Джанет Иванович - Тройное удовольствие или На счет «три» кайф лови
В праведном негодовании брови Конни сошлись в прямую линию.
– Тот коп не имел права арестовывать Дядюшку Мо. Да все знают, что Дядюшка Мо никогда ничего не сделает плохого.
- Он носил недозволенное.
- Будто это было когда-то преступлением, - фыркнула Конни.
- Это и есть преступление!
Лула оторвала голову от своих бумаг.
– Что это все носятся с этим Дядюшкой Мо, а?
Лула – бывшая проститутка, перевоплотившаяся в конторскую служащую. Недавно она вступила в программу перестройки, которая включала в себя окраску ее волос в белокурый цвет, а потом их выпрямление и завивку в крупные локоны. Это преображение сделало ее похожей на двухсоттридцатифунтовую (104 кг – Прим.пер.) черную и сражающую всех наповал Ширли Темпл (знаменитая юная актриса 30-х годов, по прозвищу «Девочка в кудряшках», получившая «Оскар» в шесть лет – Прим.пер.)
- Это Мозес Бидмайер, - пояснила я. – Он держит магазинчик сладостей на Феррис Стрит. Очень популярная личность.
- Ой-ей-ей, - сказала она. – Думаю, я его знала. Ему чуть больше шестидесяти? Лысина на макушке? Весь в пигментных пятнах? У него нос похож на член?
- Хм, никогда не замечала, какой у него нос.
Винни выдал мне папку с документами Дядюшки Мо, в которой значились скрепленные скоросшивателем копии ордера на арест, подписанное им залоговое соглашение и фотография. Я повернулась к фото и уставилась на Дядюшку Мо.
Лула уставилась через мое плечо.
- Угу, - подтвердила она. – Точно он. Этот Старина Носочлен.
Конни подалась на стуле.
– И ты говоришь мне, что Дядюшка Мо был твоим клиентом? Не поверю ни на секунду!
Лула сощурила глаза и выпятила губу.
– Ну и дура.
- Ничего личного, - уточнила Конни.
- Че? – отозвалась Лула, уперев в бедра руки.
Я застегнула молнию на куртке и обмотала шарф вокруг горла.
– Так ты уверена, что знаешь Дядюшку Мо? – спросила я Лулу.
Она бросила последний взгляд на фотографию.
– Трудно сказать. Ты знаешь, как эти все белые старикашки похожи друг на друга. Может, следует отправиться с тобой и лично проверить этого чувака.
- Нет! – потрясла я головой. – Это плохая мысль.
- Ты думаешь, я не справлюсь с таким простым дерьмом, как охота за головами?
Лула пока еще не начала борьбу за перестройку языка.
- Ну, конечно, ты можешь справиться, - успокоила я ее. – Только дело это в некотором роде… деликатное.
- Черт, - произнесла она, впихиваясь в куртку. – Я могу выбить из себя деликатность ради твоей задницы.
- Да, но…
- На всякий случай, вдруг тебе понадобиться помощь. Думаю, он не захочет пойти по-мирному. Тебе может понадобиться большая, самая что ни на есть полноценная женщина типа меня для уговоров.
Наши с Лулой пути пересеклись, когда я охотилась на своего первого НЯСа. Она была уличной проституткой, а я была простодурой. Я невольно впутала ее в дело, над которым работала, и в результате однажды утром обнаружила ее избитой и истекающей кровью на своей пожарной лестнице.
Лула прониклась ко мне доверием из-за спасения ее жизни, а я проклинала себя за то, что подвергла ее опасности. Я склонялась в пользу того, чтобы забыть свое позорное прошлое, но у Лулы выработалась ко мне что-то вроде привязанности. Я не зашла бы так далеко, чтобы утверждать, что это культ моему героизму. Больше похоже было на эти китайские штучки, где, если вы спасли чью-то жизнь, то она принадлежат тебе… даже если ты ее не хочешь.
- Мы не будем никого принуждать и уговаривать, - предупредила я. – Это ведь Дядюшка Мо. Он продает детворе леденцы.
Лула повесила свою сумку на руку.
- Я могу просечь, - произнесла она, выходя вслед за мной за дверь. – Ты все еще водишь старину «бьюика»?
- Ага. Мой «лотос» (марка спортивного автомобиля – Прим.пер.) еще в магазине.
Разумеется, мой «лотос» только в моих мечтах. Пару месяцев назад мой джип украли, и матушка в порыве добрых заблуждений насильно всучила мне руль «бьюика» 1953 года выпуска, унаследованного от дядюшки Шандора. Напряженка с финансами и недостаток характера все еще заставляли меня смотреть поверх длиной с милю голубого капота, размышляя, какие же ужасные поступки я должна была совершить, чтобы заслужить такую машину.
От порыва ветра загрохотала вывеска магазинчика Фиорелло, стоящего рядом с конторой Винни. Я подняла воротник и пошарила в карманах в поисках перчаток.
