Людмила Милевская - Кикимора болотная
Я даже не сразу поняла, что произошло. Умение Маруси врываться в чужую жизнь и превращать ее в бардак могло кого угодно обезоружить, но, думаю, у меня уже появился кое-какой иммунитет, иначе бы я не задала своего вопроса.
— Почему девушка? — спросила я.
— Тебе нужна помощь или разговоры о давлении и радикулите?
— Помощь, конечно.
— Тогда — девушка. Симпатичная, образованная, покорная и трудолюбивая.
Мне стало смешно.
— Маруся, ты идеалистка. Ты веришь в сказки.
— Почему?
— Где же сейчас найдешь симпатичную и трудолюбивую девушку? Эти вещи несовместимы. О покорности я и не говорю. Это просто анахронизм. А образованная прислуга — хуже гангрены.
— Старушка, ты прямо вся отстала от жизни. Говорю же: такой анахронизм живет рядом с тобой. Просто рядом!
Я пришла в ужас. Уж Не мою ли Старую Деву Маруся имеет в виду?
Представляю, что она сделает с моим Санькой да заодно и со мной. Она же неряха!
У нее даже мыло грязное! Из ее дома бегут тараканы (кстати, ко мне), что же говорить о людях? Правда, тараканы (с появлением Саньки) теперь уже бегут и от меня. Мой Евгений тоже скоро побежит… Евгений! Меня словно ледяной водой окатили.
— Маруся! Какая девушка? Тем более покорная и симпатичная! У меня же Астров. Я и так старше его на два года.
— Не на два, а на пять, а внешне так и на все десять, но при чем здесь Евгений? Он от этого только выиграет, — заверила меня Маруся.
— Он-то — да, но речь идет обо мне. С чем останусь я после его выигрыша?
— В твоем возрасте не об этом надо думать…
— В моем возрасте только об этом и думают, — возразила я. — Особенно теперь, когда у меня Санька. Ребенку нужен отец.
Маруся едва не задохнулась на том конце провода, столь беспредельно было ее удивление.
— Так ты хочешь выскочить замуж за своего Астрова?! — завопила она. — Нет, держите меня, я прямо вся сейчас упаду! Ты?! Замуж?! Нет, старушка, я просто падаю! Чтобы ты — и замуж!
Меня это начало раздражать.
— Да, я — и замуж, а что здесь удивительного, особенно для тебя. Ведь ты же с подобной мыслью не расстаешься от самого своего рождения, почему же я не могу решиться на замужество?
— Потому что после четвертого брака ты дала зарок не регистрировать свои увлечения, — напомнила мне Маруся.
— Правильно, — согласилась я. — Зарока я не нарушаю. Евгений не увлечение, а жестокая необходимость. Во-первых, всегда приятно иметь рядом личного телохранителя, особенно, когда он обходится тебе почти даром.
Во-вторых, Санька уже сейчас по собственному желанию называет его отцом. Ты знаешь, он сделал это гораздо раньше, чем назвал мамой меня.
— Телохранителей сейчас пруд пруди, нищих отцов тоже, — заметила Маруся.
Не обращая внимания на ее колкости, я продолжила, нанося основной удар:
— К тому же у Евгения есть все те мужские качества, которые я хочу видеть в Саньке. Согласись, это большая редкость, чтобы мужчина хоть как-то соответствовал женскому представлению о сильном поле.
Маруся демонстративно рассмеялась:
— Ха! Ха-ха-ха!
— Уже по твоей реакции ясно: мой Евгений — соответствует, следовательно, лучшего отца Саньке не найти. Так стоит ли рисковать? Не потому ли умные хозяйки в домработницы берут пожилых женщин?
— Да, в объявлениях обычно пишут: после сорока. А тебе сорок один.
— Спасибо за напоминание, я тоже помню, сколько тебе, но речь не о том.
Я, конечно, уверена в Евгении, но к чему брать грех на душу и вводить мужика в лишний соблазн.
— В чем же соблазн? — Маруся любит иногда прикинуться дурочкой.
— Знаешь, когда изо дня в день молодая девица будет на его глазах стоять задницей кверху, тут и кремень станет мягче пластилина.
— Почему обязательно задницей кверху?
— Потому что — это самая рабочая поза. Я все же надеюсь, что домработница будет стирать белье, чистить ковры, мыть полы и так далее, а все это делается в известной позе, поэтому мне хотелось бы иметь в доме задницу постарше.
— Старше себя, — уточнила Маруся.
— Как минимум, — заверила я.
— Хорошо, завтра мы это обсудим.
Глава 2
Ранним утром следующего дня Маруся ворвалась в мою квартиру со своим новым любовником. Иван Федорович, мужчина в костюме, внешне весьма обаятельный.
Он не имеет привычки громко и не к месту смеяться, регулярно чистит обувь, не ковыряет в носу в задумчивости и не цыкает зубом, от него совсем не пахнет потом, он иногда пьет в меру, курит только дорогие сигареты и в гостях тактично скрывает свой непомерный аппетит.
