Элизабет Питерс - Седьмой грешник
— Что... что случилось? — раздался резкий встревоженный голос, и вдруг осекся, Жаклин увидела... На мгновение наступила полная тишина; очевидно, Жаклин не могла подобрать слов, подобающих случаю.
— Ну-ну, — наконец проговорила она, — перестань реветь. Сейчас же перестань, слышишь?
Не дожидаясь ответа, она отстранилась от Джин и принялась рыться в сумке. Ее голос, намеренно резкий и лишенный всяческого сочувствия, немного успокоил Джин, но она была все еще слишком погружена в отчаяние и не понимала, что делает Жаклин, как вдруг в носу у нее защекотало от какого-то экзотического запаха, а в голове словно разгорелся пожар.
— О Господи, больно же! — простонала она, вытирая слезящиеся глаза. — Нюхательная соль! Да вы просто садистка!
— Так-то лучше! — сказала Жаклин, пряча флакон в сумку. — Кому-то из нас нужно идти за помощью, Джин. Не думаю, что тебя услышал кто-нибудь, кроме меня.
Откинув со лба растрепавшиеся, лезущие в глаза волосы, Джин посмотрела на Жаклин, и ей открылась еще одна сторона этой сложной натуры. Лицо Жаклин посерело и стало таким же строгим, как и голос. Оно дышало силой, успокаивающей и немного пугающей.
— Я его не убивала, — всхлипывая, пробормотала Джин.
— Бога ради, Джин, только не скажи это кому-нибудь еще! — Жаклин моментально утратила самообладание, давшееся ей с таким трудом. В зеленых глазах мелькнул страх. — Ничего не придумывай. Боже мой! Ты в таком состоянии, тебя нельзя оставить одну!
— По-моему, — сказала Джин, с трудом глотая слюну, — по-моему, меня сейчас вырвет.
— Так давай! Не жди! — грубо ответила Жаклин. Она снова рылась в сумке и, наконец, достала предмет, при виде которого у Джин, несмотря на то что ее сильно мутило, глаза полезли на лоб. В руках у Жаклин оказался... полицейский свисток.
А дальше Джин стало так плохо, что она перестала замечать происходящее вокруг. Она только смутно слышала пронзительные трели свистка и, пока ее рвало, чувствовала, что ее поддерживают за плечи сильные руки. Когда ей стало полегче и она смогла реагировать на окружающее, она увидела, что комната заполняется людьми. Первый, с кем она встретилась глазами, был Энди, его огненный вихор был хорошо виден в пыльном полутемном помещении и по контрасту с бледным, позеленевшим лицом казался еще ярче. Кто-то стоял на коленях возле тела, заслоняя его собой, и Джин были видны только вытянутые ноги Альберта. Нет, на коленях возле тела стоял не один человек, а двое, оба в длинных церковных облачениях. Один в белом, другой в черном; в черном был Хосе, а рядом с ним — один из отцов-доминиканцев. Наконец, оба поднялись и встали рядом; в своих средневековых одеяниях они как бы символизировали собой культовые представления о добре и зле. В молодом доминиканце можно было безошибочно узнать ирландца, а в Хосе — представителя народов, говорящих на романских языках; но на лицах того и другого было совершенно одинаковое выражение. Они обменялись взглядами, и Хосе слегка кивнул. — Итак, я должен вызвать полицию, — раздался тихий, но твердый голос с ирландским акцентом.
2
Оглядев комнату, Джин подумала, что, конечно, ни одно уголовное дело еще не расследовалось в столь своеобразной обстановке. Триклиний храма Митры видывал в свое время самые странные церемонии, но ничего подобного в нем не происходило никогда.
Хосе предложил воспользоваться помещением храма, где были каменные скамьи, в качестве наиболее подходящего места, где могли бы собраться свидетели. Действительно, ни на одном из двух нижних уровней не было более удобной комнаты, а верхняя церковь, где постоянно толпились прихожане, и вовсе не годилась. Итак, их всех, одного за другим, отцы церкви проводили в древнее святилище. Сначала семерых друзей и Жаклин, а потом человек шесть ничего не понимающих туристов. Последними разыскали Дейну и Майкла, они оказались в храме четвертого века, в самом дальнем углу. Никто не спросил их, что они там делали, но не успели они появиться в комнате, как Энди язвительно расхохотался.
— Номер шесть и номер семь, — провозгласил он. — Семеро Грешников! В конце концов название оказалось провидческим!
— Если ты имеешь в виду то, что я подозреваю, то ты слишком торопишься с выводами, — оборвал его Тед. Он сидел рядом с Энн. У нее был ужасный вид. На лице резко проступили веснушки, словно их нарисовали тупым концом губной помады. Тед продолжил: — Ты не знаешь, как он погиб? Может, это был несчастный случай?
