Наталья Александрова - Не злите джинна из бутылки
— Будем расследовать! — проговорил он деловым тоном. — И кто конкретно ее обнаружил?
Из толпы «фиников» выдвинулся коренастый дядечка с красным обветренным лицом, какое бывает у охотников, рыболовов, железнодорожных контролеров и прочих людей, много времени проводящих на свежем воздухе. Рядом с ним семенила невысокая полная женщина с озабоченным выражением лица.
— Кто свидетель? — важно осведомился Ананасов.
— Господин Куусинен, — сообщила полная женщина, кивнув на краснолицего мужичка.
— Тогда лишних попрошу удалиться…
— Питиримыч! — окликнул напарника Гудронов. — Ты че, по-фински, что ли, сечешь?
— Ах да! — Ананасов хлопнул себя по лбу. — Вы, типа, переводчица?
Полная женщина закивала.
Финн заговорил, и она принялась переводить.
Господин Куусинен прибыл в Санкт-Петербург в составе туристической группы. Осмотрев очередную порцию местных достопримечательностей, финские туристы вернулись в свой отель, и тут у господина Куусинена возникло неожиданное желание прогуляться.
Капитан Ананасов бросил взгляд в переулок за отелем и увидел там вывеску винного магазина.
— Ага, прогуляться… — повторил он, с пониманием и симпатией оглядев свидетеля. — И как прогулка?
Выйдя из отеля, господин Куусинен направился в переулок, известный ему по предыдущему визиту в город на Неве. По пути туда он был весьма озабочен, но, когда через несколько минут возвращался, он смотрел по сторонам и под ноги и тут увидел торчащую из кустов ногу в грубом ботинке. Это явление вызвало интерес финского туриста, он заглянул в кусты и увидел там мертвую женщину.
Сначала финн хотел оказать «даме» первую помощь, но вскоре убедился, что она мертва, и бросился в отель, где немедленно поднял на ноги всю администрацию и не успокоился, пока не прибыла местная полиция.
— Ясненько! — проговорил Ананасов, выслушав показания финна. Он хотел задать свидетелю несколько уточняющих вопросов, но в это время его окликнул судмедэксперт.
Кащеев сидел на корточках возле трупа, и лицо его было удивленным.
Ананасов догадался, что случилось что-то из ряда вон выходящее, потому что удивить бывалого судмедэксперта не проще, чем вывести из себя средней величины булыжник.
— Ну, что такое? — осведомился капитан, наклоняясь над покойницей.
— Глянь, Питиримыч! — Медик показал на подбородок жертвы. Часть этого подбородка Кащеев очистил от грязи ватным тампоном, и Ананасов разглядел участок кожи, покрытый короткой седоватой щетиной.
— Это что ж такое? — Капитан поскреб собственный подбородок. — Женщина с бородой?
— Никак нет. — Кащеев покосился на толпящихся в сторонке финнов и расстегнул на трупе куртку. — Мужик это, Питиримыч!
— Сколько раз я просил не называть меня… — начал было Ананасов, но вспомнил, как выручил его эксперт четверть часа назад, и снова почесал подбородок. — Значит, не бомжиха, а бомж… интересно!
— Извини, Питиримыч! — Кащеев поднял мертвую руку и показал ее капитану. — Ты такие руки у бомжа когда-нибудь видел?
Руки были покрыты такими же разводами грязи, как лицо. Однако, присмотревшись к ним, Ананасов разглядел под слоем грязи аккуратно подстриженные ногти. Да и сама грязь на руках и лице «бомжа» показалась капитану какой-то ненатуральной, больше похожей не на природную грязь, а на театральный грим.
— Интересно! — повторил Ананасов и поправил куртку трупа.
При этом он нащупал на земле рядом с мертвецом какой-то маленький мягкий предмет.
Капитан взял этот предмет двумя пальцами и поднял к свету.
Это была мягкая игрушка — маленький розовый поросенок в коротких голубых штанишках на лямках. Очень симпатичный поросенок.
В это время рядом с ними резко затормозила черная машина с хищными акульими обводами.
Дверца машины распахнулась, и из нее выскочил высокий подтянутый человек лет тридцати в черном, хорошо отутюженном костюме. Он решительно прошагал мимо растерявшихся полицейских и остановился возле трупа.
— Посторонних попрошу удалиться за ограждение! — процедил Ананасов неприязненным тоном. Незнакомец в черном почему-то сразу ему не понравился.
— Это точно, — ответил тот, окидывая взглядом всю дружную полицейскую команду. — Посторонним тут делать нечего. Осталось только выяснить, кто тут посторонний.
