Дарья Донцова - Продюсер козьей морды
– Я сразу поняла, что сигнал возымел действие, – ликовала пенсионерка, – но вы, к сожалению, опоздали, Нина умерла!
Я вздрогнул.
– Кто?
– Нынешняя молодежь туга на ум, – насупилась Софья Борисовна. – Чижова! Я же о ней предупреждала и обо всех нарушениях! Вы расплатились?
– Да, – кивнул я.
– Тогда пошли ко мне, – приказала Софья Борисовна, – я живу в двух шагах отсюда! Расскажу вам такое! Волосы, прости, господи, за сравнение, дыбом встанут.
– Может, здесь побеседуем? Угощу вас бутербродом.
– Тут? – с ужасом переспросила старушка.
– Курица вполне свежая, – попытался я ее соблазнить, – и кофе хорош!
– Враг не дремлет, – прошептала Софья Борисовна, – идем.
Очевидно, на моем лице отразилось некое колебание, поэтому пенсионерка сказала:
– Я всегда служила государству и сейчас в строю. Кто вам отправил сигнал? Умершая Чижова лишь верхушка айсберга! У этих, из Центра, повсюду уши! И в ресторане тоже!
Я поднялся.
– Я в вашем распоряжении.
В конце концов, если бабуля окажется шизофреничкой, я всегда смогу уйти. Но пока она говорит более-менее внятно и упоминает Нину Чижову.
– Не маячь телеграфным столбом! – гаркнула Софья Борисовна и посеменила к выходу.
Квартира старушки и впрямь оказалась в соседнем доме, мы поднялись на пятый этаж по лестнице, лифта в здании не было. Я запыхался, а дыхание Софьи Борисовны совершенно не сбилось.
– Заходи, – велела она, – ботинки снимай, ставь на половичок и ступай в комнату.
Я кивнул, покорно выполнил указания и, сев у круглого стола, покрытого самовязаной скатертью, начал осматриваться.
Комната была многофункциональной. В части, служившей спальней, стояла кровать, накрытая серо-голубым гобеленовым покрывалом. Стену около нее занимал ковер, образчик ручного искусства годов этак 50-х, неизвестная рука выткала на нем лебедей, пруд и плакучую иву.
Далее шел буфет, заставленный посудой, у окна маячил письменный стол, где стопками лежали конверты и возвышалась чернильница – Софья Борисовна не терпела шариковых ручек и пользовалась «вечным пером». Судя по стулу с вышитой подушкой на сиденье и валиком, которому предписывалось поддерживать спину, бабушка писала охотно и много. Но самое сильное впечатление производили две стены, от потолка до пола завешанные дипломами в рамках.
«Детский сад «Золушка» награждается за победу в конкурсе рисунка «Я и мой папа», «Первое место в состязаниях по игре в веревочку», «Победителю районной олимпиады танцев»…
Софья Борисовна заметила интерес гостя.
– Когда нас расформировали, – грустно сказала она, – я забрала с собой награды, их бы все равно выбросили! Мой садик был лучшим в столице, и вот что с ним стало! Здание захватили непорядочные люди.
Софья Борисовна начала повествование, я, мерно кивая, очень скоро разобрался в сути вещей.
Увы, многие педагоги лишены нормальной семейной жизни. Все их усилия уходят на чужих детей, для своих не остается ни времени, ни сил. Софья Борисовна никогда не была замужем, сначала ей казалось, что рано, потом выяснилось – слишком поздно. Но заведующая детским садом не испытывала никаких комплексов, ведь на самом деле у нее имелась огромная замечательная семья – ее сад. Учреждение было ведомственным, существовало при так называемом «почтовом ящике», попасть туда с улицы было практически невозможно, хотя рвались многие. Софья Борисовна обожала детей, в коллективе царила дружеская атмосфера, чего еще желать?
Потом настали темные времена, НИИ тихо захирел и сдал большую часть своего здания невесть кому. Софью Борисовну передергивало от отвращения, когда она поднималась на пятый, директорский этаж. Раньше в большой дом ходили по пропускам, везде царила чистота, стояли цветы в кадках, висели доски почета, а туалеты запирались. Желаешь воспользоваться кабиной – возьми ключ на вахте. Еще были столовая и библиотека. А теперь? Повсюду шляются коробейники, санузлы – моральный Чернобыль, в книгохранилище поселился видеосалон с неприличными кинолентами, а в столовой продают символы капитализма: колу и пиццу. Софья Борисовна ощущала себя осколком империи, но совсем плохо стало, когда ликвидировали садик. Здание сначала продали, а потом открыли в нем приют для подкидышей.
Прорыдав три месяца, бывшая заведующая детсадом пошла к новым хозяевам и предложила свои услуги. Ну не могла Софья Борисовна спокойно смотреть на то, как погибает дело всей ее жизни.
