Дональд Уэстлейк - Проклятый изумруд
Келп в это время спускался, неся в руках коробку с наручниками.
Дортмундер встретил его на полпути:
— На крышу! Чефуик будет взрывать.
— Ясно.
Все трое поспешно поднялись. Марч отошёл от глушителя и сидел на краю крыши; около него были разложены детонаторы.
Он повернулся к поднявшимся и замахал руками, но Дортмундер показал ему два пальца, давая понять, что нужно подождать две минуты. Марч согласно кивнул головой.
Чефуик появился на крыше.
— Порядок? — спросил его Дортмундер.
— Три, — несколько возбуждённо проговорил Чефуик. — Два. Один.
Внизу громыхнуло, серая пыль заполонила лестницу и поднялась на крышу.
Дортмундер сквозь дым побежал по лестнице вниз и увидел, что дверь лежит на полу. Он ринулся вперёд и попал в маленький квадратный вестибюль. Как раз напротив тяжёлая решётка, усиленная поперечинами, закрывала конец вестибюля. Там начиналась лестница. За решёткой на высоком табурете сидел полицейский — худощавый пожилой человек с седыми волосами; рефлексы его были несколько замедленными. К тому же он не был вооружён. Дортмундер знал и от Гринвуда, и от Марча, что ни один полицейский на этом этаже не был вооружён.
— Займись им, — бросил через плечо Дортмундер и повернулся в другую сторону, где коренастый полицейский, державший в руке сандвич с ветчиной и сыром, пытался запереть другую решётку. Дортмундер наставил на него пулемёт и сказал:
— Брось!
Полицейский замер и поднял руки. Кусок хлеба повис у него между пальцами, как ухо собаки.
Гринвуду тем временем удалось уговорить старого полицейского подумать об отставке. Тот застыл с поднятыми руками, а Гринвуд бросил три детонатора и две гранаты со слезоточивым газом через решётку на лестницу, где они нанесли серьёзные разрушения, — чтобы никто не вздумал подниматься.
На этаже был ещё один дежурный полицейский — между второй и третьей решётками. Он сидел за старым письменным столом и читал журнал. Когда появились Дортмундер и Гринвуд, толкая перед собой двух полицейских, третий поднял голову, ошеломлённо посмотрел на них, положил журнал, встал и, подняв руки, спросил:
— Вы уверены, что попали по адресу?
— Открой, — велел ему Дортмундер, указав на последнюю решётку.
Отсюда были видны камеры и руки, махавшие через решётки по обе стороны коридора. Никто не знал, что происходит, но все хотели принять участие.
— Послушайте, — сказал третий полицейский Дортмундеру. — Самый опасный здесь — литовский моряк. Оглушил бутылкой бармена и тому наложили семь швов… Вам точно нужен кто-то из наших?
— Давай, открывай, — поторопил Дортмундер.
Полицейский пожал плечами.
— Дело ваше, — сказал он.
Тем временем Марч начал бросать детонаторы с крыши на улицу. Он хотел произвести побольше шума и вызвать панику, никого не убивая. Это было просто, когда он бросил первые два детонатора, но становилось всё труднее по мере того, как улица наполнялась полицейскими, которые бежали со всех сторон, пытаясь понять, кто же нападает и откуда.
На первом этаже, в кабинете капитана, на смену спокойствию пришло сумасшествие. Сам капитан, рабочий день которого закончился, уже ушёл домой. Заключённые на верхних этажах получили ужин, патрульные машины и ночные патрули — инструкции, и дежурный лейтенант, уставший от дневной суматохи, наконец расслабился в прохладном кабинете, просматривал рапорты, когда в комнату стали врываться полицейские.
Первый вошёл довольно спокойно. Это был дежурный телефонист. Он доложил:
— Сэр, телефоны не работают.
— Вот как? Что ж, надо позвонить в телефонную компанию, чтобы устранили неполадки. В темпе.
Лейтенант любил употреблять слово «в темпе»; в такие моменты он чувствовал себя Шоном Коннери.
Он взял телефонную трубку, чтобы вызвать компанию, но когда поднёс её к уху, не услышал ни звука. Телефонист смотрел на него долгим взглядом.
— О! — произнёс лейтенант, — я и забыл…
И положил трубку.
Из неловкого положения его выручил полицейский, дежуривший у радиоаппаратов. Он вбежал с ошалелым видом и выпалил:
— Сэр, наши передачи глушат!
— Что?
Лейтенант слышал хорошо, но смысл сказанного не доходил до его сознания.
— Мы не можем ни принимать, ни передавать, — уточнил полицейский. — Кто-то нас глушит, это точно. Я сталкивался на флоте…
— Где-нибудь неисправность, — перебил лейтенант, — вот и всё. — Он был обеспокоен, но не хотел показывать это. — Вероятно, что-то сломалось.
