Елена Логунова - Статуя сексуальной свободы
Приложив руку к сильно бьющемуся сердцу, Раиса Павловна поднялась со скамеечки и заковыляла к двери. Она понимала, что должна во что бы то ни стало отвратить угрозу, нависшую над бедненьким Валентином Ивановичем.
На лестничной площадке было свежо, но Раиса Павловна не почувствовала холода. Протягивая руку к соседскому звонку, она прислушивалась к голосам за дверью.
— Валентин Иванович, вы завтракайте, а я с Моникой погуляю! — проворковала подлая отравительница под заливистый лай и бренчанье собачьей цепочки.
«Уходит из дома, чтобы не видеть, как скончается ее жертва! — догадалась Раиса Павловна. — Конечно, к умирающему старику пришлось бы вызывать «Скорую», а зачем ей это надо?»
Сердце старушки-спасительницы колотилось так сильно, что ей казалось, будто его стук заглушает даже трель звонка.
— Ой, здравствуйте, Раиса Павловна, вы к нам? — дверь открыла Анжелика.
Непристойный халатик она спрятала под стеганым пальто, на ноги обула сапоги.
— Доброе утро, Анжеликочка, здравствуй, Моничка! — нечеловеческим усилием воли сдержав рвущийся с губ крик, приветливо сказала Раиса Павловна.
— Мы на прогулку, а Валентин Иванович завтракает. Проходите, налейте себе кофе! — Анжелика с собачкой обошли застопорившуюся на пороге старушку и побежали вниз по лестнице, проигнорировав лифт.
— С-спасибочки! — прошипела вслед лживой чертовке Раиса Павловна.
Она поспешно вошла в квартиру, захлопнула за собой дверь и устремилась прямиком в кухню.
Солоушкин с аппетитом кушал омлет, красиво гарнированный зелеными салатными листьями.
— А, Раечка! — обрадовался он. — Доброе утро! Садитесь со мной чаевничать, то есть кофейничать!
— С удовольствием! — сказала Раиса Павловна, выдергивая из-под руки гостеприимного хозяина чашку с отравленным кофе.
Она быстро выплеснула содержимое чашки в мойку, а затем схватила чистящее средство и отдраила чашку, раковину и собственные руки в таком темпе, словно претендовала на почетное место в Книге Гиннесса с рекордом скоростного мытья кухонной утвари.
— У вас в чашке был таракан! — объяснила рекордсменка изумленному Солоушкину. — Я сварю вам новый кофе.
— Не золотой, а простой? — пошутил Валентин Иванович.
Вернувшаяся Анжелика застала стариков в гостиной за игрой в шашки. Валентин Иванович выигрывал и по-детски радовался, Раиса Павловна проигрывала, но была в хорошем настроении и улыбалась, как Джоконда. Улучив момент, когда Солоушкин удалился в туалет, она влезла на табурет и забрала из шкафчика пакет с ядом. Он лежал в кармане ее шерстяной кофты, тщательно завернутый в четыре бумажных полотенца, дожидаясь отправки на помойку. Никаких сомнений в том, что содержимым пакета является смертоносная отрава, у Раисы Павловны не было. На пластиковой упаковке обнаружилась маленькая бумажная наклейка с косноязычной и безграмотной надписью кривыми печатными буквами: «Для мужъего конца быстроя и жесткоя».
К сожалению, Раиса Павловна слишком поздно поняла, что выбросить средство для скорой и жестокой кончины несчастных мужей в общедоступный мусорный контейнер было далеко не лучшим способом утилизации смертельного яда.
Римме Кондачковой было двадцать восемь лет, но каждый год прожитой ею жизни запросто можно было считать за два, поэтому наружность Риммы с паспортным возрастом разительно не совпадала. Это не причиняло гражданке Кондачковой особых неудобств, ибо она давным-давно не пользовалась паспортом, который по пьяному делу обменяла где-то на бутылку. Несколько раньше похожую сделку Римма провернула с родительской хатой в селе Нижнепокровском, после чего ее закономерно одолела охота к перемене мест. Вот уже третий год Римма обреталась в краевом центре на вольных хлебах, добываемых собственноручно, преимущественно из мусорных бачков. Спала она в бомжацком клоповнике на чердаке старой голубятни, водила дружбу с отбросами общества и откликалась не на имя Риммка, а на кличку Рюмка, которая подходила ей идеально. У Рюмки было бледно-зеленое одутловатое лицо и сиплый голос надтреснутого стопарика.
Серым декабрьским утром Рюмка, облаченная в драное болоньевое пальто и резиновые галоши на босу ногу, дивным видением возникла у мусорного бака вблизи гастронома и с ходу огрела палкой собаку, которая самозабвенно раздирала зубами пакет, скатившийся с кучи мусора на асфальт. Пес взвыл и убежал, часто оглядываясь и щелкая зубами в бессильной злобе.
