Елена Логунова - Джип из тыквы
Вроде меня прежней.
– Где бы я сейчас была, если бы не тот рок-фестиваль? – повторяю я, глядя на Валентина.
Его аура – пожар в прерии! Я права, я верно догадалась – ему есть что сказать!
– Ты вспомнила рок-фестиваль? – упавшим голосом спрашивает Макс.
– Неужели вспомнила? – мурлычет Валек.
Он выныривает из кресла, и я на шаг отступаю.
Он не испуган, он ликует.
– Я знаю, что была на фестивале в Тамани, – осторожно говорю я. – С кем? С тобой? Или с тобой?
– Она не вспомнила, – с сожалением вздыхает Валентин.
Я смотрю на Макса. У его свечения цвет неуверенной радости с примесью тухлого страха.
– А что фестиваль? – торопливо бормочет он. – Ладно, мы были там. Хорошо, я скажу: там мы с тобой и познакомились. Ты хотела знать правду? Ну, вот тебе правда: я тоже не знаю, как тебя зовут на самом деле, потому что нам ты представилась как Рыжая Соня!
– Пьяная Рыжая Соня, – с удовольствием уточняет Валек. – Веселая и сговорчивая!
– Мы перемигнулись в толпе у сцены, поехали к морю, потому что тебе приспичило устроить ночное купание голышом, а потом ты оставила нас барахтаться в волнах, а сама увела мою машину! – добивает меня Макс.
– Я же не рыжая, – жалко оправдываюсь я, дрожащей рукой касаясь отросшей темной щетины на макушке.
– А была рыжая, с длинными волосами.
– Подтверждаю! – кивает сияющий Валентин. – Это единственное, что я помню о тебе совершенно точно: волосы были рыжие!
Он тянется ко мне, и я делаю два шага назад.
Всего два, зато каких!
На первом шаге я сбиваю пустую водочную бутылку, и она катится по полу, попадает мне под ногу на втором шаге, после чего сама летит в угол, а я – на пол.
Спиной вперед, затылком в паркет.
Занавес!
Слабак храпит на диване, пуская слюни на подушку.
Слюнтяй.
Даже во сне лицо у него страдальческое – кажется, сейчас скривится и захнычет жалобно, как младенчик.
Пить не умеет, девок мять не умеет, бабло у дурной инвалидки отнять – и то не умеет! Трепло и тряпка.
Дать бы ему как следует по роже, да тут уже есть одно тело в отключке, второе будет лишним.
Если дура не очнется, придется избавляться от трупа. Хотя от слабака и в этом будет мало пользы, зассыт он труп закапывать, сам с перепугу сдохнет.
По морде ее похлопать, что ли?
А ничего так морда, симпатявая, с прежними рыжими волосищами была бы даже очень.
– Ау, красотка! Просыпаемся, просыпаемся!
Ага, реснички задрожали! Не сдохла девонька, крепкая!
Небось не развалится, если ее сейчас того… И сопротивляться не будет…
Что такое? Не нравится?
Мне темно и холодно. Голова чугунная, неподъемное тело ноет. Кажется, что я лежу на льду, и он вытягивает из меня остатки тепла и силы.
В темноте кто-то бесцеремонно касается меня, ворочает, тянет с меня одежду. Становится еще холоднее. Я хочу возразить, но губы едва шевелятся, не пропуская стона. Даже веки поднять – задача непосильная. Смотрю сквозь ресницы – мрак, муть, расплывчатые пятна в путанице линий.
Потом слышу голос:
– Что такое? Не нравится?
Розовое пятно приближается и превращается в лицо. Я почти узнаю его, и в этот момент попадаю рассеянным взглядом в чужие цепкие глаза.
Вспышка – и картинка становится яркой и четкой.
Девка разложена животом вниз, как морская звезда. Рыжие волосы потемнели и втоптаны в песок, будто бурые водоросли в полосе прибоя. На белой веснушчатой спине бородавки и родинки налипших ракушек и камешков, между ними – свежие царапины, все вместе похожи на созвездия, какими их рисуют в учебниках астрономии.
Лопатки вздрагивают, но никаких звуков не слышно. Скрюченные пальцы глубоко ушли в песок, зацепились, как якоря, а легкое тело ерзает вперед-назад при каждом толчке.
Должно быть, девка набрала уже полный рот песка, потому и молчит.
Заткнулась наконец, крикливая выдра.
Последний удар с долгим сладостным содроганием вдавливает белое тело в темный песок так глубоко, что получившаяся яма могла бы сойти за могилку.
– Отдыхай, сучка. Третий антракт! – расслабленно произносит довольный мужской голос.
– Валек, иди перекури! – негромко зовет другой.
Отлично покатались, красотка!
…Мое сердце пропускает удар, а когда вновь оживает – я чувствую на своей обнаженной груди жадную лапу.
