Ольга Лукас - Элексир князя Собакина
— И это верно! Вот за что я всегда любил тебя, Левушка, так это за то, что ты стихийный демократ, хоть и княжеской породы.
— ...поэтому главный вопрос, — не слушая учителя, продолжал стихийный демократ, — вопрос, который еще Достоевский задавал, состоит в следующем: способен ли наш русский народ к свободе? Господа философы и софисты отвечают на него то так, то этак, в зависимости от кривизны своих силлогизмов. Я же, отвергая метафизику и красноречие, отвечаю строго научно и сугубо практически!
— Да как так — практически, Левушка?
— А вот как. Выпивший моего напитка тут же перестает быть холопом и холуем и чувствует себя царем.
— Царе-ем... — присвистнул старик. — Эк куда хватил! Да если каждый вообразит себя царем...
— ...то революции в России никогда не будет, — закончил за него князь. — И потому эликсир, по моему убеждению, есть единственное средство избежать катастрофы!
— Да, Левушка, помилуй! Как же жить, когда вокруг одни самодержцы?!
— А разве они хуже, чем холопы?
— Ну, не знаю, не знаю... Ну-с, продолжай. Еще с каким злом собираешься бороться?
— Следующее зло — охранительность, леность, инерция. Боятся перемен наши мужички! Петр Великий при помощи дубины учил их перенимать у заграницы все лучшее, однако не преуспел. Из этого я заключаю, что дубиной общечеловека не сделаешь, нужно другое средство. Согласны вы?
— Продолжай, продолжай... Дослушаю до конца — скажу. Какое еще зло ты усмотрел в нашем бедном народе?
— Падение веры и нравственности. Бога забыли! Надо возродить древнее благочестие и нестяжание.
Старик покачал головой и вздохнул:
— Ох, Левушка, и всегда ты был такой сумбурист... Нет, не научил я тебя сокращать формулы. Что ж это будет: все люди у тебя окажутся и трезвенники, и сами себе цари, и общечеловеки какие-то, и святые. И материя у тебя, и дух, и Петр Великий, и древнее благочестие — и все в одной склянке?
— Да! И это еще не все! Эликсир поможет образованному сословию объединиться с народом, и тогда наступит то соборное единение, о котором мечтали лучшие умы России!
Выпалив это одним духом, князь опустился в кресло без сил, словно из него выпустили воздух.
— Соборное единение... — негромко повторил старик. — Ты прямо как покойный Владимир Сергеевич Соловьев говоришь. А еще кричал, что софистики не любишь.
Он резким движением поднялся с дивана, пересел за большой стол и стал задумчиво передвигать шахматные фигуры. Перебрав несколько вариантов, решительно смахнул их с доски:
— Нет! Не получается! Ничего не получается! Вот тебе мое последнее слово, Левушка: не надо всего этого. Химические средства в достижении социальных целей всегда опасны, потому что мы не можем предвидеть последствий их применения. Пусть русская история идет своим чередом. Соборное единение... Да разве не наобъединялись уже? — старик вдруг сморщился и продолжил плачущим голоском, тыча пальцем в лежавшую на столе газету: — Ми-истический экстаз у них, понимаешь ли, Левушка? Батюшка Гапон — пророк, он для освобождения босяков с небеси нам послан.
— Я о другом единении, — глухо отозвался ученик.
— А не надо нам никакого! — отрезал учитель. — Революция победит, и ничем ее не остановишь, тут ты прав. Однако победит она ненадолго. Я все посчитал. При современных темпах развития до полного благоденствия, по моим расчетам, остается лет двести пятьдесят-триста, а социалисты не продержатся и ста. А вот когда их сбросят, можно будет попробовать и с твоим эликсиром.
Сиятельного изобретателя эта перспектива явно не устроила:
— Что же, прикажете мне еще сто лет жить? — спросил он прежним холодным тоном.
— Ты, Левушка, хотя еще совсем не стар, но до конца смуты, разумеется, не доживешь, — развел руками профессор. — Так что выход у тебя один: оставить рецепт потомкам.
Князь пожал плечами:
— Вы же знаете, Дмитрий Иванович, у меня нет детей. Не до того всю жизнь было.
— То-то и оно! Жили вы, ваше сиятельство, всегда только для себя.
— Не для себя, а для науки!
— А я, по-твоему, не для науки? — прищурился старик. — Я, между прочим, семерых деток растил. Семерых! И ничего-с, кое-что сделал и в науке. Запомни, Левушка, что я тебе скажу: есть у каждого из нас цель превыше всех целей — продолжаться в потомстве.
— Значит, жениться?
— Жениться, и как можно быстрей!