— Щоб ты сдох! — беззлобно сказала Рюмка и на всякий случай поковырялась палкой в отбитом у собаки пакете.
Картофельные очистки и кожура от сосисок ее не заинтересовали, но в кульке было еще кое-что.
— Шо такое? — Рюмка нагнулась и подняла маленький и пухлый бумажный сверток граммов на сто — сто пятьдесят.
Развернув бумагу, она обнаружила внутри полиэтиленовый пакет, полный белого порошка. Что это такое, было не понять, но Рюмка не собиралась бросаться добром, которое вполне могло иметь какую-то ценность. Она сунула пакет за пазуху и поспешно пошла прочь. Помойка у гастронома была местом весьма посещаемым, и каждый новый «инспектор» норовил начать ознакомление с мусорными поступлениями с потрошения карманов конкурента.
Пуговицы на болоньевом пальто присутствовали через одну, полы так и норовили распахнуться, поэтому Рюмка придерживала свою добычу на впалой груди рукой, что со стороны выглядело очень подозрительно.
— А ну, стой, пьянь! Что сперла, показывай! — в узком проходе между гаражами к Рюмке подступили два молодых парня с физиономиями уголовников в третьем поколении.
Рюмка этих неприятных парней не знала и знать не хотела. По ленивым ухмылкам, оловянным глазкам и жирным губам молодчиков она враз угадала в них дворовую шпану, бывших дрянных мальчишек, которые вешали в подвалах кошек и стреляли из пневматических пистолетов по голубям и коленкам прохожих.
— Только не бейте! — испуганно взмолилась Рюмка, вжимаясь спиной в ржавую стену гаража и вытягивая из-за пазухи пакет с порошком. — Вот! Возьмите!
— Эт че? — спросил один из молодчиков, сплюнув и брезгливо прихватив пакет за одно «ушко». — Серый, глянь!
— Не знаю, — честно ответила Рюмка. — В кульке нашла. Кто-то это в сто бумажек завернул и в помойку зарыл, а я вот нашла.
— Хрень какая-то, — с сомнением в голосе сказал молодчик, которого приятель назвал Серым.
— Че сразу хрень?
Парни заспорили, разглядывая пакет. Рюмка тихо шагнула в сторону и растаяла в спасительном тумане, поглотившем и ее хилую фигуру, и звук спотыкающихся шагов.
Благородная старушка Раиса Павловна слабеющей рукой постучала по батарее парового отопления и выронила молоточек для отбивания мяса на журнальный столик. На пол посыпались газеты, журналы, очки для чтения, карандаши и ручки.
— В-вя! — вознегодовал Малютка, мирно дремавший на ковре.
— Помогите… — оседая на пол, прошептала пенсионерка.
Затуманенными болью глазами она все еще видела тщедушную фигурку пропойцы, уносящей с помойки пакет с ядом. Анжеликина отрава ушла в большой мир!
— Моя вина! — покаянно прошептала Раиса Павловна и стиснула кулачок.
В ладонь ей сама собой угодила шариковая ручка, и это определило занятия пенсионерки на те несколько минут, которые понадобились доброй девочке — соседке сверху, чтобы прибежать на условный стук, открыть дверь своим ключом и вызвать для обморочной старухи «Скорую».
Глава 2
Оглядываясь назад, я понимаю, что в тот день мне следовало быть настороже — утро было буквально соткано из дурных примет и скверных предзнаменований.
Первым делом, когда я собиралась на работу, сломалась «молния» на моей куртке. Это было некстати, но я не слишком расстроилась, потому что возраст куртки неумолимо приближался к пенсионному и надевала я ее только потому, что сегодня меня ждал бассейн, а мне не хотелось оставлять в общественном гардеробе новую шубку.
Погода меж тем была уже достаточно «шубная». Выглянув в окошко с нашего седьмого этажа, я убедилась, что травка на газоне у подъезда слегка заиндевела. Сверху сеялась мелкая белая дрянь, не слишком похожая на нормальный снег, но все же вполне подходящая для премьеры моей скромной меховой коллекции: к бело-рыжему бобровому полушубку у меня имелась новая сумка с хаотично разбросанными по кирпичного цвета замше лоскутами меха. В магазине меня уверили, что лохматые фрагменты сумки при жизни принадлежали енотовидной собаке. Посмертно енот был подозрительно похож на обыкновенного полосатого ваську, но я все-таки купила эту енотовидную кошку, потому что она замечательно подходила к моим шубным бобрам.
В общем, кончину старой куртки я перенесла стойко. Надела шубку, вздернула на плечо сумку, повертелась перед зеркалом и благосклонно улыбнулась сначала своему очаровательному отражению, а потом братцу Зяме. Он как раз шествовал по коридору в ванную в шикарном халате цвета мокко и с махровым полотенцем на плече.
