Татьяна Луганцева - Блондинка в футляре
– Алло?
– Уже на месте? Молодец! Я знала, что только на тебя и можно положиться, – раздался радостный голос Веры Сергеевны.
– Ой, это вы?! Где вы сейчас?
– В данный момент в туалете. Если тебе это интересно. А так я уже на месте, присутствую на конференции, вот отошла на минуту, то есть по нужде. Ты-то там как?
– Нормально. Сижу, ничего не понимаю, – честно ответила Варвара.
– Это хорошо, я хочу сказать, что верю тебе. Я тоже ничего не понимаю в этой чертовой бухгалтерии! – весело ответила ей Вера Сергеевна.
Они перекинулись парой дежурных фраз, и связь оборвалась.
Варвара вздохнула и с тоской посмотрела на телефон с криво лежащей трубкой, потому что один рычажок западал. Разговор с директрисой сил ей не прибавил.
В ее рабочий кабинет постучали.
– Да! Да-да! Войдите! – сдвинула строго брови Варвара и тут же расплылась в улыбке, увидев учительницу Людмилу Кузьмину.
– Варечка, можно?
– Конечно, заходи! – кивнула Варя.
– Ой, как прикольно тебя видеть в этом кабинете и в этом кресле! – хохотнула Людмила, проходя в кабинет. Короткая юбка открывала миру худые ноги с не очень красивыми коленками, кофта с глубоким вырезом обнажала худую шею и большую грудь с морщинистой кожей.
– А тебе идет здесь находиться, – улыбнулась накрашенным ртом Люда. – Когда Веруська уйдет на пенсию, тебя здесь и посадим!
– Боже упаси! Мне бы месяц продержаться, как просит Вера Сергеевна, а на большее я не согласна.
– Не говори ерунды! Ты – молодая, серьезная, вот и должна продвигаться по карьерной лестнице вверх.
– Что же ты не продвинулась?
– У меня другой интерес в жизни был, – ответила Люда, – да и есть… Эх, работала я в одной школе учительницей, эх, какой у меня роман случился с директором школы! Вот это страсть была! Вот это могло быть продвижением по служебной лестнице! – Люда мечтательно закатила глаза. – Он же потом в министерство ушел… а мне предлагалось быть заучем, затем и директором, а там, кто знает, кем бы я сейчас была?
– И что помешало? – спросила Варвара.
– Не что, а как всегда кто. Жена его, черт бы ее побрал… она у нас в школе физруком работала. – Люда задумчиво потерла подбородок. – Что-то не хочу я больше об этом вспоминать… скажу одно… пришлось мне уволиться.
Варя постаралась не рассмеяться, чтобы не обидеть учительницу «всего гуманитарного», как она себя называла.
– Зачем пришла-то? – спросила Варвара.
– Во дает! Уже как цербер сидит, вся нахмуренная такая, пиджак какой-то страшный с плечами, словно у генерала армии. «Зачем пришла?» – передразнила ее Людмила. – А кстати, и вправду, зачем я пришла? А! Да! Там в твоей группе ЧП.
– Что случилось? – воскликнула Варвара.
– Да не волнуйся, мать-наседка! Ничего страшного! Твои дети совершенно не воспринимают новую девушку – педагога-дефектолога. А твоя любимая снова ушла в себя и рисует одни круги.
– Эля? – уточнила Варя, хотя это было излишне. Так себя вести могла только она. А это ее бесконечное рисование кругов, кругов разных размеров, могло довести кого угодно до сумасшествия. Если у нее в этот момент отнимали карандаш, мелок или ручку, что, собственно, и делали, так как она разрисовала в помещении все стены, девочка продолжала чертить пальчиком воображаемые круги, пока не засыпала. Однажды приступ длился почти целый день, девочка даже не ела в это время, чем очень напугала Варвару. Она постоянно консультировалась с врачами по поводу учеников. В отношении Эли прогнозы психотерапевта были весьма неутешительные. Дело в том, что она была абсолютно асоциальна. Эта девочка замкнулась на чем-то, как пояснил врач.
– Она словно шла и шла по лестнице, поднимая ноги на одинаковую высоту, пока не наткнулась на ступеньку, большую по высоте, и остановилась… Она так и осталась стоять и тыкать ногой в ступеньку, и сколько она так будет стоять на одном месте, неизвестно. Может, день, может, всю жизнь. Я говорю на примере с лестницей условно…
– Я понимаю, – отвечала Варя, – а что поможет сдвинуть ее… ну, с этой ступеньки? Что может дать толчок к тому, чтобы она поняла, что надо поднять ногу повыше и двинуться дальше?
– Хороший вопрос, важный. Если бы мы ответили на него, мы бы вернули этого ребенка в наш мир, – отвечал светило психотерапии. – А толчок может дать что угодно… Сильная эмоция или просто хорошее утро. Не тешьте себя надеждой, Варвара, ведь этого может и не случиться вовсе.