- По крайней мере, «бьюик» в хорошем состоянии, - сказала я Луле. – Это ведь принимается в расчет, верно?
- Че? – произнесла Лула. – Только те, у кого нет крутой машины, могут ляпнуть такое. Как насчет радио? У него дрянное радио? Долби есть? (схема шумоподавления Долби – Прим.пер.)
- Долби нет.
- Держи карман шире, - заартачилась она. – Ты же не ждешь, что я буду кататься без Долби. Мне нужно малость горячей музыки, чтобы поднять дух для ареста этой задницы.
Я открыла ключом дверь «бьюика».
– Мы не арестовываем ничью задницу. Просто собираемся потолковать с Дядюшкой Мо.
- Конечно, - согласилась Лула, усаживаясь и с отвращением бросая взгляд на радио. – Я это знаю.
Я проехала один квартал по Гамильтон и свернула на Роуз в Бург. В январе район выглядел немножечко нерадостным. Дьявольски подмигивающие огоньки и красные пластмассовые Санты уже убраны, а весна еще только маячит на горизонте. Кусты гортензии представляют собой скучные коричневые ветки и ничего больше, трава пожухла от холода и потеряла краски, на улицах нет ни детворы, ни мойщиков автомобильных стекол, не орут радио, и даже кошка не пробежит. Двери и окна плотно закрыты ради спасения от холода и мрака.
Даже собственность Дядюшки Мо выглядела стерильной и неприветливой, когда я медленно подъехала и остановилась перед магазинчиком.
Лула бросила взгляд через боковое окно.
– Не хочу портить тебе малину, - произнесла она, - но, думаю, рай для сосунков закрыт.
Я припарковалась к тротуару.
– Это невозможно. Дядюшка Мо никогда не закрывается. С тех пор, как открылся в 1958-м, Дядюшка Мо ни дня не был закрыт.
- Ну, так знаешь что? Говорю тебе, он сейчас закрыт.
Я выпрыгнула из Большого Голубого, прогулялась до двери магазинчика Мо и заглянула внутрь. Света внутри не было, и Дядюшки Мо нигде не было видно. Я проверила дверь. Закрыто. Потом хорошенько громко постучала. Ничего. Проклятие.
- Должно быть, он заболел, - сказала я Луле.
Магазинчик сладостей стоял на углу, лицом к Феррис Стрит, боковая сторона приходилась на Кинг. Длинный ряд чистеньких двухквартирных домов тянулся вдоль Феррис, устремляясь в сторону самого центра Бурга. С другой стороны Кинг переживала трудные времена, и ее двухквартирные дома превратились во многосемейки. На Кинг не бросались в глаза чистые простыни и крахмальные занавески Бурга. Личная жизнь на Кинг являла себя в виде заношенных простыней и порванных штор и будила неприятное ощущение, что это было не более чем нежелательное общество.
- Какая-то жуткая старуха глядит на нас из окна соседнего дома, - сообщила Лула.
Я взглянула на следующий по Феррис Стрит дом и содрогнулась.
– Это миссис Стигер. В третьем классе она была моей учительницей.
- Спорим, это было то еще удовольствие.
- Самый длинный год в моей жизни.
До сего дня деление больших чисел вызывает у меня содрогание.
- Нам нужно с ней поговорить, - предупредила я Лулу.
- Ага, - согласилась Лула. – Такая пронырливая старушенция, наверняка, много всякого дерьма знает.
Я повыше подтянула на плече сумку, и мы с Лулой, чеканя шаг, подошли и постучали в дверь к миссис Стигер.
Дверь открылась достаточно, чтобы я смогла рассмотреть, что с годами миссис Стигер не сильно изменилась. Она все еще была тощей, как трамвайная рельса, со страдальческой физиономией и колючими маленькими глазками, сидящими в засаде под бровями, которые, видимо, были нарисованы коричневым фломастером. В прошлом году она овдовела. А за год до этого ушла на пенсию. Она была одета в коричневое платье с маленькими белыми цветочками, чулки и удобные туфли. Очки на цепочки висели на шее. Волосы, выкрашенные в коричневый цвет, были закручены в тугие локоны. Не похоже, что она приспособилась к праздной жизни.
Я вручила ей мою карточку и представилась, как агент по задержанию сбежавших из-под залога.
- Что это значит? – поинтересовалась она. – Ты офицер полиции?
- Не совсем. Я работаю на Винсента Плама.
- А, - выдала она, переваривая информацию. – Так ты охотница за головами.
Сказано было с тем же чувством, что приберегалось для наркодилеров или малолетних алкоголиков. Наклон ее подбородка предостерегал о возможных дисциплинарных взысканиях, а поза подразумевала, что если я одолела контрольные по делению, то могла бы что-то поделать и с собой.