— Ему перерезали горло, — вмешалась Джин и чуть не подпрыгнула от звука собственного голоса.
— Иисус, Мария и Иосиф, — пробормотал Майкл. — Неужели ты... — Его глаза обратились на Джин, которая сидела между Жаклин и пожилой американкой.
— Да, это я нашла его. И если не возражаешь, я предпочла бы не вдаваться в подробности. Все равно придется рассказывать обо всем полицейским, когда они появятся...
— И где же ваши хваленые сыщики? — спросила Дейна. — Я уже столько времени сижу на этой проклятой каменной плите, что...
Она закончила свое высказывание живописной, хотя и банальной метафорой, от которой седовласая дама поперхнулась. А другой турист — бородатый молодой человек, босой и с рюкзаком за плечами — восхищенно просиял. Две другие женщины были, по-видимому, школьные учительницы. Одна из них сухо произнесла:
— Я разделяю чувства девушки, хотя и не могу одобрить слова, которыми они выражены. Так все-таки вызвали полицию или нет? Когда мы шли сюда, я видела, что возле церкви болтаются двое полицейских в яркой вульгарной форме, в треуголках и с палашами.
— Это карабинеры, — сказал Энди. Вид у него был скверный и напряженный, но он, как всегда, рвался все объяснить. — А этот случай... в общем, подобные случаи не входят в их компетенцию. В Италии три разные полиции. Карабинеры — военизированная полиция, хотя они могут преследовать и задерживать также и штатских нарушителей. Есть еще городская, муниципальная полиция — те, как вы видели, регулируют уличное движение и раздают штрафные квитанции. Я думаю, нас будет допрашивать третья — агенты комиссариата полиции общественной безопасности. У них подразделения в каждом районе Рима...
— Не понимаю, зачем нас допрашивать? — спросил тучный, лысеющий человек, сопровождавший свою, тоже тучную, жену. Джин пыталась определить, с каким акцентом он говорит — он не был ни американцем, ни англичанином. — Я буду жаловаться. Почему нас задержали? Не вижу оснований.
— Согласна с вами, — подхватила одна из учительниц. — Я даже не знаю, что произошло.
— Погиб человек, — ответила Жаклин. Она заговорила впервые, и все головы повернулись к ней. — Смерть была насильственной. Естественно, что нас задержали. Это обычная процедура в любой цивилизованной стране.
Она вернулась к своей роли чопорного библиотекаря, очки плотно сидели на переносице, руки в перчатках сложены на пузатой сумке. Для Джин эта сумка окуталась каким-то волшебным ореолом; из ее глубин только что возникали: нюхательная соль, полицейский свисток, огромный мужской носовой платок, им обтирали ее потное лицо, и таинственная маленькая белая таблетка. Джин подозревала, что это всего лишь аспирин. Ведь Жаклин не похожа на человека, который носит с собой транквилизаторы. Но психологический эффект превзошел все ожидания. Джин словно оцепенела, но была совершенно спокойна.
— Ведь я даже не знала этого человека! — запротестовала одна из туристок. — Зачем нас в это втягивают?
— Вот и скажите это полиции, а не нам, — ответила Жаклин. — Если вы не знали жертву, вас, вероятно, надолго и не задержат. Чего же вы волнуетесь?
— Тоже верно.
Занятые своими пререканиями, они не заметили, как в комнату тихо вошел еще один человек. Как только они обратили на него внимание, в комнате воцарилась чуть ли не благоговейная тишина. Молчание нарушила Дейна.
— Что ж, — сказала она тихо, — не могу не признать, что ожидание этого стоило.
Остановившийся в дверях человек, очевидно, и был тем представителем полиции, которого они ожидали. И он, несомненно, принадлежал к тому типу римских мужчин, о которых мечтает каждая туристка, только ей это редко удается...
В тусклом свете отливали блеском его темные густые и мягкие волосы. От висков, словно два крыла, поднимались серебряные пряди, столь гладкие, что казались напомаженными. Джин, сидевшая возле самой двери, видела только его профиль, и резкие, тонкие черты лица напомнили ей голову древнеримской статуи. Форма носа, подбородка и скул была столь безупречна, что лицо казалось высеченным из мрамора. Если бы не великолепно скроенный современный костюм, вполне можно было предположить, что этот человек вышел из процессии, изображенной на алтаре Августа.
Бегло оглядев сидевших на правой скамье, он повернул голову налево, и Джин встретилась со взглядом его широко посаженных черных глаз. Она слегка вздрогнула. Такой взгляд мог быть у молодого Октавиана, стремящегося к императорской власти, — холодный, оценивающий, пугающе умный.
