Виктор Просин - Криминальный зигзаг
— Куда хватил, — разочарованно протянул глава зоны, — холодно.
— Дополнительное свидание?
— Теплее…
— Сдаюсь, гражданин начальник, оформляйте чистосердечное, но мне кроме амнистии ничего в голову не идёт, — обречено произнёс Гвоздодёр с поникшей головой.
— Жаль, но ничего страшного, со всяким бывает. Одним словом, засиделся ты, Чердаченко, на одном месте, проветриться тебе надо, — по отечески успокоил своего подопечного командир «колючки», и, переходя на официальный тон, произнёс. — За отличную работу, примерное поведение и активное участие в общественной жизни исправительного учреждения заключённый Гвоздо…э-э…Чердаченко поощряется 12-дневным отпуском.
— Это типа, гражданин начальник, я почти две недели на работу ходить не буду? — До конца не понимая суть происходящего, прозондировал почву Гвоздодёр.
— Конечно, отдыхай. Только чтобы было всё законно: буковка к буковке, без блатных выкрутасов. Отпускаю под надзор участкового. Понял?
— Вот теперь понял, — счастливо закивал Гвоздодёр, — вот теперь понял. В отпуск, на волю, домой…К жене, к детям…Спасибо, гражданин начальник, не подведу. Сделаю шпагат, как скажите, одна нога здесь, другая там. Никаких проблем, что я отмороженный какой? Благодаря вам, гражданин начальник, я теперь совершенно другой человек. Первым делом с пацанами в кино схожу, на лыжах покатаемся или типа на рыбалку сходим. Жену в театр свожу, и в музее страсть как с ней побывать хочется…
— Одобряю, Чердаченко, так держать, — с умилением произнёс начальник зоны и посмотрел на портрет великого педагога Макаренко, висевший у него в кабинете напротив стола, как бы приглашая его взглядом разделить очередную педагогическую победу, одержанную последователями знаменитого учителя.
Гвоздодёр, пройдя проверку на контрольно-пропускном пункте колонии, вышел на свободу один и без конвоя с чувством глубокого удовлетворения и ощущения праздника. Начинающийся летний день приветствовал отпускника безоблачным небом, ненавязчивыми солнечными лучами, под которыми было не холодно и не жарко. Всё вокруг дышало, скрипело, сопело и чирикало высококалорийным словом — Свобода! Гвоздодёр стоял могучим монументом на фоне «Стой! Предъяви пропуск!» и чувствовал себя героем победителем, первым ступившим на поверхность планеты Марс или, по крайней мере, покорившим самую высокую горную вершину в мире без страховки и перекуров. Ему безудержно захотелось потискать весь этот безразмерный белый свет в своих стальных объятиях…раз пять или шесть подряд. Не откладывая больше это мероприятие ни на секунду, Гвоздодёр гордо приосанился и походкой мистера Олимп на показательных выступлениях по бодибилдингу направился в сторону автобусной остановки. Но, не доходя до неё нескольких шагов, вышел на проезжую часть дороги и широким жестом руки шлагбаума остановил проезжавшую машину с одиноким водителем. Без лишних слов он заполнил своим натруженным за семь лет телом салон попутной легковушки и как король со всеми удобствами направился в сторону центра. Наслаждаясь комфортабельной ездой, Гвоздодёр для полного удовольствия закурил свою первую сигарету на свободе…
А на оживлённом перекрестке у железнодорожного вокзала он пульнул окурком в спину проходящего «хлюпика», процедив сквозь зубы: «Чмо винтокрылое!» Почему винтокрылое? Гвоздодёр вряд ли объяснил бы, но ему очень хотелось выразить максимум презрения к пристально смотревшему на него пешеходу, идущему на свой зелёный свет. И в данный момент почётный гость свободы не нашёл ничего более унизительного, по крайней мере для высказывания вслух. Хорошо ещё Гвоздодёру летний ветерок не донес, как этот мужик под впечатлением увиденного произнёс: «Ну и морда!», перекладывая свой чемодан из одной руки в другую. Невежливый гражданин набравшись наглости совсем было собрался оглянуться, чтобы на прощание посмотреть на поразившего его своей колоритной внешностью субъекта, как светофор мигнул разрешающим сигналом нетерпеливо газующим автомашинам и те дружным рывком покинули место вынужденной стоянки. В связи с этим замешкавшемуся на проезжей части пешеходу с чемоданом пришлось проявить некоторую прыть, чтобы невредимым оказаться в безопасности. С некоторым опозданием, перейдя дорогу, он догнал свою взрослую дочь, которая после удачных вступительных экзаменов в вуз сегодня уезжала на две недели к дедушке и бабушке.
