Ирина Хрусталева - Не первый раз замужем
– Да, обязательно отвезу, – пообещал писатель и, посмотрев на верхнюю полку, спросил: – Анна, ты не спишь?
Они с Ниной заранее договорились, что они брат и сестра и что называть он ее будет Анной, как в действительности и значилась по новым документам девушка. Она ничего не ответила, просто дернула ногой, надеясь на то, что Николай поймет ее жест как «не приставай» и больше не будет беспокоить. Ей очень хотелось есть и пить, и она, слыша, как соседи без зазрения совести чмокают от удовольствия, попивая чай после сытного ужина, ужасно злилась. «Можно бы и потише выражать свое удовольствие, ишь, хлебают, как у себя дома, – думала она. – Как только все уснут, незаметно прошмыгну в вагон-ресторан и наемся до отвала, – мечтала Нина. – Надеюсь, что они не будут сидеть и болтать всю ночь, иначе я могу туда опоздать. Сами наелись – и трава не расти, а я здесь хоть умирай на их глазах от голода! Тетушка Софико и писателя до отвала накормила, даже в ресторан его не пустила».
Николай и в самом деле собирался вечером в ресторан, но попутчицы в один голос начали его приглашать к своему столу. Запасливые женщины набрали с собой в дорогу столько снеди, что могли бы накормить, наверное, весь вагон разом. Они, конечно же, приглашали и Нину, но той пришлось отказаться по известным причинам, сославшись на больной зуб. И вот сейчас попутчики сидели и мирно беседовали, а Нина на них злилась и проклинала свою нелепую судьбу, которая сыграла с ней такую злую шутку, из-за чего ей приходится сейчас скрываться даже от близких людей.
«Ничего, тебе за все придется заплатить, – ворчала про себя Нина, подразумевая своего мужа-убийцу. – Отольются кошке мышкины слезки! Я тебе все припомню – и купание в море, и всех твоих любовниц, и мое лежание под кроватью у чокнутого поэта, и особенно – мою сегодняшнюю вынужденную голодовку!»
К одиннадцати часам вечера все угомонились. Николай вышел в коридор, чтобы женщины могли переодеться и лечь. Он уступил свое место на нижней полке Марии, и та бесконечно была ему благодарна. У женщин были оба билета с верхними местами, но одно заняла Нина, объяснив это тем, что ей там будет удобнее с ее зубной болью. Вернее, объяснил все это за нее Николай, и Мария с радостью уступила свое место. Женщины уже решили, что тетя Софико ляжет на нижней полке, а Мария на верхней, но, писатель, как истинный джентльмен, не мог позволить, чтобы девушка терпела неудобства. Учитывая свои внушительные габариты, Мария приняла это с большой признательностью.
Итак, к одиннадцати часам все угомонились, и Нина, лежа на своей полке, прислушивалась к посапыванию, которое доносилось снизу. Ее желудок уже начал предательски урчать от голода, а язык присох к небу от жажды. Ко всему прочему в купе было очень душно, и Нина стянула с себя парик, под которым ее собственные волосы слиплись от пота. Девушка осторожно опустила голову и посмотрела на нижние полки. Женщины спали, во всяком случае, глаза были закрыты у обеих. Она посмотрела на Николая. Тот лежал, отвернувшись лицом к стенке.
– Эй, ты спишь? – тихонько спросила Нина.
Она хотела взять у него денег, чтобы спокойно пойти и поужинать в вагоне-ресторане. Потом так же тихонечко вернуться обратно и спокойно уснуть. На ее вопрос не последовало ответа, и она, чертыхнувшись, потянулась, чтобы дернуть за простыню, которой был накрыт мужчина. Нина схватила краешек простыни и потянула на себя. В это время поезд дернуло так сильно, что она чуть не свалилась со своей полки. Простыню Нина, естественно, не отпустила, шарахнулась к своей стене, чтобы не упасть, и потянула ее за собой. Один конец простынки был у нее в руке, а другой сполз вниз, прямо на лицо спящей Марии. Та подскочила как ужаленная.
– А? Что? Что это? – ошарашенно спрашивала она, стараясь стянуть со своей головы простыню, но только еще больше запутываясь. – В чем дело? Что за дурацкие шутки? – взвизгнула женщина, окончательно закрутившись в материю.
Нина спустила голову вниз и пробовала распутать девушку, дергая простыню на себя. Наконец ей это удалось, ткань оказалась у нее в руках полностью, и перед ее глазами появилось покрасневшее, испуганное лицо Марии. Та подняла на них глаза и заорала так, что Николай буквально свалился со своей полки. Тетушка Софико вскочила и начала шарить по столику, чтобы найти свои очки, а в дверь забарабанила проводница, крича:
– Откройте немедленно! Что у вас там случилось?
Мария открывала и закрывала рот, показывая рукой на верхнюю полку, а потом, когда Нинина голова вынырнула оттуда уже снова в парике, в очках и с перевязанной щекой, девушка благополучно свалилась в обморок.
