь больше не думать о своей неудачной попытке примирить Ивана Федоровича с внуком, а заодно и оградить старика от опасности.
