Галина Куликова - Неземное тело
— Мужская солидарность — великое дело, — заметила она. — Однако, как ни больно тебе будет это слышать, друг мой, любым мужчиной можно управлять. В отношениях с прекрасным полом вы предсказуемы, как первые заморозки.
— Но ведь в нашем списке есть и женатые, — запальчиво возразил Корнеев. — Счастливые мужья. Целых два счастливых мужа.
— Я стану их лучшим другом, — отрезала Лайма. — Тебя что, беспокоит мой нравственный облик?
— Ладно-ладно, — сдался он. —Значит, Анисимов — на закуску.
— Итак, две супружеские пары, — задумчиво пробормотала Лайма. — Больше всего меня волнуют Остряковы, Егор и Венера.
— Надо думать! — поддакнул Корнеев. — Насчет Венеры ничего не скажу, но Егор… Известный актер, красавчик, секс-символ…
— Не надо меня запугивать. — Она склонилась над планом. — Остряковы от нас дальше всех. А прямо напротив кто? А! Олег Бабушкин.
— Интересно, он поет вечерами в саду? — мечтательно спросил Корнеев, подперев щеку кулаком. — Пару лет назад я был на его концерте. Талантище!
— Допивай кофе, я попробую узнать, на месте ли твой талантище, — решила Лайма и поправила прическу двумя руками. — В конце концов, нам нельзя терять ни минуты.
Она вышла на улицу и зорким взглядом окинула горизонт. Горизонт был чист, если не считать Анисимова, который по-прежнему торчал на виду и сгребал скошенную траву в большую кучу. Игнорируя его, Лайма прошествовала по дорожке, перешла на другую сторону улицы и остановилась перед высоченной изгородью с острыми пиками наверху. Примерившись, она протянула руку и нажала на кнопку звонка.
Калитка открылась абсолютно бесшумно — петли здесь наверняка смазывали дорогим импортным маслом, выдавливая его из флакона с изысканным носиком. Лакированная табличка, на которой была изображена оскаленная собачья морда, предупреждала, что во дворе притаился кусачий друг человека. Лайма надеялась, что он сидит на цепи и не выскочит ей навстречу, щелкая зубами.
— Привет! — заранее сказала она и подождала, пока калитка распахнется до конца.
Представший перед ней тип, одетый в мятые шорты, и сам был похож на собаку — огромный, нечесаный, заросший щетиной, он сверлил Лайму глазами, притаившимися под набрякшими веками. Если бы она не знала наверняка, что это известный бард Олег Бабушкин, то приняла бы его за алкаша местного значения. На ее «привет» звезда эстрады нехотя почесал живот и спросил:
— Ну?
Это «Ну?» ее рассердило. Вряд ли к грубияну каждый день заходят прелестные блондинки, одетые в безупречные летние костюмчики. Впрочем, кто его знает? В конце концов, он знаменитость. Со времен зеленой юности Лайма питала слабость к мужчинам с гитарами. Правда, не к таким запущенным.
— Я ваша новая соседка Лайма, — объяснила она. И для ясности добавила: — Лайма Перворукая.
Она никак не могла привыкнуть к этой фамилии. Перворукая! С ума можно сойти. Хорошо, что не Второрукая или, того хлеще, — Третьерукая. Или какая-нибудь Грязноногая. Два дня она обкатывала эту фамилию в уме, но так с ней и не смирилась.
— Из дома напротив? — с неудовольствием переспросил Бабушкин. — Вот, значит, как… Будете тут проживать…
Он произнес это таким мрачным тоном, как будто приезд соседки грозил лично ему кучей неприятностей.
— С недавних пор я вдова, — высоким голосом, который мог в любой момент оборваться слезами, сообщила Лайма. — Приходится самой решать бытовые вопросы, а это так сложно… Сейчас мне до зарезу нужен садовник. А где его взять?
— Миль пардон, — сальным баском ответил Бабушкин. — Но у меня нет лишнего садовника.
И он так быстро захлопнул калитку, что едва не прищемил незваной гостье нос.
— Да… — пробормотала Лайма и покачала головой. — Тут работать и работать.
Некоторое время она стояла на месте, раздумывая, как действовать дальше. Летнее солнце бомбардировало ее макушку, словно вошедший в раж лудильщик кастрюль дырявую домашнюю утварь.
Когда она возвращалась, на лице Анисимова было написано удовлетворение. Он пытался его скрыть, но у него ничего не получалось. «Ладно, ладно, — подумала Лайма. — Улыбайся пока, писатель».
— Ну, как? — с любопытством спросил Корнеев, пытаясь прожевать булку, которую он практически целиком засунул в рот. — Бабушкин там?
— Там, но контакт я с ним пока не наладила. — Лайма плюхнулась на стул и побарабанила пальцами по столешнице. — Кстати, а что он написал?