В недрах здания прогремел взрыв. Лейтенант вскочил с места.
— Боже мой! Что это такое?!
— Взрыв, сэр, — ответил телефонист. Послышался новый взрыв. — Два взрыва, — прибавил радист.
Послышался третий взрыв. Вбежал запыхавшийся полицейский.
— Бомбы! На улице!
Лейтенант быстро сделал шаг направо, потом налево.
— Революция, — пробормотал он. — Это революция. Они всегда начинают с комиссариатов.
Вбежал другой полицейский.
— Слезоточивый газ на лестнице, лейтенант! И кто-то взорвал лестницу между третьим и четвёртым этажами.
— Мобилизация! — завопил лейтенант. — Вызовите губернатора! Позвоните мэру! — Он схватился за телефон. — Алло! Алло!
В кабинет ворвался новый полицейский.
— Сэр, на улице пожар! — закричал он.
— Что на улице?! Что?
— Одна бомба попала в машину, стоявшую у тротуара. Теперь она горит!
— Бомбы? Бомбы? — Лейтенант посмотрел на телефонную трубку, которую держал в руке, потом отбросил её резко, словно она его укусила. — Достаньте винтовки! — заорал он. — Соберите всех на первом этаже и побыстрее! Мне нужен доброволец, который пробился бы сквозь стан врагов и отнёс моё послание!
— Послание, сэр? Кому?
— Телефонной компании, кому же ещё? Мне необходимо позвонить капитану!
Наверху, у камер, Келп занимался тем, что надевал полицейским наручники. Чефуик, взяв ключи от камер со стола дежурного, открывал вторую камеру справа. Дортмундер и Гринвуд стояли на страже с наставленными на полицейских пулемётами.
Со всех сторон раздавались истерические вопли заключённых.
Внутри камеры, которую только что открыл Чефуик, на них с восторженным изумлением смотрел заключённый — маленький старикашка, сухой, бородатый, в чёрном плаще, коричневых штанах и кедах. Волосы его были длинными, сальными и седыми, как и борода. Ему казалось, что исполнилась самая заветная его мечта.
Чефуик распахнул дверь камеры.
— Вы за мной? — спросил старик. — За мной, парни?
Вошёл Гринвуд, в одной руке небрежно держа пулемёт. Он направился прямо к стене в глубине камеры, отстранив по пути старика, который, не переставая, моргал глазами и тыкал в себя пальцем.
Капитальные стены камеры были металлическими, но перегородка в глубине — каменной. Гринвуд встал на цыпочки, протянул руку к щели у потолка и вытащил камешек, ничем не выделяющийся среди других. Потом он сунул руку в отверстие.
Келп и Дортмундер тем временем подвели пленников к камере, чтобы запереть их там, когда Гринвуд закончит своё дело.
Гринвуд, не вынимая руки, повернул голову в сторону Дортмундера и глупо улыбнулся. Дортмундер подошёл к двери.
— Что случилось?
— Я не пони…
Пальцы Гринвуда отчаянно шарили в дыре. С улицы приглушённо слышались разрывы детонаторов.
— Его там нет? — спросил Дортмундер.
Старик, жалобно глядя на всех по очереди, скулил:
— За мной, парни?..
Охваченный внезапным подозрением, Гринвуд повернулся к нему.
— Это ты его взял?
Удивление старика перешло в беспокойство.
— Я? Я?
— Кто же тогда?! — дико завопил Гринвуд. — Если не он, тогда кто же?
— Камень находился здесь почти два месяца, — сказал Дортмундер и повернулся к полицейским: — Сколько времени этот тип в камере?
— С трёх часов сегодняшнего утра.
— Клянусь, я положил его… — начал Гринвуд.
— Я верю тебе, — ответил Дортмундер с усталым видом. — Кто-то его нашёл, вот и всё. Идёмте отсюда.
Он вышел из камеры, следом за ним Гринвуд, очень удручённый, с нахмуренными бровями.
— А я, парни? — взвыл старик. — Вы меня бросите?!
Дортмундер посмотрел на него, потом повернулся к полицейским.
— За что его взяли?
— Эксгибиционизм у «Лорда и Тейлора».
— Клевета, — завопил старик. — Я никогда…
— Он ещё в рабочем одеянии, — сказал полицейский. — Заставьте его расстегнуть плащ.
Старик смущённо переминался с ноги на ногу.
— Это ничего не значит, — запротестовал он.
— Расстегни плащ, — велел Дортмундер.
— Это ничего не значит, — твердил старик.
— Ну, живей! — повысил голос Дортмундер. Старик поколебался, потом расстегнул плащ и развёл полы.
