Елена Логунова - Банда отпетых дизайнеров
На улице было так жарко, что я тут же начала плавиться и впервые в жизни посочувствовала сыру, из которого готовят фондю. Во дворе не было ни души.
– Посиди в беседочке, дорогая! – заботливо сказал Денис, заметив мое состояние. – А мы с Барклахой быстренько выгуляемся – и домой. Ну его, этот торговый центр, правда?
– Правда, – вяло согласилась я, опускаясь на обшарпанную деревянную лавочку в тенистой виноградной беседке.
Денис с Барклаем с треском протопали по гравию, насыпанному на подступах к беседке, и скрылись за углом нашей жилой башни. Я обессиленно закрыла глаза и некоторое время сидела, как статуя медитирующего Будды, с которым меня роднил также бронзовый цвет лица. В голове струйкой горячего пара свистела одна-единственная мантра: «Господи! Спаси нас от этой адской жары!» Цикады в кустах стрекотали, как газонокосилка. Одурев, я обморочно привалилась головой к железной трубе, поддерживающей крышу беседки, ойкнула и очнулась: труба была горячей, как паровая батарея в разгар отопительного сезона.
– Дениска! – слабо воззвала я. – Барклай! Где вы? Ау?
Мне никто не ответил.
– Да ну вас к черту! – сердито сказала я и встала с лавочки.
Я направилась к дому, но по пути сделала небольшой крюк, чтобы заглянуть за угол – на случай, если Денис с Барклаем, занятые процессом, не услышали моего зова. Однако за домом их не было. Оставалось предположить, что они уже сделали свои дела и не стали возвращаться, обогнули дом и направились прямиком в подъезд. А про меня, похоже, забыли.
– Вот ведь свинство, – промямлила я.
Жара вытопила из меня эмоции, сил не было даже на ругань. Я поплелась домой, в темном прохладном подъезде чуточку взбодрилась, но тут же вспомнила, что лифт не работает, и снова впала в глубокое уныние. По лестнице я поднималась медленнее, чем приговоренный к казни по ступеням эшафота. Слабо радовала меня только перспектива скандала, который я закачу забывчивому милому, когда оклемаюсь под кондиционером.
На пятом этаже грохотал молоток. У распахнутой двери своей квартиры приплясывала моя подружка Алка Трошкина, а рядом с ней наблюдался дюжий малый в джинсовом комбинезоне, позволяющем беспрепятственно любоваться игрой его мускулов. Детина прибивал к деревянной раме мелкоячеистую капроновую сетку, а Трошкина ассистировала ему, держа газетный фунтик, полный гвоздиков.
– Бог в помощь! – сказала я. – Чем занимаетесь?
Плотник покосился на меня и промолчал, но не по причине невоспитанности. Просто у него изо рта торчал гвоздик. Алка улыбнулась и гордо сказала:
– Вот, сеточку на дверь ставим! Буду теперь устраивать в квартире сквозняк без риска напустить комаров и мух!
– Днем и ночью? – уточнила я. – То есть ты собираешься спать с открытой дверью, отгородившись от лестничной площадки одной этой хлипкой конструкцией?
– Нормальная конструкция! – забив гвозь и освободив себе речевой аппарат, обиженно сказал плотник. – По прочности не уступит рыболовному снаряжению! Такой сеткой можно сома вытянуть!
– У нас в подъезде сомы не плавают! – отбрила я. – А вот жулье какое-нибудь вполне может подгрести! Ты, Алка, ночью задрыхнешь, а у тебя через дырку в сетке половину добра из квартиры вынесут!
– Ты думаешь, криминальная обстановка в нашем микрорайоне настолько напряженная? – встревожилась Трошкина.
– Спроси у капитана Кулебякина, – посоветовала я. – Кстати, Денис с Барклаем тут не проходили?
– Не-а, – Алка покрутила головой, смешно взвихрив девчоночьи кудрявые хвостики.
– Поставила бы ты, милая, кондиционер! – посоветовала я, продолжая восхождение по лестнице. – Деньги у тебя есть, чего мучиться?
– Мне нельзя кондиционер, я под ним заболею! – грустно ответила Трошкина.
Я только фыркнула, показывая этим, что не считаю данный аргумент серьезным. У моей дорогой подружки все время возникают какие-то странные идеи и завихрения по части здорового образа жизни. То она в вегетарианство впадает, то в мясожорство, то босиком по снегу бегает, то отказывается от кондиционеров и вентиляторов ради сквозняков естественного происхождения. Ее новая блажь жить за дверью, дырявой, как чайное ситечко, показалась мне такой абсурдной, что ради безопасности подруги я даже немножко пожертвовала собой: прошла мимо своей квартиры и поднялась еще на один этаж, чтобы рассказать об Алкиной глупости Денису. Пусть поведает дурочке пару страшных криминальных историй, приключившихся по причине отсутствия в домах пострадавших нормальных дверей, а в дверях нормальных замков!