Николай открыл дверь, когда проводница уже решила применить свой служебный ключ.
– В чем дело? Что у вас за вопли доносятся из купе? Весь вагон уже спит! Безобразие какое! – грозно выпятив вперед свою грудь восьмого размера, оглушительно орала проводница.
То, что она сама может перебудить своим громоподобным контральто не только вагон, а весь состав полностью, ее ничуть не смущало.
Николай с восхищением смотрел на два «мамаевых кургана», которые заняли почти половину купе, при том, что сама хозяйка сего украшения еще стояла в коридоре.
– Извините, у нас здесь женщина, кажется, в обморок упала, – вставил наконец свое слово писатель. – Я думаю, что ей приснился какой-то кошмар. У вас не найдется в аптечке немного нашатырного спирта?
– У нас аптечки отродясь не было! – гаркнула проводница. – Нашатырь, счас гляну, кажись, где-то валялся. Во какой пассажир пошел нежный, охренеть от таких можно, от снов чувства теряют, – покачала она головой, закатывая глаза под лоб, и потопала в свое служебное купе, располагавшееся совсем рядом, через дверь.
Тетя Софико тем временем суетилась над Марией.
– О господи, да что же это! Машенька, очнись деточка, что с тобой? – похлопывая девушку по щекам, причитала женщина.
Наконец Мария открыла глаза и затравленно осмотрелась по сторонам. Прямо перед ней сидела ее мать, а напротив – Нина. Мария испуганно вскинула глаза и посмотрела на девушку.
– Машенька, что с тобой? – спросила ее мать. – Тебе что, приснился кошмар?
Девушка наконец поняла, что это был всего лишь сон, и облегченно вздохнула:
– Ой, мама, мне и вправду приснился кошмар. Я видела во сне Нину, нашу соседку, которая утонула! И ты представляешь, она хотела завернуть меня в свой белый саван и утащить с собой!
– Свят, свят, – перекрестилась тетка Софико. – Не приведи господь! Надеюсь, ей не удалось тебя утащить? Очень плохо, когда такое снится.
– Нет, я каким-то образом вырвалась, а она таким злым-презлым взглядом на меня посмотрела! А какая же она страшная стала после того, как утонула, – тараща глаза и перейдя на зловещий шепот, рассказывала Мария.
«Почему это я страшная? И почему это я злыми глазами смотрела? Нормальными глазами я на нее смотрела», – подумала про себя Нина и, обидевшись на Марию, снова полезла на свою верхнюю полку.
До Николая, кажется, дошло, что здесь случилось на самом деле, как только он увидел свою простыню, валявшуюся на полу. Он быстро ее поднял, забросил к себе на полку и посмотрел на Нину таким взглядом, что та даже съежилась. Он подошел вплотную к полке, где она лежала, и, облокотившись, тихо спросил:
– Твоих рук дело?
– Я что, нарочно, что ли? – зашипела девушка. – Я хотела тебя разбудить, чтобы денег взять для ресторана. Я уже с голоду умираю, – продолжала шипеть она. – А поезд, как нарочно, закачало, ну, вот я и….
– А зачем парик сняла? – перебил ее мужчина.
– Так жарко же, – повысила Нина голос, но тут же опомнилась и снова зашептала: – Попробуй сам его поноси в такую жару, я посмотрю на тебя тогда!
– За что боролась, на то и напоролась, и нечего здесь виноватых искать, – процедил сквозь зубы Николай.
Он хотел сказать что-то еще, но в это время вернулась проводница.
– Вот, нашла пузырек, немного нашатыря вроде еще есть, – сказала она Николаю и протянула склянку.
– Спасибо, кажется, все обошлось. Девушке действительно приснился страшный сон. Извините, что потревожили вас, – расшаркался перед женщиной писатель. – Я вам буду очень признателен, если вы принесете стаканчик чая, ну и еще что-нибудь поесть, если у вас есть, конечно. У моей сестры сильно зуб болел, а сейчас вроде утих немного. Вот пока не болит, ей нужно быстро перекусить, – улыбался Николай как можно шире.
– Счас гляну, титан вроде горячий еще, – пробурчала проводница. – У меня бутерброды есть, с ветчинкой, – тут же улыбнулась она, как только Николай сунул ей в ладонь две сторублевые купюры.
Писатель присел на одну из нижних полок, которые превратились на ночь в постель, и обратился к тетушке Софико:
– А про какую соседку вы сейчас говорили? Нина, кажется? Она что же, в самом деле утонула?
– Ой, и не спрашивайте, – махнула женщина рукой. – Я до сих пор не могу в себя прийти. Так жалко ее, так жалко, словами и не передать! Не девушка была, а золото. Надо же, беда какая! Десять лет назад Гургена посадили, там и умер, бедолага. А какой был мужчина, ох, какой был мужчина! – закачала тетушка Софико головой. – С ним никто равняться не мог. Косая сажень в плечах, рост под два метра – красавец, одним словом.
