Дарья Донцова - Чудовище без красавицы
– Да!
– Можно Катю?
Человек помолчал, потом сдавленно поинтересовался:
– Какую?
– Виноградову, художницу, – спокойно уточнила я, совершенно не волнуясь.
Наверное, коммунальная квартира, или вообще телефон не домашний, а может, в семье просто несколько женщин, носящих такое отнюдь не редкое имя…
– Ее нет, – пояснил парень, кашляя.
– А когда позвонить лучше?
– Ее совсем нет, – заходился собеседник.
– Как совсем? – оторопела я. – Уехала? Куда? Надолго?
– Навсегда, – отозвался мужик.
Я окончательно растерялась:
– Что вы имеете в виду?
– Катя умерла.
– Как?! Когда?!
– Недавно, – снова закашлялся юноша. – Отчего?
Из трубки доносилось только хриплое дыхание.
– Простите, – наконец выдавили из себя на том конце провода, – а вы кто?
– Ее знакомая, Виола Тараканова, вот хотела Кате работу предложить, у нас на фирме художник требуется…
Вновь повисло молчание, потом парень спросил:
– А вам женщина нужна? Мужчина не подойдет?
– Ну, – протянула я, – смотря какой…
– Хороший, – быстро ответил юноша, – не сомневайтесь, не конфликтный, не пьющий…
– Это вы?
– Я.
– Простите, а кем вы приходитесь Кате?
– Мужем.
– А работы ваши посмотреть можно?
– Сколько угодно, – оживился юноша, – куда привезти?
Я глянула в бумажку. Волоколамское шоссе, дом два, корпус три…
– Если разрешите, я сама к вам заеду, буду в районе вашего дома около пяти…
– Конечно, конечно, – засуетился парень. – Кстати, меня Федором зовут, Федор Лузгин.
– Очень приятно, – ответила я.
Где-то без пятнадцати пять я вылезла из троллейбуса возле гигантской башни, на самом верху которой реяла вывеска «Гидропроект». Дом два оказался в нескольких шагах, корпус три устроился прямо за огромным серым домом.
Поеживаясь от ледяного ветра, я пошла искать нужный подъезд. Говорят, когда архитекторы прокладывали Ленинградский проспект, который возле здания «Гидропроекта» раздваивается на два шоссе – Волоколамское и Ленинградское, – они хотели сделать его «изломанным», чтобы ветер «гасился» о стены домов, но Сталину идея не пришлась по душе. Вождь народов просто положил на карту линейку и провел линию, сказав кратко:
– Сделаем так, товарищи!
Спорить с Иосифом Виссарионовичем, естественно, не решились. Руководство приняли к действию. Проспект прорубили по «чертежу» главного человека страны, и теперь здесь всегда дикий ветер, даже тогда, когда в остальных частях Москвы тишь да гладь, а сильней всего задувает как раз тут, в месте разделения проспекта.
Уж не знаю, правда или нет эта байка про градостроительные причуды Сталина, но если припомнить характер господина Джугашвили, то она сильно смахивает на подлинную историю. Хотя то же самое рассказывают про царя, строившего железную дорогу Санкт-Петербург – Москва.
ГЛАВА 10
Лузгин жил в необычной квартире. Скорее всего тут раньше располагался чердак, который предприимчивые хозяева оборудовали под жилье. Уже в прихожей чувствовалось, что здесь обитают люди, воспринимающие мир нетрадиционно…
Потолок оказался черным, а стены ослепительно белыми, белыми – в голубизну… Тут и там висели картины, но не простые, ясные и понятные – пейзажи, натюрморты, портреты, – а нечто этакое, сплошная абстракция. Ломаные линии, круги, точки… Мебель состояла из гнутых железок, на которых валялись цветастые подушки, стол держался на одной ноге, в углу находилось нечто, больше всего похожее на мешок с картошкой, но ярко-зеленого цвета… А пол укрывали ковры, такие же черные, как и потолок…
Я бы не захотела жить в подобном месте, слишком голо и как-то холодно. Наверное, у меня полностью отсутствует художественный вкус, но наша гостиная, заставленная велюровым диваном и глубокими, мягкими креслами, так и манит к уютному времяпрепровождению под пледом с книгой в руках… А у квартиры Лузгина вид словно у операционной. В особенности вон тот торшерчик напоминает бестеневую лампу.
Чтобы сразу расставить точки над «i» и отбить у Федора всякую охоту проситься на работу, я заявила:
– Наша фирма занимается упаковкой. Этикетки для консервных банок, дизайн картонных коробок, рисунки на оберточной бумаге…
Честно говоря, я ожидала, что парень скривится, но он с жаром воскликнул:
– Отлично, это я могу.
– Зарплата в первый год маленькая, всего три тысячи.