Естественно, опытную женщину взяли на место воспитательницы. И тут Софья Борисовна совершила распространенную ошибку: она не учла, как изменилось ее положение, и начала активно наводить порядок в учреждении. Через месяц ей объявили об увольнении. Пенсионерка помчалась к руководству и выслушала о себе массу нелицеприятного.
– Увы, – перечисляла новая заведующая, – вы слишком авторитарны, лезете не в свое дело, проверяете еду на кухне.
– Но как детям дать кашу без пробы? – воскликнула Софья.
– На то имеется диетсестра, – возразила начальница, – а бельем следует заниматься кастелянше! И что вы там говорили о памперсах, которые нам подарили? Припомните слова, после которых благотворитель сразу забрал столь нужное нам средство и отдал в другое место?
– Я чистую правду говорила! – гордо вскинула голову старушка. – Ребяток нельзя сутками держать в мокрой бумаге, в особенности мальчиков! Возникает эффект парника, он грозит бесплодием.
– Отлично, – потерла руки заведующая, – мы не сработались, прощайте!
– Меня увольняют? – ахнула Софья.
– Да, – равнодушно подтвердило начальство.
– Меня?
– Именно вас!
– Но это невозможно! Садик ведь мой!
– Теперь уже не ваш, прощайте, – кивнула нахалка, восседавшая на законном месте Софьи Борисовны.
Представляете силу удара?
Через полгода Софья Борисовна узнала об уходе со службы своей обидчицы и вновь попросилась на работу. Ее взяли на должность… уборщицы, и с тех пор пенсионерка моет полы.
– С вами поступили жестоко, – кивнул я, – но почему Центр не захотел использовать ваши опыт и талант?
Старуха выпрямила спину.
– Им не нужны честные люди! Там творится зло! Его следует вырвать с корнем. Да только я поумнела, на рожон не полезла, собрала сведения и стала писать сигналы!
– Куда? – уточнил я.
Она начала загибать пальцы.
– ЦК КПСС, горком партии, райком, райисполком. Никто не ответил. Спасибо, хоть милиция отреагировала, и вас прислали! Вы очень умно действуете, прикинулись посетителем. Меня искали, да? А кто вам рассказал про Чижову?
Я в смятении слушал Софью Борисовну. Сначала бабуля показалась мне вполне адекватной, но сейчас, после перечисления инстанций, куда она строчила «сигналы», вновь возникли сомнения в ее нормальности. «ЦК КПСС, горком, райком!» Такое ощущение, будто она провела последние годы в анабиозе!
– Главное – не спугнуть их! – продолжала старушка.
Я встряхнул головой и спросил:
– В приюте есть девочка Нина Чижова?
– Была, но она умерла, Эвелина оформляла документы о смерти. Знаете, как она работает? Пристраивает детей.
– Это очень благородно.
– Любая может младенца оставить. Бумаг у кукушки не спросят! Это поощряет развратное поведение, – разозлилась бабка.
– Наверное, лучше очутиться в приюте, чем в могиле, – парировал я.
– А потом малышей отдают в чужие руки!
– Устраивают чье-то счастье!
– Но некоторые дети возвращаются, поживут в семье – и назад! А потом опять к новым родителям! Прямо как переходящее красное знамя!
– Странно.
– Вот! И я так полагаю!
– И с Чижовой так же случилось?
– Нет. Ее отдали в приют, девочка некоторое время провела в Центре, а потом, слышу, Эвелина медсестре говорит: «Только тихо! Мы вроде как ни при чем. Болезнь крови – это фатально. Главное – без шума! Нина умерла в больнице имени Рычагова, тело кремируют».
– Невероятно! – покачал я головой.
– Вот! – подняла указательный палец Софья Борисовна. – Это проверить надо! А еще эту! Из детской части моего садика! Еремина ушла, потом, бах, вернулась, но уже не она!
– Извините, вы о чем? – поразился я.
Софья объяснила:
– Там есть сироты, мальчики и девочки, живут вместе, вроде в семье, нынче такое модно! Воспитывают их приемные родители, Геннадий и Неля. Вот только…
Софья Борисовна на секунду отвернулась к окну, потом сказала:
– Мне у них девочка Ирочка понравилась, очень милая, тихая, вежливая, совсем на детдомовку не похожа. Те привыкли кулаками счастье отбивать, а Ирина интеллигентная, это редкость в интернате.
– Да?
– Ну сами подумайте, из каких семей ребята в приюте? – пригорюнилась Софья Борисовна. – Кто от детей отказывается? Академики с артистами? Или писатели? А может, простые непьющие люди? Шваль всякая интернаты пополняет! Генетика страшное дело! В Центре дети все с дефектом. Злые, грубые, чуть что – огрызаются. Знаете, я думаю, им успокоительное дают, тайком в кефир бром льют, как в армии.
