Наталья Александрова - Отмычка от разбитого сердца
В общем, жизнь была кошмарна и отвратительна. И вдруг Ячменный увидел перед собой графинчик, в котором еще оставалось граммов двадцать водки!
Павел торопливо схватил графин и вылил его содержимое в свою пересохшую глотку.
Живительная влага прокатилась по его пищеводу, как дождевые потоки по глинистому руслу пересохшего в засуху ручья.
Жизнь сразу же стала лучше и веселее, она заиграла всеми цветами радуги и защебетала веселыми птичьими голосами.
— Зинуля, хочешь, я на тебе женюсь? — радостно воскликнул воскресший корреспондент и чмокнул буфетчицу в румяную щеку жирными от селедки губами.
— Ты сперва умойся и зубы почисти, жених! — беззлобно отозвалась Зинуля и вытерла щеку обрывком бумажного полотенца.
— Все понял! — отозвался корреспондент, поднялся из-за стола, нетвердыми шагами покинул гостеприимные стены «Василька» и направился к своему дому.
Трудясь на скудной ниве районной журналистики, Павел Ячменный не нашел времени обзавестись семьей. Возможно также, он не нашел в родном поселке женщины, которая смогла бы нести тяжелое бремя жены журналиста. Так или иначе, незадачливый корреспондент проживал в гордом одиночестве на окраине поселка, в маленьком домике, доставшемся ему от рано умершей матери. Точнее, проживал он не в одиночестве, а вдвоем с огромным сибирским котом Тимошей, таким же, как он, убежденным холостяком.
В доме у Павла и Тимоши чувствовалось отсутствие женской руки. Там царил постоянный беспорядок, посреди горницы валялись грязные носки и поношенные фуфайки, а иногда попадалась и недоеденная Тимошей мышь. В единственной комнате даже в летний день было темновато, поскольку давно немытые окна с трудом пропускали солнечный свет. Большую часть комнаты занимали стопки и подшивки районной газеты за многие годы. Пыль лежала на них толстым слоем, а по углам комнаты соткали свою паутину деловитые старательные пауки.
Поэтому вполне понятно, что Павел Ячменный не очень спешил домой.
Однако, как мы уже говорили, все расстояния в поселке Васильки невелики, и не прошло и десяти минут, как незадачливый корреспондент приблизился к своему дому. Взглянув на вросшую в землю избушку, Павел вздохнул и привычно подумал, что надо бы починить крышу, да все руки как-то не доходят. Он толкнул скрипучую некрашеную калитку и вошел в запущенный сад.
И увидел на крыльце поджидающего его человека.
— Здорово, — проговорил тот, шагнув навстречу Ячменному. — Не ждал?
— Здрасте! — ответил Павел, замедлив шаги. — Давненько вас не было! Никак, уезжали?
— Дела, Павлик, дела! Ну что — в гости-то позовешь?
— Да у меня… того… не прибрано… и угостить вас нечем…
— А это ничего. Я человек негордый, неизбалованный. Воды стакан нальешь — с меня и довольно. Вода-то у тебя, надеюсь, есть?
— Колодезная, — Павел достал из-под крылечка ключ и с явной неохотой отпер дверь.
Тимоша громко мяукнул и устремился навстречу хозяину, намереваясь потереться о его ноги. Но тут он увидел гостя, радостное мяуканье перешло в вопросительную и неприязненную интонацию, и огромный котище опасливо отступил к незастеленной хозяйской кровати.
— Нехорошо живешь, — проговорил гость неодобрительно, окинув быстрым взглядом комнату, — неаккуратно!
— Я вас предупреждал… — пробормотал Ячменный, поспешно поправляя несвежее одеяло и заталкивая ногой под кровать невесть как оказавшийся летом посреди комнаты валенок. — Живу один, прибраться некому…
— Да я, собственно, не о том! — небрежно отмахнулся гость. — По мне, хоть сортир в доме устраивай, твое дело. Живи хоть в хлеву, если тебе нравится. Я не о том. Болтаешь ты, Паша, слишком много! Нехорошо это, Павлик.
— Да я разве что… я ничего такого… — Ячменный испуганно взглянул на гостя. — Разве я когда…
— Когда, Паша, когда! Разве не ты в «Васильке» только что соловьем разливался, что все знаешь, до всего своим умом дошел, все изучил досконально, пять чемоданов информации собрал?
— Да это я так… это я спьяну… чего не наболтаешь… вы не подумайте, я никому… — Ячменный воровато стрельнул глазами и переступил поближе к двери.
— Ну, теперь-то, Паша, ты точно никому! — Гость нехорошо усмехнулся и шагнул в его сторону, отсекая невезучему журналисту единственный путь к отступлению.
— Так это вы… — глаза журналиста загорелись. — Надо же! А я и не думал… вот оно как! Это какую же статью написать можно! Да что — статью! Книгу! Бестселлер!