– Хорошо, – не дрогнул Федор.
Пришлось подъезжать к нему с другой стороны. Осторожно сев в кресло и чувствуя, как подо мной ходуном ходят железяки, я заявила:
– Наша фирма принадлежит господину Гесслеру.
– Я не антисемит, – быстро сообщил Лузгин.
– Господин Гесслер немец, – возмущенно пояснила я, – человек безупречной репутации, отличный семьянин, он создал в коллективе совершенно особый климат, мы все как родственники. Поэтому к найму нового сотрудника подходим со всей тщательностью…
– Ясно, – кивнул Федор, – одна паршивая овца может все стадо испортить…
– Теперь вы понимаете, – строго сказала я, – придется задать вам пару вопросов, уж извините, если они вдруг покажутся бестактными…
– Ничего, ничего, – ответил парень.
– Где вы работаете?
– Нигде, – пожал плечами хозяин, – просто пишу картины, а потом выставляю их на продажу.
– И хорошо идут?
Лузгин замялся:
– Ну, если честно… Не очень. За весь год ни одна не ушла, народ хочет мишек на лесоповале и бабу с веслом. Абстракция предполагает определенное развитие художественного вкуса…
– А на какие средства существуете?
Парень примолк.
– Ну, разовые заработки…
– А именно?
– Ну… так, по мелочи, ерунда…
– Все же? – настаивала я, изображая дотошную кадровичку.
Федор вытащил сигареты и стал рыться в пачке.
– Господин Гесслер весьма снисходительно относится к тем, кто еще не набрал должного профессионального мастерства, – заявила я, – а вот к моральным качествам претендента предъявляет высокие требования. Кстати, отработав у нас двенадцать месяцев, вы можете рассчитывать далее на очень, просто очень хорошую зарплату! Так на какие средства вы жили с женой и, кстати, что с ней стряслось?
Лузгин тяжело вздохнул:
– Я сдавал две комнаты, их тут четыре… За четыреста долларов в месяц…
– Да? – удивилась я. – И кому?
– Кате.
– Кому?
– Виноградовой.
Я уставилась на юношу, тот опять начал перебирать сигареты.
– Что-то я не пойму, она же была вашей женой?!
– Бывшей, – протянул Федор, – мы, правда, официально не оформляли ничего, просто разбежались. Квартира принадлежала мне до брака, Катька вообще из провинции приехала, ни кола ни двора. Кабы не я, уезжать ей из столицы в Задрипинск. А так… Все получила: прописку, работу, деньги загребала лопатой… Вот и решили, что так по справедливости будет, ей эти четыреста баксов – тьфу, а я на них жил. Только померла Катька и… – Он замолчал, глядя на пачку «ЛМ».
А что говорить, все ясно без слов. Жил альфонсом, за счет жены, а как той не стало, так и работа до жути понадобилась, небось молодой человек любит три раза в день покушать.
– Вот что, – железным тоном заявила я, – желаете получить место?
Лузгин кивнул.
– Тогда рассказывайте по порядку.
Нехорошо, конечно, обманывать человека, рассчитывающего на постоянный заработок, но перед глазами встало бледное, сосредоточенное личико Кристи…
Федор познакомился с Катькой на первом курсе, а поженились они летом. У Лузгина имелась собственная квартира, редкость в студенческой среде, поэтому жили они весело, как и положено студиозусам… Гуляли до утра, пили дешевое вино, питались кое-как и могли ночами напролет говорить о собственной гениальности. Четыре года промелькнули враз, и в 1997 году Катя и Федор, став обладателями свежих дипломов, нырнули во взрослую жизнь.
Они поняли сразу: праздника не будет, коробок сахара в шоколаде никто не принесет… Устроиться на постоянную работу оказалось почти невозможно, просто невероятно. Диплом их института, честно говоря, весьма и весьма заштатного учебного заведения, совершенно не котировался среди работодателей. Суриковский, Строгановский, на худой конец Училище имени 1905 года и полиграфический, но никак не областной художественный… Ребята приуныли.
Сначала Федя, искренне считающий себя ну если не гением, то совершенно уж точно большим талантом, отправился в Измайловский парк. Он рассчитывал, что народ начнет расхватывать картины, словно дешевые яйца, но через месяц стало понятно – надеяться на заработок нечего. Рынок полнился произведениями на потребу малоинтеллигентной публике: щекастые младенцы держали на коленях умильных щенков, обнаженные девушки парились в бане, особняком висели полотна с изображениями Дракулы, Джеймса Бонда, Супермена и Микки-Мауса… Их автор, худой мужик лет пятидесяти, у которого в день убегало по пять полотен с Гуффи, Мак-Даком и Винни-Пухом, один раз сказал, угощая совсем озябшего Федора стаканчиком кофе:
