Маргарита Малинина - Живые не любят умирать
Да уж, с этим не поспоришь.
Мы направились по тропе прямо к массивной деревянной двери. Трусливый Самойлов отчаянно жался ко мне, я ни к кому не жалась, хотя глаза мои, наверно, с потрохами выдавали мой страх, а Евгений отважно шествовал впереди, не забывая о том, что он лидер группы. Меня это несколько бесило, но сделать ничего я не могла, так как обгонять его и самой становиться первой, дыша прямо в лицо неизвестности, жуть как мне не улыбалось, и от этого раздражение только усиливалось.
Достигнув мрачного мистического замка, мы отворили дверь, чтобы выяснить, что же она скрывает. Оказалось, темноту и еще раз темноту. Постояв немного в нерешительности, троица самоубийц все же сделала шаг навстречу этой пугающей, непроглядной темноте, а затем еще и еще, пока вдруг дверь сама по себе не захлопнулась с оглушающим грохотом за нашими спинами, вынудив всех разом подпрыгнуть.
– Мы в ловушке! – завизжал Паша и прыгнул мне на шею, приподняв от пола ножки, словно малое дитя.
– Надо же, как в банальном фильме ужасов, – сказал Женя, стараясь, чтобы голос звучал ровнее и, по возможности, жизнерадостнее, но даже у смельчака Логинова это плохо получалось.
Жуткая темень резала глаза, и я додумалась включить фонарик. Тоненькая желтая полоска света почему-то давала надежду на благополучный исход этого мероприятия, и на сердце ввиду этого немного полегчало. Ребята последовали моему примеру и тоже включили фонарики, видно, от волнения они, как и я, сперва забыли об их наличии.
– Ну, вперед, – сказал Жека. – У нас очень мало времени.
– Да ты что, а я и не знала! – не без ехидства заметила я ему, но мои слова оставили без внимания.
Мы стали медленно обходить помещения первого этажа, заглядывая во все щели и дыры, светя себе фонариками и попутно снимая тонны паутины, преграждавшей путь. Первой нам попалась столовая: очень большое помещение; в центре был водружен длинный-предлинный стол, на котором стояли посеребренные подсвечники (и как это их еще не растащили местные? боялись проклятья?), в некоторых из них сохранились огарки свечей; на стенах висели большие портреты, посветив на них фонариком, я прочитала надписи – все подопытные неизвестного художника носили фамилию Варламовых. «Вот она, семейка чернокнижников», – хмыкнула про себя я. В углу громоздились доспехи, пыльные и несколько ржавые. Отвернувшись от них, я посветила на высокий, почти по самого потолка, сервант. Женька уже ушел вперед, а Паша по-прежнему толкался возле меня. Сервант радовал глаз выбитыми стеклами и закутанной в паутину раритетной посудой, отдыхавшей на его полках. «Она чудом осталась жива», – думала я про посуду, а затем и про ценность, которую она из себя представляет для антикваров, когда за моей спиной с диким грохотом что-то, звеня, посыпалось на пол. Я резко обернулась. Возле разломанных, по частям лежащих доспехов стоял Павел, специально повернув голову в другую сторону, свистя какой-то немудреный мотивчик и вроде как не имея ни малейшего отношения к произошедшему.
– Паша, ну сколько можно все ронять?
– А я че? Я ниче!
Секундой позже в столовую вбежал Логинов разузнать причину шума. Поняв, что грохот был по вине Паши, он пригрозил другу кулаком и велел более ни к чему не прикасаться.
Далее мы шли втроем и уже не разделялись.
– Брр, – ворчала я без умолку, чтобы хоть как-то развеять страх. – Терпеть не могу паутину. Я боюсь пауков! Если увижу хоть одного, не знаю, что со мной будет.
А Логинов меня успокаивал:
– Не дрейфь, Катюхен, все пауки, что здесь жили, давно уж с голодухи померли. Похоже, в этот край много десятилетий ни одно живое существо не забредало. До нас.
– Но это невозможно! Доподлинно известно, что Ирина была здесь еще вчера днем.
– Во-первых, не «доподлинно известно», а вероятнее всего, но не обязательно. А во-вторых, ты заметила, что в холле, имеющем место быть между входом и центральной лестницей, все не так запущено, как здесь? Пыльно – да, согласен, но паутины нет. Ну-ка, задействуй свой дедуктивный метод и ответь, почему.
– Хочешь сказать, что в замке кто-то бывает и, минуя первый этаж, ходит куда-то повыше? – догадалась я. – Но что мы тогда здесь делаем? Пойдем немедля на второй, я устала от этой запущенности!
Паша громко чихнул и пустился в оправдания:
– У меня аллергия на пыль!
– Симулянт, – строго сказал другу Женя. – Если б у тебя действительно была аллергия, ты б давно уже копыта отбросил. Кончайте здесь ясли разводить, раз уж мы начали этаж обследовать, то не бросим дело на полпути, пока не закончим. Все понятно?