– А эта девочка впала в такое состояние из-за какого-то стресса? С ней что-то сделали или что-то сделали на ее глазах? – продолжала спрашивать Варвара.
– Я не думаю… Это наследственная предрасположенность плюс пребывание в детском доме, не располагающее к развитию индивидуальности. Это состояние могло возникнуть также из-за какой-то мелочи и стать камнем преткновения, той ступенькой, не такой, как все. Мы можем никогда не найти причину…
– Так же как и то, что сможем вернуть ее в реальность? – спросила Варя.
– Точно!
– А эти причины могут быть связаны? То есть, чтобы вылечить Элю, мы должны обязательно знать, что ввергло ее в это состояние?
– Я смотрю, Варвара Ландышева, вы очень вдумчивый педагог.
– Я искренне болею за этих детей.
– Понимаю. Девочка – чудо. Но, отвечая на ваш вопрос, хочу сказать, что это совершенно не обязательно. Ее можно переключить, и для этого не надо копаться в прошлом девочки. Вот рисует она круги, это как психологическая защита от чего-то, что ее тревожит. А если заставить ее рисовать другую геометрическую фигуру? Какая разница, что будет чертить этот больной ребенок? Но я хочу сказать, что это очень важно, сломать в ее мозгу стереотип, это как первая ласточка к общему лабильному восприятию. Будет чудо, если это произойдет. Другая геометрическая фигура стала бы тем мостиком, который помог бы Эле преодолеть ту большую ступеньку, преградившую ей путь.
После той беседы с врачом Варвара уже много месяцев пыталась научить девочку чертить квадрат вместо круга. Она садилась вместе с ней и рисовала эти чертовы квадраты с той же одержимостью, что и девочка. Она обвешала ее спальное место рисунками с квадратами. Варвара не ленилась, и в каждом нарисованном девочкой круге дорисовывала квадрат, она переделывала круги девочки в квадраты, пририсовывая им красной ручкой углы. Она брала руку ребенка в свою прохладную ладонь и рисовала вместе с ней квадраты, но Эля была к этому абсолютно безучастна. Рука ее словно превращалась сразу в безвольную плеть. Но стоило Варваре отпустить детскую руку на свободу, как на бумаге появлялись ровные круги разных диаметров. Это продолжалось уже очень давно, иногда Варваре хотелось выть от отчаяния или биться головой о стенку. Только разум говорил ей, что это не приведет к позитивному результату. Она смотрела в красивые, большие глаза девочки и не видела там ничего. Словно это были две пустые сквозные дырки, а иногда Варе чудилось, что она видит в них мысль, тоску и просьбу помочь ей. И от этого Варвара просто сходила с ума от своего бессилия. Она бы все сделала для этой девочки, сама не понимая, чего ради до такой одури привязалась к ней.
– Не сдавайтесь, – говорил ей психотерапевт.
– Я не имею на это права, – отвечала Варя.
– А я не о вашей профессии, я о том огне, что горит у вас в сердце. Это тяжело, Варвара, но возможно, это окажется потом очень легким.
– Или не окажется никогда… – прошептала она.
– Вы влюбились в эту девочку.
– Вы весьма проницательны. Может, я схожу с ума? Мне иногда кажется, что она смотрит на меня и умоляет помочь ей. Ничего не говорите! Я знаю, вы скажете, что это может быть так или не так.
Психотерапевт засмеялся.
– Вы сами все знаете.
Да, Варя знала, и ради этого «так» она продолжала биться «головой о стенку» каждый день. Вот и сейчас, услышав об обострении заболевания у Эли, она готова была броситься в свой класс, если бы не окрик Люды Кузьминой:
– Сидеть! Ты что? Директриса, придите в себя! Нельзя давать собой манипулировать даже больным детям и хромым собакам… Это я так, к слову. Ты что? Там – учительница! Ты дискредитируешь ее авторитет, ты пойдешь на поводу у детей. А Эле ты все равно не поможешь, ты же знаешь ее состояние, ей сейчас все равно, есть ты рядом или нет.
Варя опустила голову на руки.
– Ты как всегда права… Тебе надо было оставаться на месте Веры.
– Ага! А тебе бежать к своей Эле!
– Может быть… Может быть…
– Варя, а почему ты не удочеришь ее? – задала ей вопрос в лоб Людмила.
– Я бы сделала это… Ребенок очень болен, но я – педагог-дефектолог и могла бы обеспечить ей специфический, то есть специальный, уход. Я не сделала это только потому, что боюсь тронуть ее с места, к которому девочка привыкла. Вдруг я спровоцирую обострение?
– А я считаю, что хуже некуда, – покачала головой Кузьмина, при этом рыжий шиньон съехал набок. – Она абсолютно неадекватна.