– Очнулась, красотка? – глядя мне в глаза, бормочет Валентин.
– Сволочь, – беззвучно шепчу я.
Вот, значит, как это было. «Ночные купания голышом», ага. Они меня изнасиловали!
Твари!
Мои раскинутые руки сжимаются в кулаки, и в правый само собой попадает бутылочное горлышко. Я могла бы подумать, что это подсказка свыше – судьба, так сказать, но думать мне некогда.
Я хватаю пустую бутылку, как скалку, и бью ею наугад.
Попадаю удачно – Валентину по голове.
Крик, кровь. Валентин хватается за голову и падает на бок. Я отползаю в сторону, попутно собирая в охапку свою и чужую одежду.
– Ты что сделала, сука?!
Валентин, спотыкаясь, бежит в ванную. Я слышу тугое гудение мощной водяной струи, треск оборванного с крючка полотенца и приглушенные ругательства. У Валентина богатый словарный запас!
Хватаясь за стул, поднимаюсь на ноги, захлопываю дверь в санузел и тем же стулом подпираю ручку, блокируя замок.
Озираюсь.
На диване храпит Макс. Кажется, его можно не опасаться.
Дверь в ванную трясется. Заградительный стул приплясывает, но пока держится.
Я подхватываю с пола свою сумку, собираю в охапку все тряпье, какое вижу, и вылетаю из домика – если, конечно, можно назвать полетом кособокий галоп с притопом на здоровую ногу.
Делаю прихлоп, запечатывая наружную дверь. Ключи были в ней – забираю их и запираю замок.
На мокром от ночной росы капоте «Рено» торопливо потрошу кучу вещей, нахожу куртку Макса и с мясом вырываю из кармана ключи от машины.
Из закупоренного домика доносится приглушенный грохот. Надо полагать, это пал славный стул, прикрывавший мой поспешный отход.
Открываю дверь, забрасываю внутрь растрепанный ком одежек, спихиваю тряпки с водительского места, падаю на сиденье.
Ойкаю и подпрыгиваю – кожа кресла ледяная, и сидеть на ней голым задом – удовольствие слабое.
Дверь бунгало содрогается.
Я захлопываю дверцу и трясущейся рукой сую ключ в замок зажигания. Попадаю с четвертой попытки.
Завожу мотор.
Краем глаза вижу, как распахивается окно и плотная штора выпирает пузырем, прорастая протуберанцами вырывающихся наружу рук.
Давлю на газ, с подскоком переезжаю угол клумбы, выруливаю на дорожку и лечу к выезду из курортного городка.
Голая, хмельная от волнения, в угнанном автомобиле!
Вот это, я понимаю, дежа вю!
Ночью проселок пуст, но я боюсь остановиться. Даже сбросить скорость не решаюсь.
Глядя назад, в каждом кусте вижу преследователя, в каждой трясущейся ветке – тянущуюся ко мне руку.
За возбуждением накатил страх, а его сменило истерическое веселье. Я хихикаю, как умалишенная, воображая себе погоню в исполнении Валентина и Макса.
Пьяный сонный Макс с отпавшей челюстью бредет по дороге, как зомби: дергаясь и подпрыгивая с вытянутыми вперед руками, выписывая в пыли зигзаги и закатив глаза. Его друг Валек несется прыжками, как Кинг Конг, только голый, весь в художественных подтеках крови, сочащейся из разбитой головы.
Прогоняя эту нездоровую фантазию, я трясу головой и морщусь. У меня тоже череп треснул, наверное. Внутри, за глазами, слепяще вспыхивает при каждом резком движении.
Это похоже на стробоскоп. В паузах между вспышками успевают нарисоваться какие-то картинки. Я приглядываюсь, но рассмотреть их не удается.
Ближе к выезду на шоссе дорога становится ровнее. Машину уже не трясет на кочках, и я могу рулить одной рукой. Вторая занята сортировкой барахла: я ворошу матерчатый ком на соседнем сиденье, разбирая тряпье на свое и чужое.
Свое я торопливо натягиваю на себя. Для этого все-таки приходится остановиться, но ненадолго – одеваюсь быстро, как опытный солдат по тревоге.
Я помню о камерах вблизи придорожной крепости ГИБДД и не собираюсь радовать и удивлять знакомых постовых передвижным стриптизом.
Облачаюсь в джинсы, безобразно помятый свитер и куртку. Для комплекта мне не хватает нижнего белья и одного носка – их среди моей мануфактурной добычи не оказалось, зато у меня есть кроссовки. Они не мои и размера на четыре больше, чем нужно, но выбирать не приходится. В машине я обойдусь и без обуви, но в качестве пешехода-босяка привлеку к себе слишком много внимания.
Лишними оказываются мужские джинсы, рубашка, толстовка и куртка. Их я, предварительно тщательно обшарив карманы, на ходу выбрасываю.
