Дарья Донцова - Рваные валенки мадам Помпадур
– Семьдесят килограммов, – поправила я его, – не семь-десять, а семьдесят.
Григорий уронил калькулятор:
– Сколько? У вас тигр? Леопард? Слонопотам?
– Послушайте, какая разница, – вздохнула я, – дайте что-нибудь.
– Средств для семидесятикилограммовых кошек нет, – начал занудствовать Григорий.
– Хорошо, предложите препарат для обычной кошки, – сдалась я.
Григорий указал на прилавок:
– Ошейник, проще некуда! Повесили на шею, и блохи умерли. А те, что остались живы, в панике убегут.
Я призадумалась:
– Но паразиты живут у моей кошечки в лапах. При чем тут шея?
– Девушка, – зевнул Григорий, – уж будьте уверены, я плохого не посоветую.
– Не понимаю, каким образом ножные блохи испугаются шейного украшения, – не успокаивалась я, – объясните механику процесса.
Григорий смежил веки и стал похож на усталого варана.
– Гражданочка, мобильный имеете?
Смена темы меня удивила, но я ответила:
– Конечно.
– И что, вы знаете, как он функционирует? Куда волны входят и как в звук превращаются? – хмыкнул продавец.
– Нет, – вздохнула я.
– С ошейниками та же ситуация, – крякнул он, – покупайте спокойно. Вам какого цвета? Есть розовые, красные и голубые. Посмотрите на витрине.
Я послушно подошла к стеклянной горке и увидела на полках среди разной всячины полоски сантиметра три толщиной. Ошейники, похоже, выполнены из чего-то, сильно смахивающего на резину, по всей поверхности их украшали слова «cat, katze, chat»[10].
– Можно к нему жетончик заказать, – ожил Григорий, – в виде мыши, написать на нем имя животного и телефон владельца, вдруг кошка потеряется.
Я машинально одернула курточку. Представляю себе реакцию Димона, когда я появлюсь с ядовито-розовым ошейником, с которого свисает жестянка с гравировкой «Татьяна». И чей номер указать на опознавательном знаке? Кто мой владелец? Не хочется думать, что я раба Приходько.
– Ну, берете? – поторопил меня продавец, которому не терпелось выпроводить назойливую покупательницу и мирно заснуть.
– Дайте два! – ответила я.
Сев в джип, я стянула дугги и обмотала ноги ошейниками. Ну, дорогие блохи, понятия не имею, где мы с вами встретились, но не собираюсь поддерживать спонтанно возникшее знакомство.
Не успела я войти в офис, как Димон высунулся из кабинета и крикнул:
– Тань! Я узнал кое-что.
Я зашла в комнату к Коробкову.
– Рассказывай.
– Особенно тебя ничем не обрадую, – уныло сказал наш компьютерный гений, – тело Галины Бутровой кремировано, Майи Матвиенко и Владимира Каминского – тоже. Язва желудка иногда протекает бессимптомно, человек внезапно выясняет, что болезнь на пиковой стадии.
– Их отравили, – остановила я Коробка, – улик нет, но я абсолютно уверена, что члены экспедиции умерли не своей смертью.
Мое заявление вызвало немой вопрос в глазах Димона. Я подробно пересказала коллеге услышанное в деревне.
Дверь приоткрылась, показался Приходько.
– Как дела?
– Отлично! – излишне бодро сообщила я. – Выяснила несколько интересных подробностей. Надо срочно ехать к Любе Добровой.
– Зачем? – не понял шеф. – В семь вечера сюда приедет Иван Сергеевич, вот ему нужно сообщить, что его жена считает себя больной. Пусть супруг разубедит ее, и наша миссия завершена. Любовь сдаст костный мозг для дочери, девочка поправится, полный и безоговорочный о’кей.
Мы с Димоном переглянулись, и Коробок сказал:
– Умерли четыре человека. Дед Назар действовал по сценарию, который написала пока не известная особа. Он предсказал кончину пятерым. Трое уже на том свете. Тебе не кажется, что Любе грозит опасность? Проклятие придумано для того, чтобы помучить жертв, держа их в состоянии нервного напряжения. Доброва сдалась, она понимает, что обречена, и ждет неминуемой кончины. Татьяне надо поторопиться в музей, побеседовать с Любой в другом ключе. Думаю, узнав о преступлении, мать поспешит в лабораторию. Доброва поймет, что не инфицирована «желудочной волчицей». Но ей все равно нужно опасаться за свою жизнь. За женой Ивана Сергеевича охотится убийца.
Глава 11
Сегодня в музее было довольно многолюдно. Около гардероба толпились экскурсанты, а в служебном помещении, кроме Любы, сидели еще две женщины и один мужчина.
– Привет! – сказала я.
Доброва, стоявшая у шкафа с книгами, обернулась и выпалила:
– Опять ты!
Ее коллеги подняли головы от бумаг, и Любовь быстро добавила:
– Рада встрече. Не хочешь кофейку?
– С удовольствием, – согласилась я.
Люба взяла со стула сумку.
– Я отойду на полчасика, – сказала она коллегам.
– Приятного аппетита, – хором ответили тетки, представитель сильного пола отмолчался.
Улыбаясь, археолог дошла до вешалки, забрала пальто, выскользнула на улицу, прошла квартал, потом остановилась и повернулась ко мне. С лица Добровой стекла улыбка, она нахмурилась и не пожелала скрыть возмущение:
– Какого черта! Если ты опять приперлась с глупостями, лучше уходи! И без тебя тошно.
Я указала на вход в кафе:
– Может, лучше поговорим внутри?
Доброва топнула ногой по луже, мелкие брызги взлетели и упали на тротуар.
– Нет! Проваливай!
– Люба, прости, но…
– Отстань! – закричала Доброва. – Свалилась на мою голову! Музей не будет заморачиваться с твоими путеводителями. Нет у нас тем для бесед! Когда-то мы сидели за одной партой и вместе шалили. Но с той поры утек океан времени, мы расстались, я не считаю тебя подругой и…
– Извини Люба, меня зовут Татьяна Сергеева, – громко сказала я.
– …никто не давал тебе права лезть в грязных сапогах в мою душу, – машинально договорила Доброва и вздрогнула: – Татьяна Сергеева? Что за чушь? Ты говорила про смену фамилии Савельева на Панферову. Зачем, выходя замуж, брать еще и другое имя?
Оставалось позавидовать Любе, чья память цепко хранила малозначительные детали нашей вчерашней беседы.
– К огромному сожалению, мне пришлось тебя обмануть, – призналась я. – Я никогда не училась с тобой в одном классе и до вчерашнего дня не знала, что в девичестве ты была Казакова. Если уж совсем честно, то я о тебе впервые услышала в начале этой недели.
Доброва вытаращила глаза:
– Ты не Зина?
– Верно, – подтвердила я.
– Но история про милицию известна лишь нам с Савельевой, – недоумевала она. – Ты меня разыгрываешь? Не подходящий момент для шуток!
Я открыла сумочку и продемонстрировала удостоверение. Вообще-то у меня их штук десять, на разные случаи жизни. Сотрудники бригады не афишируют место своей работы, чаще всего посторонним людям я представляюсь мелкой сошкой из маленького рекламного агентства, могу прикинуться учительницей, безвестной журналисткой, гувернанткой, продавщицей. Но сейчас Люба увидела настоящие «корочки».
– Начальник оперативно-следственного отдела Татьяна Сергеева, – ошарашенно прочитала она. – Ты… вы из милиции? Ой, мама!
Доброва прижала к груди кулачки.
– Лучше нам остаться на «ты», – быстро ответила я и, решив успокоить собеседницу, добавила: – К сотрудникам МВД я не имею ни малейшего отношения.
Но Люба затряслась:
– ФСБ?
Я обняла ее за плечи:
– Нет. Пойдем в кафе, не на улице же беседовать. Кстати, дождь накрапывает.
Когда мы устроились за столиком, я рассказала Добровой о визите Ивана Сергеевича. Она была поражена.
– Ваня обратился к вам за помощью?
– Он обожает Надю и хочет ее спасти, – вздохнула я. – Теперь, когда ты знаешь, что слова Назара полнейшая чушь, поторопись в клинику!
Люба схватила со стола чайную ложечку и стала размешивать кофе, она довольно долго это делала и не произносила ни слова. Мне надоело играть в молчанку.
– Не мое дело, какие у тебя отношения с супругом и почему ты не рискнула быть с ним откровенной, потом с Ваней разберетесь. Сейчас главное – спасти Надюшу.
– Ты замужем? – неожиданно поинтересовалась Люба.
У меня непроизвольно дернулась щека. Этот вопрос предполагает либо ответ «да», либо «нет». Но я не могу произнести ни одно из этих слов. Моим супругом является Гри, наши отношения были официально оформлены в загсе. Потом мужа отправили работать под прикрытием, и из моего паспорта исчез штамп о бракосочетании. Нас не разводили, просто получается, что я вообще не имею никакого отношения к Аристарху Бабулькину (так на самом деле зовут Гри). Наша квартира сгорела, Гри исчез[11]. Я спрятала мысли о нем как можно дальше, заперла их в железный сундук и стараюсь никогда не поднимать крышку.
– Ты замужем? – повторила Люба.
– Нет, я вдова, – соврала я.
Это правда, мой первый муж Михаил[12] умер.
– Ты любила его? – задала следующий вопрос Доброва.
– Какое отношение имеют мои чувства к спасению Нади от болезни? – увильнула я от ответа.
Люба поскребла ногтем по скатерти, меня передернуло.