Из закрытой квартиры на меня никто не рявкнул и не гавкнул. Стало ясно, что капитана Кулебякина и его милицейской собаки нет дома. Тут я обиделась по-настоящему, так как вообразила, что Денис и его четвероногий друг пошли не к себе домой, а к нам, и сейчас ужинают в компании с моими дорогими родственниками. Подъем по лестнице парадоксальным образом возродил меня к жизни, я чувствовала прилив сил и аппетита.
– Где они?! – вскричала я, сбежав вниз по лестнице и с разбегу ворвавшись в отчий дом.
– Если ты про котлетки, то они уже кончились! – поспешил ответить Зяма, прикрыв свою тарелку ладонями.
– Котлет я сама сейчас кое из кого наделаю! – пообещала я. – Где эти бессовестные морды, Денис с Барклаем?
– Вы же все вместе ушли? – удивился папуля.
Он отложил газету, снял очки и потянулся за половником. На сей раз я не стала отказываться от африканского блюда и отдала должное новому папулиному шедевру.
Уплетая баранье жаркое с перцем и бамией, я думала, куда же могли подеваться Кулебякин с бассетом. Дома их нет, у нас тоже, и вообще, Трошкина ведь сказала, что Денис с Барклаем мимо нее не проходили, я просто запамятовала об этом. Оставалось надеяться, что милый решил сделать мне сюрприз и побежал в ларек за мороженым или в торговый комплекс за купальником. Такой вариант развития событий был бы мне симпатичен, однако ни пломбира, ни нового купального наряда я тем вечером так и не получила. Пропавшие души не объявились, домашний телефон Дениса нервировал меня длинными гудками, а его мобильник оказался выключен.
Поздним вечером, ворочаясь в постели, я долго думала, как именно буду наказывать милого за это возмутительное безобразие, и мои фантазии не на шутку заинтересовали бы того маркиза, который стал основоположником садизма. К полуночи я изобрела столько новых пыток, что могла бы преподавать на курсах повышения квалификации для средневековых инквизиторов. Денису Кулебякину предстояло пережить много интересных и необычных ощущений. К сожалению, я не могла ему об этом сообщить. Периодические проверки связи ничего не дали, капитан Кулебякин не включил мобильник и не ночевал дома.
2
– Барклаха, поторопись! – попросил Денис, прислушиваясь к треску живой изгороди, сквозь которую полез в глубь большой запущенной клумбы стеснительный бассет. – Жарко, сил нет!
Он обмахнулся полой новой белой рубашки, которую надел сегодня в первый раз, и отступил к дому, в тень балкона. Невидимый Барклай ворочался в зарослях одичавшей календулы и мелиссы. Денис прижался лбом к прохладной бетонной стене и замер. Кондиционер, бесстыдно выпирающий квадратным задом из окна первого этажа, потихоньку мочился ему на плечо, но в такую невыносимую жару это было даже приятно.
Пес наконец устроился так, как ему хотелось, и затих. С минуту душную тишину над календуловыми джунглями ничто не нарушало, а потом в дальнем конце клумбы послышались шорохи. С катушкой рыболовной лески в одной руке и с сапожным ножом в другой в пыльную зелень полез Гена Ультяков – юркий пятидесятилетний мужичонка с физиономией благочестивого пропойцы.
Гена не был психом и не имел намерения ловить в клумбе рыбу. Леска ему нужна была, чтобы поставить силки на четвероногого зверя, название которого являлось ответом на детский вопрос: «Кто сказал «Мяу»?». Геннадий Ультяков промышлял ловлей кошек, шкурки которых охотно покупал у него знакомый скорняк, а мясо по дешевке брала ушлая тетка, торгующая на Соломенном рынке пирожками собственного производства. Сбывая с рук кошачье мясцо, Гена конспиративно называл его крольчатиной, ибо понимал, что кормить доверчивых любителей домашней выпечки кошатиной противозаконно, однако своего охотничьего промысла он ничуть не стыдился. Ультякову представлялось, что он делает очень важное и нужное дело, избавляя жилые кварталы от бездомных животных.
Прежде он распространял свою миссию санитара микрорайона и на собак, но перешел на более мелкую дичь после того, как один бродячий песик, отважно сражаясь за свою жизнь, цапнул его за руку и повредил сухожилие. При случае Ультяков и сейчас «брал» бобиков, которые тоже вполне годились на шубы и пирожки, однако с кошками было гораздо проще. Под вечер Гена расставлял в неухоженных клумбах с приятными усатым-полосатым растениями простые ловушки, а ночью повторял обход, вынимая из силков истошно вопящих животных под одобрительные возгласы измученных бессонницей жильцов. Некоторые граждане даже говорили Ультякову спасибо.