— Это вы почему здесь распоряжаетесь? — осведомился Ананасов сквозь зубы и шагнул к наглому незнакомцу. — Это вы по какому праву здесь командуете?
— По такому, — ответил тот и ткнул под нос капитану какое-то удостоверение.
Ананасов мощным усилием воли собрал в точку разбегающиеся глаза и постарался вчитаться в прыгающие буквы.
Буквы станцевали популярный латиноамериканский танец самба, не имеющий ничего общего с самообороной без оружия, и сложились в очень серьезное сокращение.
— Понял, капитан? — сурово осведомился отутюженный мужчина.
— Понял… — вздохнул Ананасов.
Хотя, если честно, он ничего не понял. Самое главное — он не понял, почему смерть какой-то грязной бомжихи (или какого-то бомжа, что по большому счету одно и то же) заинтересовала такую серьезную организацию.
— А если понял — свободен! — сурово проговорил отглаженный тип и взглядом дал понять, что никого не задерживает.
— Это с какого такого перепугу? — Ананасов набычился и сжал кулаки.
Не то чтобы ему очень хотелось возиться с мертвым бомжом. Дело было явно глухое, самый настоящий висяк, и, если отутюженный коллега забирает этот висяк у них с Гудроновым, это как бы снимает с них лишнюю проблему, но в то же время выглядит очередным оскорблением со стороны зазнавшихся смежников.
Ананасов не любил людей из этой конторы. Между их ведомствами всегда существовали определенные трения. Люди из «конторы» смотрели на полицейских свысока, те отвечали насмешками, считали коллег чистоплюями и «белыми воротничками».
Кроме этих общечеловеческих отношений, Ананасову не понравилось высокомерие, с которым этот «коллега» держался, не нравился его свежий и подтянутый вид (это в понедельник-то утром!), отглаженный костюм и спортивная осанка. Трудно было представить коллегу мучающимся от тяжелого похмелья или копающимся в карманах мертвого бомжа.
— Это с какого перепугу? — повторил Ананасов. — Труп обнаружен на нашей территории, мы на него первыми прибыли, значит, мы и будем им заниматься!
— Слушай, капитан, ты меня утомил! — проворчал «отутюженный» с затаенной неприязнью. — Тебе что — неприятности нужны? Я, по-моему, ясно выразился: мы забираем это убийство, а тебя с твоими людьми не задерживаем…
— Ты мне не тыкай! — рявкнул Ананасов. — Ты мне не начальник! Вот если я от своего начальства получу приказ — тогда конечно!
— Получишь… — проворчал коллега, доставая из кармана сотовый телефон. Через минуту он подал этот телефон Ананасову: — Вот тебе твое начальство!
Действительно, капитан услышал в трубке до боли знакомый голос Кузьмы Остаповича Хохленко.
— Остапыч… — начал Ананасов.
— Отставить! — рявкнул на него полковник. — Обращаться по уставу! Ты что там делаешь?
— Но вы же сами приказали… сами нас отправили…
— А теперь отменяю приказ! Срочно возвращайтесь в отделение! И чтобы без фокусов там!
— Есть… — протянул Ананасов.
Ему снова мучительно захотелось опохмелиться.
— Теперь понял? — насмешливо осведомился «коллега».
— Так точно! — ответил Ананасов и незаметно спрятал игрушечного поросенка в карман. Он решил не говорить смежнику ничего лишнего. Тем более что тот ни о чем его и не спрашивал — видимо, считал, что простые менты не способны нарыть что-нибудь стоящее.
* * *Маркиз проснулся оттого, что два его ненаглядных питомца возились рядом: кот урчал, как мотор гоночного автомобиля, и выпускал когти, а Пу И зубами пытался стянуть с Лени одеяло. Третий питомец, попугай Перришон, сидел на шкафу и орал оттуда что-то ругательное.
Леня с трудом открыл опухшие глаза и откашлялся.
— Я болен, — сказал он гнусаво, — оставьте меня в покое!
Но не тут-то было. Пу И подобрался к лицу и острыми зубками закусил Лене ухо, кот через одеяло больно царапнул когтями, а попугай крикнул со шкафа, что Леня — гриппозный дур-рак.
— Да что на вас нашло? — удивился Маркиз. — А, знаю, это вас Лола подучила!
И тотчас получил новую порцию когтей, зубов и оскорблений. Громко звать Лолу не было голоса, Маркиз встал с кряхтеньем, перехватил презрительный взгляд кота и потащился по квартире в поисках боевой подруги. Однако ее нигде не оказалось, и заготовленная Леней обличительная речь пропала втуне. В речи он клеймил позором Лолу как безответственную и жестокую личность, в которой нет ни капли жалости и сострадания к больному человеку.