– Служим Советскому Союзу! – в лучших традициях военных ответил Паша, приставив ладонь к виску и вытянувшись по стойке «смирно».
Я же хотела сказать какую-нибудь грубость, но, не придумав, какую именно, лишь нахмурилась.
Этаж оказался гораздо обширнее, чем я предполагала, оглядывая замок снаружи. Но его осмотр никаких плодов не принес: следов пребывания Ирины обнаружено не было.
Мы, навернув приличный круг (все помещения были смежными, одно плавно через арку или дверь выводило в другое, как в музее), вернулись к лестнице. Начав подниматься, усилили бдительность: здесь и правда ощущалось недавнее присутствие человека, в его пользу говорило отсутствие паутины и сильной запыленности, а также едва различимый след от грязной обуви (вчера утром шел сильный, но кратковременный дождь) на ступеньке. Я бы его даже не заметила, если бы не споткнулась на этом месте и случайно не направила под ноги луч света. Мы так и замерли, разглядывая след.
И тут… Дин-дон! Дин-дон! Дин-дон! – и так много-много раз.
– Что это? – испугалась я и села аккурат на этот след.
Женька повторно поднял меня на ноги, так же, как и в первый раз, когда я неосторожно оступилась, и успокоил:
– Это всего лишь часы.
«Всего лишь» часы в холле дубасили так громко, что я недоумевала, как такое может быть, чтобы из соседнего замка этого грохота не было слышно. Здесь я обратила внимание на Павла: он занимался математикой.
– Шесть… Семь… Восемь… – бубнил он, просчитывая что-то в уме.
– Паш, что ты делаешь?
– Тсс!.. Девять… Десять… Одиннадцать! Ура, мы счастливчики! Я уж испугался, что наступила полночь!
– Скорее, у нас очень мало времени, – по обычаю завел Жека свою любимую шарманку про время и потащил меня за руку по ступенькам.
Мало того что решетка на башне качалась как безумная, и, заметьте, не беззвучно, да и настенные часы своим неожиданным «голосом» чуть не довели меня до инфаркта, так еще и ступеньки от долготы жизни скрипели под ногами, готовые в любой момент провалиться. Все эти жуткие звуки умело поставили нас на грань нервного срыва, и все же мы упорно продолжали свой путь.
Поднявшись, мы принялись делать блицобход по всем комнатам. Самая дальняя из них сильно поразила наше воображение: на полу был составлен круг из толстых белых свечей в одинаковых мелких подсвечниках серебристого цвета, в центре которого валялась скомканная простыня, запачканная чем-то бурым. Магический круг простирался от самой двери и стоящего подле нее трюмо до широкой кровати, за которой присутствовал шкаф, старинный, облезло-коричневый, из резного дерева. Комната была большой, метров тридцать.
– Не нравится мне это, – вымолвил Логинов. – Что-то тут свершалось… нехорошее.
Старательно переступая свечи в серебристых подсвечниках, он направился в глубь комнаты. Я поспешила за ним, а Пашка, соответственно, за мной, поскольку все это время по традиции жался ко мне, не отступая ни на шаг в сторону.
– Придется все здесь хорошенько осмотреть, – высказал вожак.
С предложением мы согласились (с вожаком ведь не поспоришь), и следующие три минуты я ошивалась у трюмо с разбитым зеркалом, что расположилось в левом углу от двери; Женька копался в постели, теряясь во множестве покрывал, диванных подушечек и занавесок, скрывающих кровать от глаз посторонних; Паша же тусовался возле высокого резного шкафа, присматриваясь к створкам нижнего отделения, которые были закрыты не так плотно, как верхние дверцы.
– Ах! – коротко вскрикнул кто-то и через секунду послышался звук падающего тела.
Я быстро оглянулась. Женя тоже оглянулся, потому как в тот момент стоял лицом ко мне.
Паша валялся без сознания у полураскрытой нижней дверцы шкафа с фонариком в правой руке и вилкой в левой. Интересное дело, обычно, когда люди лишаются чувств, все мышцы расслабляются, а самойловские пальцы удивительно крепкой хваткой продолжают сжимать предметы. Хотя, что касается Паши, к нему никогда не подходит определение «обычный». Что же такое он увидел? Если только…
– Кровь?
– Ща проверим. – Женька приблизился к шкафу, распахнул дверцу и направил туда луч света. – О боже!
Я зажала рот руками, чтобы не заорать: в шкафу, вся скрюченная и скукоженная, сидела темноволосая девушка, ноги были прижаты к груди, но туловище было немного повернуто к нам таким образом, что мы легко могли видеть темно-багряное пятно вокруг черного кружка на том месте, где полагалось быть сердцу. Ирина Григорьева, несомненно, была мертва. Ее застрелили.