— Нет, Паша! Никакую книгу ты уже не напишешь. Опоздал ты маленько. Нету у тебя больше времени.
Гость сунул руку за пазуху и вытащил короткий остро заточенный железный штырь с деревянной ручкой.
Ячменный смотрел на это страшное оружие как зачарованный. Его губы шевелились — казалось, он подбирает точные, яркие, выразительные слова для своей последней и самой лучшей статьи.
Гость шагнул, резко выдохнул и выбросил вперед удлиненную железным острием руку. Заточка с негромким отвратительным хрустом вошла в горло корреспондента. Ячменный попытался что-то сказать, но вместо слов с его губ хлынула кровь. Он покачнулся и тяжело грохнулся на грязный пол.
Кот Тимоша душераздирающе мяукнул и улепетнул под кровать хозяина. Оттуда он немигающими зелеными глазами следил за незваным гостем.
А этот гость, оттолкнув ногой бездыханное тело корреспондента, приступил к планомерному обыску.
Первым делом он распахнул дверцы платяного шкафа, выкинул оттуда поношенную одежду убитого корреспондента, выгреб из нижнего отделения шкафа несколько пар стоптанных ботинок и резиновых сапог. В глубине обнаружился допотопный фанерный чемодан. Подковырнув его замок крепким ногтем, убийца откинул крышку, заглянул внутрь и брезгливо поморщился: в этом чемодане покойный хранил свое грязное белье.
Отодвинув чемодан к стене, убийца опустился на колени и заглянул под кровать.
Оттуда на него, не мигая, глядел Тимоша.
— А ну, пошел прочь! — зло проговорил убийца и запустил в кота попавшим под руку ботинком Ячменного.
Кот, однако, ловко увернулся от хозяйского ботинка и забился еще глубже. Тогда убийца вытянул вперед руку и принялся шарить под кроватью, надеясь найти там припрятанный Павлом «чемодан с информацией». В пять чемоданов он не очень-то верил, но найти один чемодан рассчитывал.
Однако, когда он уже что-то почти нащупал, в его руку вонзились словно десять остро отточенных ножей. Это Тимоша вцепился в руку своими острыми когтями, то ли собираясь отомстить за смерть своего непутевого хозяина, то ли просто защищаясь от опасного незнакомца.
— Чтоб тебя!.. — вскрикнул убийца и вытащил руку из-под кровати. Но огромный кот вцепился в нее теперь уже всеми четырьмя лапами, да еще пустил в ход острые зубы.
— Ах ты, скотина мерзкая! — Незваный гость попытался левой рукой вытащить из-за пазухи свою страшную заточку, но пока он неловко возился с ней, кот, душераздирающе вопя, выпустил исцарапанную руку и стрелой взмыл на распотрошенный платяной шкаф, откуда с ненавистью и презрением уставился на исцарапанного врага.
— Сволочь полосатая! — шипел тот, тряся в воздухе окровавленной рукой и оглядываясь по сторонам в поисках подручного перевязочного материала.
Кот ответил со шкафа явно нецензурным воплем.
Вдруг в окно дома кто-то постучал.
Убийца зашипел, как разъяренная гадюка, сполз на пол и спрятался за стол, чтобы его не было видно из окна.
Впрочем, окна в доме Ячменного так давно не мыли, что через них с улицы вряд ли что-нибудь можно было разглядеть.
— Пал Васильич! — донесся с улицы женский голос. — Я в город еду, так не надо ли вам чего купить?
Ответом на эти слова было только душераздирающее кошачье мяуканье.
— Пал Васильич, или вас дома нету? — снова окликнула настырная женщина.
Кот снова оглушительно мяукнул.
— Заткнись, зараза! — прошипел убийца из-под стола и погрозил коту заточкой. Кот мстительно скосил на него зеленые глаза и издал такой вопль, от которого и мертвые проснулись бы.
— Надо же, — проговорила под окном соседка. — Ушел куда-то, а животное запер! Разве ж так можно…
Соседка эта, сорокалетняя разведенная женщина по имени Таисья, счетовод все с той же птицефабрики, по причине своего многолетнего одиночества нет-нет да присматривалась к Павлу Ячменному. Время от времени она предлагала непутевому корреспонденту помощь по хозяйству — постирать белье, зашить рубашку, заштопать носки… Ячменный был человек пьющий, что, конечно, было большим минусом. С другой стороны, где же найдешь непьющего? Все вокруг пьют, весь вопрос только в количестве. А он, Пашка-то, все же, в газету пишет, стало быть, человек культурный…
Правда, сам Павел не слишком поддавался на женские уловки: он боялся лишиться своей драгоценной свободы. Кроме того, соседка была, на его взгляд, старовата и не слишком хороша собой.
