Фаина Раевская - Фонарь под третий глаз
— Мы знаем, кто убил Корнилова, — немного помявшись, ответила я.
— Ну и что?
— Может…
— Опять собралась в ментуру бежать?! — всплеснула руками Маруська. — Просто мания какая-то: чуть что, сразу к добрым дядям в серой форме!
— Марусь, но ведь Чалдон с компанией действительно убийцы, — робко напомнила я. — Кроме того, мы можем и не ходить в отделение, а просто намекнуть Игнату. Убийства, кажется, — это как раз его специализация.
Маруська вскочила и забегала по кухне.
— О, благословенный Глеб Жеглов! — воздела подружка руки к потолку. — «Вор должен сидеть в тюрьме!» Неужели ты не понимаешь, Ярослава, только через Чалдона мы можем выйти на таинственного Валета! Или ты рассчитываешь, что Игнат станет нам рассказывать, как продвигается следствие?
Не станет, это факт, и даже Манькины прелести, к которым Игнат вернулся после долгой разлуки, не развяжут ему язык. Скорее всего, капитан посадит нас под домашний арест и строго-настрого запретит совать свои носы куда не следует. Я малодушно решила, что так-то, может, было бы и лучше. Во всяком случае, безопаснее. Однако, глянув на Маньку, полную решимости вплотную заняться раскрытием сразу двух серьезных преступлений, я отогнала крамольную мысль и твердо пообещала себе никогда к ней не возвращаться.
— Ладно, — вздохнула я. — Сейчас попробую узнать, в какой больнице наш профессор. Ох, до чего ж у него жена разговорчивая! Боюсь, головная боль после беседы с ней мне обеспечена.
Благодаря тому, что на нашей фирме хранятся ксерокопии документов туристов, которые обратились к нам за услугами, фамилию, имя, отчество, домашний адрес и телефон профессора узнать было несложно. Я всего лишь позвонила Катерине и попросила найти в моем кабинете нужные бумаги. Буквально через несколько минут мы с Манькой внимательно слушали длинные гудки, несущиеся из телефонной трубки.
— Может, она на работе? — предположила Маруська.
— Где ты видела, чтоб профессорские жены работали? Она могла в магазин выйти, могла пойти выгуливать любимую кошечку. В конце концов, возможно, она отправилась навестить мужа в больнице. Если так, — я положила телефонную трубку, — неизвестно, когда профессорша вернется. Попробуем пойти другим путем.
— Каким это? Будем обзванивать все больницы города?
Я снисходительно потрепала подругу по плечу:
— Зачем же так сложно? Сейчас свяжемся с единой справочной и узнаем, в какую больницу оформили уважаемого профессора.
— Гениально, Славка! До чего ж у тебя голова светлая! — восхитилась Маруся.
Похвала мне понравилась, но я сочла необходимым скромно поправить:
— Голова обычная, просто я умею правильно ею пользоваться.
— Действуй, — кивнула Манька.
Не такое это простое дело, скажу я вам, дозвониться до единой справочной. У меня создалось впечатление, что половина Москвы и, по меньшей мере, треть Московской области пытаются выяснить судьбу своих близких или не очень близких людей. Через полчаса безуспешных попыток связаться со справочной я уже рычала, как голодный крокодил. Манька прониклась сочувствием и сменила меня на телефонном посту.
— Да что они там, переговоры с султаном Брунея ведут в прямом эфире? О закупке одноразовых шприцев с золотыми иглами? — довольно скоро закипела Маруська. — Надо самим ехать…
— Куда? — заинтересовалась я неожиданным предложением.
— Ну, в справочную эту. Конечно, народу там сейчас полно, но ничего! Отсидим пару-тройку часов в очереди, зато узнаем, где твой профессор. Возьмем с собой побольше кроссвордов, чтоб не просто так время проводить, а с пользой для интеллекта.
— Мань, как ты себе представляешь справочную? — я изо всех сил старалась не рассмеяться.
— Обычно. Помнишь, раньше стояли такие будочки, в которых сидели бабульки и раздавали справки? У нас возле института стояла такая будочка. Только бабка там была ужасно вредная и вечно сердитая…
Маня загрустила, вспоминая светлые студенческие годы, а я сменила ее возле аппарата.
Терпение кончалось, зато крепло желание перегрызть все телефонные кабели. В конце концов короткие гудки сменились длинными, и томный женский голос с каким-то очень уж сексуальным придыханием протянул:
— Ал-ле…
Соблазн высказать этой справочной тетке все самые сокровенные мысли о качестве ее работы был велик. Лишь опасение, что тетка бросит трубку и тогда придется начинать сначала наши телефонные страдания, остановило естественный порыв моей души. В общем, довольно скоро удалось выяснить: профессор Лужин Михаил Петрович госпитализирован в Кардиологический центр имени Бакулева. Что ж, Бакулева так Бакулева, решили мы с Маруськой и, вдохновленные успехом, поехали с неофициальным визитом в это серьезное заведение.
