Даниэль Пеннак - Господин Малоссен
– Сколько лет…
Он прижал Сюзанну к своему мощному бычьему торсу. Янтарный беж его кожи, золото побрякушек, светлое с проседью руно шевелюры, белизна здоровых зубов, взгляд, светящийся простодушием, щедро одаривали всех окружающих светом, монополизированным его съемочной компанией.
– Дай хоть посмотрю на тебя…
Он отстранил Сюзанну, удерживая ее на вытянутой руке. Улыбка играла на его пухлых, детских губах.
– Все такая же задира?
Он рассмеялся, открыто и благодушно, и снова обнял Сюзанну, на этот раз, прижав ее к своему плечу, а потом обернулся к нам с Жюли:
– Мадам, мсье, кто бы вы ни были, рад вам представить совесть кинематографа.
Потом обратился к Сюзанне:
– Не поверишь, не далее как сегодня ночью пересматривал записи в своих блокнотах, еще тех, оставшихся со счастливых времен на студии «Парнас»: ну и давала же ты нам жару, честное слово, то-то были споры! Правда, я все сохранил, я тебе потом покажу.
И опять обернулся к нам:
– Я не шучу, совесть целого поколения! Может, вы этого и не знаете, но вы обязаны ей всем, что достойного было сделано французским кино, где-то с начала шестидесятых.
Тут он вдруг замялся:
– Поэтому ничто из того, что я сделал сам… я немного… скажем… сбился с пути.
Именно в этот момент зазвенел колокольчиком смех Сюзанны:
– И чему же я обязана такой честью, заблудший?
Он наконец выпустил ее. Его руки упали, с размаху шлепнув по ляжкам, он пожал плечами и изрек как само собой разумеющееся:
– Угрызения совести, понимаешь?
Сюзанна, должно быть, сочла, что это последнее нуждается в некотором уточнении, потому что она предложила ему кресло, виски и представила нас:
– Коррансон?! – воскликнул он. – Жюли Коррансон? Журналистка?
Жюли тут же отрезала:
– Это Бенжамен пишет мои статьи.
Он не стал задерживаться на столь ничтожном предмете, как я, и сразу приступил к делу.
– Так вот, Сюзон, недели две назад, Френкель, врач, сказал мне, что старый Иов, его отец, передает тебе свою фильмотеку.
По взгляду Жюли я понял, что мне лучше промолчать, но было поздно: мое живое удивление уже звенело у нас в ушах:
– Вы знаете Маттиаса Френкеля?
– Он был гинекологом моих первых четырех жен, а сейчас и пятая его пациентка.
Отступление, которое все же не сбило нас с главного сюжета.
– Но ты знаешь, Сюзон, у этих хороших докторов ни капли здравого смысла в финансовых вливаниях.
(«В финансовых вливаниях»… кто наливает, тот и закладывает… я мысленно улыбнулся Маттиасу…)
– Передать в дар, это, конечно, замечательно, но и государство с этого свою ленту поимеет! Во сколько, по-твоему, можно оценить фильмотеку старого Иова? Всё просто, у него есть всё. По крайней мере, все стоящее. Копии и негативы… Сейчас она вытащит свой калькулятор, жди! Сюзанна веселилась от души. Ликование, неуловимое для глаз, ослепленных своим собственным светом.
– Дальше. Кроме этого налога, еще проблема хранения. Надо будет не только содержать материал в порядке, Сюзанна, придется, пожалуй, реставрировать добрую половину роликов. Как ты собираешься со всем этим справляться?
– Входные билеты, я думаю…
– Дорогая, твоих входных билетов хватит разве что на налоги. Не думай, что зритель к тебе толпой повалит. Во всяком случае, не в первый же год. Кино как искусство уже труп, поверь, я-то в этом разбираюсь, сам его закапывал.
И, разводя руками, обращается к нам:
– Да! Именно. Король Живых Мертвецов!
Опять к Сюзанне:
– Так вот что я предложил Маттиасу.
Он сделал многозначительную паузу, отмечая решающий момент.
– И? – вежливо осведомилась Сюзанна.
– Я все беру на себя.
– Ах так! Ты, значит, все берешь на себя? – не удержалась от улыбки Сюзанна.
– Все. Включая ремонт твоего заведения, которое, того и гляди, рухнет нам на голову. Кстати, тебя, случайно, не достают с выселением?
– Я ведь только управляющая; договариваюсь…
– Тебе не придется больше договариваться, и ты будешь владелицей, я знаю свое дело.
– И что ответил Маттиас Френкель? – осторожно осведомилась Сюзанна.
– Обрадовался, конечно! Еще бы, такой случай подвернулся!
– Случай…
Слово понравилось Сюзанне… и она медленно повторила, сверкая пылающими углями синих глаз:
– Ты сделаешь свое дело, и это прекрасный случай… так?
На этот раз он уловил особый акцент в словах улыбающейся Сюзанны. И то, что мы с Жюли увидели потом, похоже было на затмение: он потух.