Князь снова встал, походил по комнате и остановился у окна, глядя на совершенно пустой проспект, по которому мела поземка.
— Скорей всего, вы правы, Дмитрий Иванович, — сказал он задумчиво. — Однако план ваш осуществить непросто. Я уже немолод, и если родятся дети, они к моменту моей смерти едва ли будут достаточно взрослыми, чтобы им можно было все растолковать. К тому же мы с вами сошлись на том, что победит революция, а это значит, что все мои вещи и бумаги могут пропасть. Как же я передам свой секрет потомкам?
— А вот подумай и реши задачу, — ответил учитель. — Подсказать ничего не могу, кроме одного: если хочешь хорошенько спрятать какую-то вещь, положи ее на самое видное место.
И он потянулся к томику Эдгара Поэ, давая понять, что разговор окончен.
Часть первая
Москва
Глава 1
Духи предков
Прозрачные холодильники заполняли весь офис. В коридоре, ведущем к кабинету директора, они выстроились в шеренгу, словно истуканы с острова Пасхи. Эти истуканы, как известно, изображали духов предков, и теперь Петру Алексеевичу Савицкому казалось, что предки нашептывают ему, пока он шагает мимо:
«Смотри, как нас много! А будет еще больше! Ты уже придумал, куда остальных поставить? Ох, и дурак же ты, Петька, такое дело разорил... Выпороть бы тебя...»
Петр Алексеевич вздохнул. Он уже забил истуканами весь склад АОЗТ ««Газинап», а теперь из-за них и в офисе стало не пройти. А какая хорошая была идея — выставлять газированные напитки из ностальгической серии ««Запахи детства» в стендах-холодильниках, напоминающих советские автоматы с газировкой. Савицкий сам их придумал и спроектировал, вложил кучу денег в их изготовление, и поначалу результат был просто ошеломляющим: покупатели как с цепи сорвались, проект окупился меньше чем за три месяца.
Вдохновленный этим успехом, Петр Алексеевич решил, что для него нет ничего невозможного, и тут его, можно сказать, понесло. Творческие решения, которыми он одарил рынок позднее, теперь даже и вспоминать не хочется. Ну что за бес в него вселился, ей-богу? Будто мало было позора с «Огуречным лосьоном»...
Петр Алексеевич встряхнул головой, чтобы отогнать неприятные воспоминания, вошел в свой кабинет, пощелкал выключателями, немного подумал, включил кондиционер и уселся за стол.
Дел никаких не было. Народ перестал покупать не только последние творения Савицкого, но и прежние хиты ««Газинапа» и, кажется, окончательно перешел на кока-колу. Все способы борьбы за живучесть газированного корабля были испробованы, теперь оставалось либо идти ко дну с песней о «Варяге», либо прибегнуть к практической бизнес-магии. В последнее время Савицкий все больше склонялся к последнему варианту, и коллеги из смежных отраслей даже подсказали ему верное средство.
Это была Книга.
Петр Алексеевич придвинул к себе лежавший на видном месте увесистый том и нежно погладил суперобложку, украшенную голографическими символами твердых валют. Поверх валют было выведено золотом:
Джеймс Рамакришна Гопкинс
СРЕДИННЫЙ ПУТЬ ДЛЯ МАЛОГО И СРЕДНЕГО БИЗНЕСА
Практическое руководство по просветленному менеджменту
Последние три месяца Рамакришна поселился у Савицкого на правах самого дорогого гостя и стал для директора чем-то вроде Книги Перемен. Петр Алексеевич приобрел привычку раз в десять минут открывать всезнающего Гопкинса на случайной странице, чтобы получить ответы на вопросы: что было, что будет, чем дело закончится, чем душа успокоится?
На этот раз выпала тринадцатая страница. Савицкий поморщился, ткнул пальцем пониже, чтобы не попасть на тринадцатую же строчку, и прочел:
Бывают минуты, когда действовать становится неблагоразумно или невозможно. Предайся тогда уединенным размышлениям и жди Слова или Знамения. А пока ждешь, лучше всего занять ум чем-нибудь однообразным и монотонным, не требующим затрат чистой энергии и не беспокоящим Голодных Духов.
Петр Алексеевич мысленно поблагодарил гуру — чистой энергии у него и так почти не осталось, вся ушла на спасение бизнеса. Что бы такого поделать монотонного? Взгляд его упал на портрет жены Нади, стоявший тут же, на столе, и он сразу вспомнил данное ей обещание: отсканировать студенческие и свадебные фотографии, сделанные задолго до наступления цифровой эпохи. Давно собирался, но все было некогда, а поручать это личное дело секретарше Юле он не считал возможным.