— Кто?
— Анисимов, разумеется! Это ведь он у нас писатель.
— По-моему, он пишет что-то такое… интеллектуальное.
— Наверняка он страдает манией величия. Терпеть не могу таких типов.
Корнеев хмыкнул и смел крошки со стола в ладонь. Выбросил их в мусорное ведро и удовлетворенно сообщил:
— Все, мне пора отправляться. Поставлю машину в условленное место и в сумерках приду обратно. Комп уже распакован и ждет. У меня есть одна идейка, которую нужно обкатать…
— Только не рассказывай мне о своих микробах, — попросила Лайма. — Я все равно ничего в этом не понимаю.
— В компьютере не микробы, а вирусы. Стыдно не знать таких простых вещей.
— Я же не Билл Гейтс, — буркнула Лайма.
— Высокие технологии изменили нашу жизнь! — горячо сказал Корнеев. — И твою тоже.
— Согласна. Раньше я раскладывала пасьянс вручную, а теперь использую для этого «мышь».
Оскорбленный до глубины души, ее напарник нацепил свои огромные очки и надвинул козырек каскетки на глаза. Лайма вышла вместе с ним на улицу, чтобы разыграть сценку прощания.
— Боже мой, я остаюсь здесь совсем одна! — посетовала она так громко, чтобы писатель непременно услышал.
Анисимов сидел в плетеном кресле и лениво курил, закинув ноги на деревянную скамью. Конечно, он все слышал. И видел тоже. Блондинка по-прежнему была в босоножках на высоченной танкетке. Любой разумный человек уже давно переобулся бы во что-нибудь более подходящее. Или разулся бы вообще. Но нет, как же! Она должна демонстрировать свои ноги даже червякам.
— Мало того, что здесь страшно, — продолжала Лайма, — так я еще остаюсь без средства передвижения. А если со мной что-нибудь случится?
Когда автомобиль отъехал, растворившись в графитовых сумерках, блондинка потопала обратно. Анисимов нутром чувствовал, что она его в покое не оставит. Так и вышло. Остановившись на дорожке, она повернулась в его сторону и капризным голосом спросила:
— В этом месте есть больница?
— Нет. А вы что, заболели?
Он принялся лениво щелкать зажигалкой, окидывая Лайму утомленным взором.
— Я уколола палец.
— Посмотрите в своей ванной комнате. Там наверняка есть аптечка, в которой отыщется склянка с йодом.
— А если мне потребуются антибиотики?
— Это чем же вы укололи палец? Отверткой? На кой черт вам антибиотики?
— Я говорю — если. Вы разве не знакомы с сослагательным наклонением? — огрызнулась она.
У ее блузки был вырез той самой глубины, которая мешает мужчинам сосредоточиться. Анисимов постарался сконцентрироваться на ее лице. Лицо было вредным. Маленькие ноздри хищно раздулись, глаза сверкали.
— У меня есть мотоцикл, — сообщил он. — Если вы будете умирать, я довезу вас до местного фельдшера.
— Теперь, когда вы за меня отвечаете, — подвела она итог, — не забывайте следить за тем, чтобы ваш мотоцикл всегда был заправлен бензином.
Повернулась к Анисимову спиной и отчалила. Он оторопело смотрел, как мелькают ее крепкие икры и розовые пятки. Кажется, еще пара дней, и он разлюбит сидеть во дворе. Может быть, в самом деле начать строить забор? Пусть подавится своими жасминовыми кустами.
* * *Корнеев появился, когда на улице было совсем темно. Он проскользнул в дверь черного хода и крикнул:
— Лайма, я такую штуку придумал!
— Как подсоединиться к Интернету через канализацию? — сердито спросила она. — Где ты был столько времени? Я все глаза проглядела!
— Я украл собаку, — сообщил Корнеев, приземлившись в самом центре белоснежного дивана. Руки у него оказались грязными, как у трубочиста, и на обивке остались две черные пятерни.
Лайма была так ошарашена его заявлением, что ничего не сказала по поводу этого безобразия.
— Какую собаку? — изумилась она, прижав к груди ладони. — Где она?
— Я отвел ее в лес и привязал к дереву.
Целую минуту Лайма молчала, наблюдая за тем, как Корнеев, схватив черными лапами яблоко с блюда, жадно с ним расправляется.
— Евгений, с тобой очень интересно общаться, — наконец призналась она. — Никогда не знаешь точно, кто из нас сошел с ума. — Она потерла виски пальцами и спросила: — С какой целью ты украл собаку?
— Для тебя, Лайма! — радостно ответил он. — Неужели ты не понимаешь?
— Если ты украл ее для меня, — осторожно поинтересовалась она, — то зачем отвел в лес?
— Но если бы я потащил ее сейчас сюда, в дом, она бы принялась лаять и нас наверняка бы застукали!