Да, именно так, как я тебе сказал: Король Живых Мертвецов потух! Он вдруг стал землисто-серым. Куда девалась его лучезарность? Его высокий голос вечного подростка внезапно оборвался, упав до неуверенности, до хрипоты – почти до самой земли. В дыхании – шипение старой пластинки. Старческая ломка голоса.
– Ладно, Сюзанна, – он помедлил, – я знал, что ты нисколько не изменилась с тех пор, как я тебя оставил, я так и знал.
– Как я тебя оставила, – вежливо поправила Сюзанна.
Нет в мире человека вежливее Сюзанны О’Голубые Глаза, сам убедишься. И веселее ее тоже нет. И более неподкупной в этой своей вежливой веселости.
– Как ты меня оставила, твоя правда.
О да, обычно, правда – не в вышине, она здесь, внизу. Она под пудовыми плитами. Чтобы добраться до нее, надо спускаться. Надо копать.
Жюли, почувствовав, что мы нечаянно вторглись на территорию личного, легонько дотронулась до моей руки и уже стала подниматься, но Сюзанна взглядом остановила ее и подняла указательный палец. Мы сели снова. К тому же для Короля мы не существовали. Он говорил только с Сюзанной.
– Слушай же, Сюзанна. Я Король Живых Мертвецов, дело ясное, я испортил свою пленку и не смог тебя закадрить. Да и теперь пробовать не стану.
Он уставился на свои ботинки, нервно шевелил толстыми пальцами, подыскивая слова.
– Я не предлагаю тебе это дело, Сюзанна, и я не пользуюсь удобным случаем, нет… Я плачу, и все. Я плачу, и ты сохраняешь свою свободу.
– Как, по-твоему, что бы сказал на это старый Иов? – спросила Сюзанна. И добавила: – Давай-ка стакан, я тебе еще налью.
Он отрицательно покачал головой:
– Старый Иов это тебе не Маттиас. Он не такой простак. Явись я к нему и предложи сыграть в хранителя его сокровищ, он поступил бы так же, как ты: послал бы меня подальше. (Горькая усмешка.) А между тем один Бог знает, сколько он мне сбагрил своей пленки, пройдоха!
– Зачем же ты тогда сюда пришел?
– Чтобы сказать тебе, что сейчас речь не обо мне.
Он поднял глаза. Теперь он уже торопился высказаться.
– Еще раз, Сюзанна: я плачу и точка. Старый Иов выбрал тебя и правильно сделал. Ты покупаешь старушку «Зебру», создаешь ООО, придаешь ему какой угодно статус, берешь адвокатов по своему усмотрению, мое имя нигде не фигурирует, ты мне ничего не должна, я не имею никаких прав, и я все оплачиваю, безвозмездно, до конца твоих дней, возобновление договора об аренде в случае моей кончины, а на случай твоей – ты сама назначаешь себе преемника. Это гигантское предприятие, Сюзанна, правда. Без денег тут не обойтись.
– Я могу найти другой источник финансирования…
– Который давал бы тебе полную свободу? И не ищи. Любой потребует участия в прибыли и свою долю славы, разумеется. Ты знаешь их всех, как меня, и ты всю жизнь старалась их избегать: спонсоры, банкиры, телевизионщики и издатели, они потянут одеяло на себя, и ты останешься с голыми пятками. Старый Иов доверил тебе память, которую они присвоят себе.
– А если меня профинансирует сам старый Иов?
– Фонд? Я думал об этом: слишком дорого. Старик уже лет двадцать как прикрыл лавочку; сын и внук, сама знаешь, сделали ручкой. Он плюнул на свои лаборатории и сбыл их с рук, за гроши все распродал, немало удивив всех таким безразличием. Сейчас сам еле концы с концами сводит. Только парижский офис и оставил.
– Министерство культуры?
– Где ты видела министерства? Одни министры кругом. Хочешь попасть в лапы министра? И надолго?
Сюзанна, улыбаясь, покачала головой.
– Словом, остался один ты.
– Нет, мои деньги. Еще раз повторяю, я здесь ни при чем.
Он резко поднялся.
– Слушай, Сюзанна, если какой-нибудь проныра-журналист спросит, не я ли король всех пройдох в нашем краю, я отвечу «да», даже если это не так, только затем, чтобы сохранить легенду о великом надувателе; но если кто-нибудь станет вгонять мне иглы под ногти, чтобы я признался, что финансирую «Зебру», одну из первых фильмотек в мире, я скажу «нет», даже если это правда…
– Порыв души?
– Порыв юнца, которым бы я остался, если бы ты не бросила поводья.
Он бил издалека, за тридцать лет отсюда. Удар обрушился с огромной силой и должен был причинить страшную боль. Но Сюзанна подняла свой ясный взгляд, такой ясный…
– Поводья не по мне.
Голова Короля поникла на сдувшейся груди. Опять повеяло мертвечиной. Из-под благоухающих доспехов сочились прескверные испарения.
