Ирина Павская - «Джоконда» Мценского уезда
— Серафима, ты сегодня не дежуришь? Тогда я буду ровно в семь. Да не волнуйся, в галерею не зайду, если ты не велишь. Встречу у ворот. Есть разговор. И кроме того, я просто хочу тебя видеть. Вот это во-первых. А разговор во-вторых.
Когда закончился рабочий день, я не маялась и не обмирала у крыльца, как тогда, в первое наше свидание. Честное слово, я сделалась вдруг такой спокойной и уверенной. Уверенной, что он непременно будет и даже не опоздает. И действительно, в семь вечера Борис у наших ворот стоял, «как рекрут на часах». Джинсы, легкая куртка, запах хорошего одеколона, а в руке — боже правый! — крошечный букетик. Ландыши! Да где же он их взял? Вроде еще не сезон. Цветочки были свежие, упругие, словно со старой поздравительной открытки, которая хранилась на полке между книг. Да, это уже заявка на победу, как говорил мой дядька Степан, большой любитель шахмат.
Мы медленно пошли вдоль реки, и я утопила свой нос в душистом цветочном облачке. Как давно я не держала в руках ландыши, даже успела забыть их запах. Все-таки что бы ни говорили про этот цветочный аромат: и не модный-то он, и слишком прямолинейный, и духи «Серебристый ландыш» были в разряде дешевеньких, а кружит голову, и ничего с этим нельзя поделать. Плевала матушка-природа на модные тенденции и выверты парижских парфюмеров. Просто каждую весну родятся в лесу нежные гирлянды крошечных белых колокольчиков, и волшебство повторяется. Как сто, как тысячу лет назад.
Сквозь пелену моих весенних грез настойчиво пробился голос Бориса:
— В общем, с этим Толяном ситуация такая. Парень, как ты и думала, из братков. Проходит у нас по одной группировке. Вернее, проходил.
— Раскаялся, что ли?
— Если бы! Толян, как бы это сказать помягче, отправился за своей подружкой.
— Что-что?! Тоже умер?
— Представь себе. У меня в милиции работает приятель. Это как раз его тема. Я ему обсказал и про Олю, и про Толяна, и про возможное отравление. Ребята заинтересовались, решили с парнем на всякий случай потолковать. Тем более что он — их клиент. Пришли на квартиру — и в самый раз! Короче, Толян на полу без признаков жизни. Рядом — шприц. Передозировка, одним словом. Вот такие дела.
Я с силой схватила Бориса за руку:
— Так ведь это убийство! Боря, миленький, его убили. Я уверена. Знаешь, как он испугался, когда узнал про отравление? И боялся он того, кто дал ему эту помаду.
— Эй, Сима, полегче! С чего ты так решила? Обычный наркоман. Они каждый день от передозировки и грязных наркотиков загибаются.
— Я чувствую, что тут не просто передозировка. Пусть твой приятель все-таки разберется как следует. Надо с друзьями Толяна, с родственниками поговорить. А вдруг выяснится, что он вовсе и не был наркоманом.
— Ну даже если и не был. Может, решил попробовать. У каждого наркомана случается первый раз.
— И сразу передозировка? Ой, нет, здесь что-то не то. — Меня аж затрясло от волнения.
— Знаешь, сыскари не любят, когда их учат, как проводить следственные действия.
— Боря, а ты аккуратненько. Ведь было же отравление, я не придумала.
— Да что ты так распереживалась? Ладно, спрошу я, спрошу, если тебя это успокоит. — Борис старался сохранить равнодушный и даже насмешливый вид, но было видно, что мои слова его задели.
Мы шли по дорожке, которая петляла среди зарослей ивняка, повторяя изгибы реки. Здесь особенно чувствовалась полная и окончательная победа весны.
Несмотря на вечернее время, солнце было еще ярким и припекало почти как летом.
Трава зеленела вовсю. Там и сям, словно стайки вылупившихся цыплят, весело желтели одуванчики и цветы мать-и-мачехи. От реки еще тянуло зимней прохладой, однако лед почти сошел. Темная высокая вода подтопила берег, но вербы, хотя и утонувшие до нижних веток, весело трясли длинными сережками. В природе был такой покой, такое благорастворение, что я на секунду забыла и о кражах, и об убийствах, и о своих подозрениях.
Тропинка круто вильнула в сторону, вывела нас на проезжую дорогу и оборвалась. Все, весенняя пастораль закончилась. Пейзане и пейзанки могут снять костюмы. Всем спасибо! За дорогой начинался город. Пусть небольшой, но, как все города, полный стрессов и опасностей. И словно его полпреды, сновали по дороге автомобили, отравляя весенний воздух бензиновой вонью. Может, и правда забыть обо всем и захлопнуть створки своего маленького мирка? Вернуться к альбомам, картинам, книгам. К мечтам и воспоминаниям. Только я знала, что уже не получится. Одним словом, «Ос-тапа понесло».