В холле больницы было прохладно и тихо. Во всяком случае, так казалось после шумных московских улиц и проспектов. Бледные пациенты со следами страданий на лицах сидели на диванах, вполголоса беседуя с родственниками. Беседовали, разумеется, те больные, которые были на это способны.
— Господи, как детей много! — жалостливо пропищала Манька. — До чего довели народ эти демократы…
Я не уловила связи между демократами и детьми с пороками сердца. Впрочем, размышлять на эту тему не стала, потому что заметила на одном из диванов милого профессора. Он сидел, откинувшись на спинку, и, прикрыв глаза, слушал свою супругу. Даже издалека было видно, что профессорша не умолкает ни на секунду.
— Вон он сидит! — сообщила я подружке, кивком головы указывая на супружескую пару.
— Это тот, который на Чехова похож? — уточнила Маруська.
— Ты тоже заметила? Пошли…
Мы нацепили на лица приветливые улыбки и приблизились к историку, изнемогавшему от трескотни своей второй половины. Заметив нас, тетенька мгновенно переключила свое внимание:
— Здравствуйте, девочки! Как мило, что вы пришли навестить Мишеньку, я хотела сказать, Михаила Петровича. Мы очень рады. Надеюсь, ваш визит не связан с какими-нибудь неприятностями? Врачи категорически запретили Михаилу Петровичу волноваться. Знаете, он до сих пор переживает из-за проклятой кражи. Боже мой, страшно подумать, что я могла остаться вдовой из-за каких-то подонков, решившихся ограбить музей…
Слова вылетали изо рта профессорши со скоростью пулеметной очереди. Сам профессор, заинтересовавшись, видимо, сменой объекта интереса своей супруги, открыл глаза. Блеснули стекла пенсне, и историк тепло улыбнулся:
— Добрый день, барышни! Людмилочка, будь любезна, помолчи пару минут. Или вот что: дойди, пожалуйста, до газетного киоска, купи «Аргументы» и что-нибудь еще на твое усмотрение.
Людмилочка согласно кивнула, заботливо поправила шерстяной платок, наброшенный на профессорские плечи, и, царственно покачивая бедрами, удалилась. Я с облегчением перевела дух. Заметив это, Михаил Петрович негромко рассмеялся:
— Моя Людмилочка обожает общаться. Это она так называет свой бесконечный монолог. Иной раз вставить хотя бы слово очень сложно. Ну-с, барышни, вы по какому вопросу? Что у вас: курсовая, диплом или «хвост»?
Манька, услыхав знакомые слова, незаметно три раза сплюнула через левое плечо, а я поспешила ответить:
— Нет, нет, ничего такого. Слава богу, с учебой мы покончили. Мы по поводу кражи из хранилища музея. Вы уж извините, вам нельзя волноваться…
— Я уже отволновался по этому поводу, — махнул рукой профессор. Он пристально на меня посмотрел и признался: — А вас, барышня, я вспомнил. Вы в турфирме работаете.
— Ага, — радостно кивнула я. — Михаил Петрович, вы нам поможете?
— С удовольствием. Только удовлетворите любопытство старика: почему эта кража вас так заинтересовала, что вы даже пришли ко мне в больницу? — Историк хитро посмотрел на нас через стекла пенсне.
Маруська, похоже, прониклась доверием к душке-профессору, поэтому, заговорщически оглядевшись по сторонам, доверительно прошептала:
— Мы затеяли частное расследование.
Михаил Петрович ничуть не удивился. Он сразу сделался очень серьезным, кивнул и негромко сказал:
— Молодцы. Только… это, наверное, опасно?
Чтобы не волновать профессора, Маруська смело соврала:
— Не-ет, вовсе неопасно! Ну, может, совсем чуть-чуть.
Я покраснела, потому что была абсолютно уверена в обратном: еще как опасно! Чалдон, Валет, милиция, сомнительный священник… Разве всего этого мало, чтобы ощутить реальную угрозу для жизни?
— Что вы хотели узнать? — настоящим профессорским тоном поинтересовался Михаил Петрович.
— Прежде всего скажите, что-нибудь еще пропало, кроме копья Лонгина? — быстро спросила я, заметив приближающуюся жену профессора. К счастью, она встретила какого-то доктора и о чем-то оживленно с ним заговорила.
— Да, конечно. Украдены порядка пяти-шести наименований экспонатов. Но по-настоящему ценно только копье. Впрочем, ценность — понятие относительное. Копье ценно не с материальной точки зрения, а скорее с духовной… Милиционеры, оказавшие мне честь своим визитом, заявили, будто копье похитил кто-то из работников музея, потому что никаких следов взлома не обнаружилось, да и шифр сейфа знали только свои.