Посадив по всем правилам дочь на поезд и загрузив её на последок советами и пожеланиями заботливый отец дождался, когда пассажирский состав тронется, и помахал отъезжающей рукой. После процедуры прощания он посетил вокзальный телеграф, где отбил телеграмму: «Встречайте Наташу завтра как всегда. Пунцов».
Гвоздодёр тоже зря времени не терял. Вскоре после переглядок на перекрёстке решил, не доезжая до дома, устроить себе хлебосольную встречу с любимым городом. На эту мысль его подтолкнули беспрестанно мелькающие по обе стороны пути следования питейные заведения с интригующими названиями: «Водка», «Пиво» И магазины умопомрачительными витринами. У одной такой стекляшки Гвоздодёр и дал команду: «Тормози!»
Когда немногословный пассажир покидал гостеприимное средство передвижения, его водитель задал бестактный вопрос:
— А деньги?
— Деньги? — переспросил заслуженный артист зоны. — Нет проблем. Сейчас принесу, только ты, земляк, не уезжай. Хорошо?
И вопросительно посмотрел на человека за рулём просто и открыто, как смотрит медведь-шатун на случайно встретившегося в лесу охотника. После чего владелец головы, в которой родился нелепый вопрос о деньгах, вдруг засуетился даванул на «газ» на ходу захлопнул дверцу, оставленную открытой неблагодарным пассажиром. Гвоздодёр остался доволен понятливостью автолюбителя и, развернувшись на 180 градусов, вышел на финишную прямую к зовущим дверям магазина.
Выйдя из магазина с бутылкой водки в руке и пачкой жевательной резинки в кармане, бесконвойный отпускник бодро зашагал в сторону стоящей под тенистым деревом скамейке. Не обращая внимания на прохожих, Гвоздодёр по-деловому свернул винтовую пробку с поллитровой тары и залпом из горлышка её оприходовал. Закусив мятной подушечкой, трезвенник с семилетним стажем почувствовал, что долгожданный праздник начинается на славу.
Зеркала его души синхронно покрылись туманной поволокой, тускло отражая глубокий внутренний мир Гвоздодёра, уходящий глухим коридором в тёмный сырой подвал, затянутый паутиной и заваленный старым хламом, место в котором было только паукам и мокрицам, а для всего прочего просто не было.
Глава вторая. Пунцовы
Пунцов проснулся, когда жена давным-давно ушла на работу, а он, как премьер-министр, мог позволить себе некоторую слабость иметь в своём распоряжении ненормированный рабочий график, позволяющий ему трудиться по мере сил и не взирая на время суток и отдыхать по необходимости. Потому что Пунцов Леонид Константинович был свободным художником, а ещё проще — детским писателем.
Быть писателем это не сахар, если сказать правду, тем более детским. Но Пунцов своё творчество любил, и образ жизни менять не собирался. Ещё в молодости он вышел победителем в литературном конкурсе с правом напечатать свою первую книжку с небольшим, но гонораром. С тех пор, втянувшись в литературный труд, познал радость и печаль творца, и незаметно перевалив сорокалетний рубеж ни о чём другом уже не мечтал, радуясь как ребёнок, время от времени появлению своей новой книге в книжном шкафу. Иногда, правда, Леонид Константинович в периоды особых материальных выворотов судьбы не брезговал высокооплачиваемой и не очень работой совершенно не связанной с творческими муками. За свою жизнь он не только научился сочинять сказки и спать до обеда, но и умел многое делать своими руками. Также был не плох как организатор торгово-посреднических дел и прочих бизнес проектов вплотную соприкасаемых с добычей материальных ценностей. К горькому сожалению его домашних, такие занятия талантливому писателю быстро надоедали своим однообразием: купить-продать, пилить-строгать, не взирая на материальное благополучие. Ему же требовалась каждодневная нагрузка на извилины головного мозга, после которой рождалось и сочинялось что-нибудь новое, оригинальное на чистом листе бумаги.
Всё остальное для создателя волшебного мира сказок было невыносимо скучным времяпрепровождением. Поэтому Пунцов, выбрал подходящее для себя высокоинтеллектуальное занятие — пожизненную литературную каторгу.
Встав с постели Леонид Константинович, проскрипев мебельными колёсиками собрал двуспальную ночную лежанку в почти новый угловой диван. Затем, напугав невзрачный на первый и на второй взгляд мужской силуэт писателя несколькими наклонами и прочими физическими выкрутасами, перешёл к водным процедурам — мытью оставшейся с вечера посуды. В том же спортивном темпе сделал влажную уборку квартиры и поставил варить гороховый суп.