Так было всегда. В детстве я обожала страшные сказки. Чем страшней, тем интересней. А главное — в самые сладостно-жуткие минуты в душе жила твердая уверенность, что Баба-яга будет в конце концов посрамлена и добрый молодец непременно спасет царевну. Теперь у меня такой уверенности нет. Да и злодеи нынче пострашней прежних. Но остановиться, как и в детстве, не могу, пока не дочитаю сказку до конца. Хотя по-прежнему боюсь до дрожи в коленках.
Через час я уже сидела на кухне одна и разбалтывала ложкой остывший чай. Что ж, ты этого хотел, Жорж Данден! — как писал классик. Не надо было так откровенно пугаться в прошлый раз, когда Борис сделал попытку остаться. Зато теперь он даже не попытался зайти. Правда, букетик ранних ландышей благоухал в маленькой хрустальной вазе и немного скрашивал одинокий вечер. Но если конфетно-букетная стадия слишком затянется, то мужские нервы могут и не выдержать. Ну и пусть, угрюмо думала я. Однако настроение было отвратительным. Свидание, на которое втайне возлагались большие надежды, практически не состоялось. Распутывание замысловатых узелков не продвинулось ни на шаг. Соседская собака опять выла. Денег до зарплаты не хватит. Да еще в домах в порядке сумасшествия до сих пор работало паровое отопление, хотя на улице уже несколько дней было плюс девятнадцать. Невыносимая духота донимала до обморока, раскрытые окна облегчения не приносили. Вот сиди теперь одна в этой духовке, пей холодный чай и думай, что делать дальше. Чтобы успокоиться, я стала мысленно разматывать серенький, потертый от частого употребления свиток, на котором совершенно неубедительно были начертаны унылые сентенции типа: «что ни делается — все к лучшему», «не было бы счастья, да несчастье помогло», «нет худа без добра» — и тому подобные. Но сквозь невнятный лепет житейской мудрости огненными письменами сама собой высвечивалась энергичная фраза «жизнь — говно!». Именно так любила выражаться Зойка после очередного личного кораблекрушения.
Все, так нельзя! Уныние — смертный грех. Попробуем рассмотреть ситуацию еще раз. Вдруг что-то и нарисуется.
— Муся, иди сюда, поболтаем.
Кошка обнадеживающе потерлась о мою ногу. Я стала неторопливо излагать, поглаживая дымчатую шерстку. Итак, с чего все началось? В последний день выставки в музее произошла странная кража картины. Следствие по краже или зашло в тупик, или милиция решила особо не напрягаться. В самом деле, это же не убийство. Подумаешь, «подвисла» очередная кража. Они и так висят целыми гирляндами, особенно квартирные. Правоохранительные органы к таким вещам относятся философски. Во всяком случае, к нам в галерею больше никто с вопросами не приходил. Ладно, оставим эту тему и двинемся дальше. Что там у нас? Ах да! Смотрительница зала Оля выясняет отношения с неизвестным мужчиной. Через несколько дней она прямо в зале умирает, якобы от сердечной недостаточности. А на самом деле ее очень хитрым способом отравили, и яд девушке передал неожиданно возникший воздыхатель (при слове «воздыхатель» я вспомнила бритый затылок Толяна). Судя по всему, по чьей-то просьбе. Вскоре после встречи со мной Толян сам отправился к праотцам при весьма подозрительных обстоятельствах. В это же время плотник Вася идет, по словам жены, на какое-то деловое свидание, которое заканчивается для него плачевно. Вася в больнице и до сих пор без сознания. Связаны ли все эти события между собой? Или просто в нашей «картинке», как в точке «икс», случайно пересеклись несколько самостоятельных графиков? А внешне ситуация выглядит вполне безобидно и никакого ажиотажа не вызывает. Словно пожар на торфяниках: внутри уже вовсю полыхает губительный огонь, а на поверхности только легкий дымок. Да и с чего бы ему быть, ажиотажу? Обо всех странных совпадениях знают только три человека, кстати, совсем не те, кто ведет следствие. А еще кое о чем — только я одна. И обнародовать эти сведения пока не собираюсь. И как при таком раскладе поступить дальше?
— А не позвонить ли Валюле? — вкрадчиво промурлыкала Муся.
Или это я сама подумала? В комнате посвежело. Я посидела еще с полчасика. Глаза стали откровенно слипаться. Зашелестел уже знакомый свиток мудрости и выдал очередную аксиому насчет утра, которое вечера мудренее.
Спать! Завтра непременно позвоню Валюле. Муся недовольно повела усами:
— А про Бориса? — Мяуканье было требовательным и обиженным.