Несмотря на все Перечисленные достоинства, я относилась и отношусь к Ивану Федоровичу очень прохладно. Возможно, я не смогла простить Марусе разбитого сердца Акима.
Ах, Аким, предпоследняя любовь Маруси. Она его жестоко бросила, а он все-таки мой сосед.
Если до этого Аким просто пил, то теперь он запил горькую и совсем забросил мое хозяйство. В ванной несколько месяцев течет кран горячей воды, а в туалете барахлит бачок. Время от времени сосед стучит в мою дверь. Бия себя в грудь кулаком, он говорит:
— С соседями так не поступают!
Я соглашаюсь, обливаясь слезами, но напоминаю, что Марусе он никакой не сосед, а мне очень даже, так же как и Старой Деве, которая уже трижды жаловалась участковому.
— Машка хотела моей любви! — кричит Аким. — Вот ей! — и он скручивает большой кукиш. — Еще не родилась та баба, которая…
— Знаю, — грустно отвечаю я, после чего Аким приходит в себя, вздыхает, смущенно роняет слезу и топает домой.
Разве могу я после этого любить Ивана Федоровича? Если дело пойдет так и дальше, мне придется, как абсолютно одинокой женщине, просить Евгения починить кран и бачок, а это сильно ударит по моему авторитету, ведь он мне еще не муж.
Вот почему я не люблю Ивана Федоровича.
К тому же он старается всех убедить, что безумно любит Марусю. Он демонстрирует свое восхищение в самой отвратительной для меня форме: ест Марусю глазами, из которых струится патока, то и дело вспыхивает восторгом и захлебывается от нежности.
Если бы он был не из провинции, а Маруся не являлась обладательницей столичной квартиры, гаража и дачи, я бы ему поверила. Но в Москве околачивается масса провинциалов, способных за вышеперечисленные сокровища и не на такое.
Поэтому на его любовь я сразу же посмотрела с подозрением и брезгливостью, чего не скажешь о Марусе. Кстати, пора вернуться к ней.
— Ну, старушка, и загрузила ты нас своими проблемами! — с ходу пожаловалась она, едва успев внести в квартиру свой пышный бюст. — Мы с «моим» бросили в постели делом заниматься и всю ночь проспорили, какого возраста должна быть прислуга. Он стоит на своем: не старше двадцати пяти.
— И я его могу понять, — усмехнулась я. —Так же, как и тебя.
— Я с ним согласна, — поспешила сообщить Маруся.
— Ах, согласна, птичка моя. Чудесно, тогда возьми эту трудолюбивую девушку себе. Будешь лучше справляться с хозяйством, — ответила я, кивая на Ивана Федоровича.
Маруся пришла в смятение, но очень быстро из него вышла.
— Мне бюджет не позволяет, — заявила она.
— Не страшно, такие расходы я охотно возьму на себя, по дружбе и для эксперимента.
Маруся просверлила меня взглядом и поняла, что я не шучу.
— Ну, что скажешь? — спросила она, оборачиваясь к «своему». — Или я не права? Она завидует нам.
— Права, права, — тут же замурлыкал он, кусая Марусю за щеку и умильно вскрикивая:
— А щеки! Мои румяные щеки!
Фу, как это противно. И я должна все это терпеть. Но в одном я с ним согласна: щеки Маруси и раньше занимали значительную часть ее лица, а в последнее время просто выступили за его пределы.
— Ваня! Перестань, — млея от счастья, отбивалась Маруся, а он то кусал, то щипал ее оплывшие щеки с каким-то садистским остервенением, словно она была не тем, что есть, а извращенной малолетней нимфеткой.
Я смотрела на эту сцену с нескрываемым отвращением, мысленно поклявшись не соглашаться на прислугу младше пятидесяти.
— В общем, так, старушка, — вспомнила обо мне Маруся, когда Иван Федорович утомился дергать ее за щеки. — Ты как хочешь, но Жанне я уже сообщила. Работе она очень обрадовалась, поэтому выкручивайся сама. «Мой» занят сегодня, поэтому мы спешим. Пока, чмокни Саньку, мы испаряемся.
Что они и сделали.
Минут пять я стояла в прихожей, потрясенная столь наглым вторжением в свою жизнь.
Кто кому завидует? Разве я пытаюсь протиснуть молодую девицу в Марусин дом? Щеки!
Щеки!
Я фыркнула и хотела вернуться в кровать, откуда раньше времени меня и извлекла Маруся, но три дверных звонка сообщили о приходе Евгения. Я распахнула дверь и тут же была подвержена нападению на свои худые щеки.
— А щеки! Щеки! — радостно вопил Евгений, щипая и кусая меня на все лады.
— С ума. сошел?! — отбивалась без особой охоты я. — Могу представить, где ты этому научился.
