Иоанна Хмелевская - Крокодил из страны Шарлотты
– Разумеется, вы можете свободно передвигаться в пределах Варшавы. Не найдется ли у вас какой-нибудь емкости поменьше? – добавил он, покосившись на внушительных размеров бутыль с моей микстурой. – Не хотелось бы совсем лишать вас чудодейственного бальзама.
Я разыскала пузырек из-под салицилового спирта и пригласила майора на кухню.
– Настоятельно прошу лично удостовериться, как я его ополаскиваю. Во избежание разговоров, будто я что-то подмешала.
Вскоре он попрощался с нами в подозрительно благодушном настроении и отбыл, унося с собой на дегустацию пробу фирменного моего пойла, а я незамедлительно опрокинула в себя остатки из бутыли, чтобы укрепить свой дух перед очередным, как следовало ожидать, раундом.
– Доигралась, – изрек Дьявол. – Роберт тебя крепко подставил. В Копенгаген тебе не попасть, разве что вплавь через границу. Хотя, сколько помнится, плавать ты не умеешь.
– Дождусь ледового пути, – разозлилась я. – Ты снова против меня!
– А что прикажешь делать, когда ты ведешь себя так глупо, что впору сквозь землю провалиться! Не восхищаться же! Хотя насчет шкафа и дерби надо отдать тебе должное. Если бы не Роберт, даже я бы поверил, но Роберт не врет, это ясно. Во всем, что касается автомобилей, память у него железная. Зато с эскизом ты оплошала, могла бы и побольше смекалки проявить.
– Не понимаю. Что ты имеешь в виду?
– Хотел бы я знать, кого ты стараешься выгородить. До сих пор я надеялся, что тебе там в Дании никто голову не вскружил, но теперь сомневаюсь.
– Опомнись! При чем тут это?
Дьявол смерил меня мрачным взглядом. Пришлось оторваться от посуды и ответить ему тем же.
– Очень уж тебе не терпится попасть в Копенгаген, – буркнул он, сдаваясь. – А как насчет надписи на стене? Что это за прачечная, не та ли, что на площади Святой Анны?
В такие моменты герои довоенных фильмов роняли, помнится, всякую бьющуюся посуду. Я ничего такого не уронила и не разбила, хотя имела полное на то право. Просто застыла как вкопанная, лихорадочно соображая, стоит ли что-нибудь соврать, и если да, то что, или лучше не напрягаться, все равно подловит. Нет, и пытаться нечего, напрасный труд.
– А почему майор меня о ней не спрашивал?
– Не догадывается, а я ему еще не говорил. Я снова взялась за посуду.
– Помалкивай и дальше, душа моя, – холодно ворковала я. – Не знаю, какими догадками забита твоя голова, но со всей ответственностью заявляю, что лучше тебе позабыть про них. Поверь мне на слово.
Дьявол потащился за мной на кухню.
– Это почему же?
– Потому что они беспочвенны, – совсем уж ледяным тоном отрезала я.
– Тогда, значит, Збышек?..
Потеряв всякое терпение, я набросилась на него:
– Ну при чем тут Збышек, почему Збышек? Чего вы пристали к несчастному Збышеку? Помешались на нем? Свет на нем клином сошелся?!
Дьявол снова вцепился в меня, как легавая в дичь:
– А все потому, что ты темнишь, кого-то стараешься выгородить. И поскольку самой сомнительной фигурой оказался Збышек…
– С чего это тебе взбрело, будто я кого-то выгораживаю?
– Нам известно, что в тот вечер ты пробыла у Алиции всего ничего. Этот дурацкий эскиз – только предлог. Просто к ней нагрянул гость, и тебе пришлось уйти. Гостем был Збышек, его-то ты и покрываешь.
Я молчала, с тоской думая о том, что мое вранье плюс их ложные выводы приведут к такой дикой путанице, в которой сам черт не разберется. С другой стороны… если они столь недогадливы, тогда чей же это микрофон?.. Или Дьявола тоже водят за нос – из-за наших отношений? Нет, его не проведешь. Значит, он с ними против меня?
– Интересно, что вы еще насочиняли? На кой шут мне, к примеру, маляр?
– Вот именно. Зачем тебе маляр? Почему она звонила, я уже догадался: велела прийти и посмотреть надпись на стене. С Копенгагеном тоже ясно, а вот маляр… Иоанна, заклинаю, будь благоразумна, зачем тебе маляр?
Я предоставила ему возможность самому разгадывать эту загадку. У меня своих забот хватало, а тут и еще одна свалилась на мою голову. Как мне теперь попасть в Копенгаген?
В довершение всего поздним вечером позвонил Збышек, в состоянии близком к невменяемому.
– Я чувствую себя затравленным зверем! – простонал он умирающим голосом.
Если уж говорить объективно, Збышек явно преувеличивал – майор пока не сделал ему ничего плохого, – зато субъективно он чувствовал себя именно так. Но чем я могла ему помочь?
Всю ночь я промаялась без сна, пытаясь найти выход. Может, кто-то другой съездит? Нет, никто больше не справится, да и не доверяю я никому. Может, там сейчас кто-то из наших? Михал! Тот самый Михал, который в некотором смысле доводится мне сообщником… Он бы запросто все обстряпал, но как его поставить в известность? В письме? Мою переписку с Копенгагеном наверняка станут проверять. По телефону и того ненадежней! Шифром можно сообщить разве что о ставке на бегах, но никак не о конверте в кофре. Как быть?..
Если долго думать, то что-нибудь толковое и надумаешь. Правда, совсем уж гениальные мысли в таком паническом, как у меня, состоянии людей не осеняют, но более-менее сносный выход сыскался. Перебрав в уме все возможные и невозможные способы нелегального перехода через границу, удостоверившись, что среди моих знакомых нет ни одного кондуктора, летчика или стюардессы, курсирующих между Варшавой и Копенгагеном, что все мои знакомые надолго засели либо тут, либо там и путешествовать в ближайшее время не собираются, я поняла, что остается только одно. Надо позаимствовать опыт у контрабандистов. Послать Михалу письмо, в чем-то его хитро спрятав!
К утру я уже знала в чем. Разумеется, в колбасе. Что-что, а колбасу Михал наверняка съест или хотя бы попытается съесть. Выбор мой пал на вареную – в сухую вряд ли удастся что-либо впихнуть. К счастью, трезво рассуждать я еще оказалась способна.
Текст, написанный на технической кальке несмываемой тушью, был простым и ясным:
«В связи с убийством Алиции проберись в прачечную. Открой прадедовский кофр! Возьми оттуда конверт – как выглядит, не знаю. Во что бы то ни стало перешли его мне, но так, чтобы в него ни одна душа не заглянула! Не пиши на нем ни моей фамилии, ни адреса! Не признавайся, что знаешь меня!!! Возможно, это имеет отношение к тому воскресенью, которое было Величайшим днем в нашей жизни!»
Подпись я не поставила. Должен догадаться, вдобавок я ему позвоню – сразу, как только отправлю колбасу, – мало ли что, вдруг продукт испортится, еще вздумает его выбросить.
Не откладывая в долгий ящик, я съездила в город и купила три кило вареной колбасы. Никогда не думала, что фаршировать ее корреспонденцией окажется таким тяжким делом. Сколько всего писалось о нашей колбасе – и невесть из чего сделана, и водянистая, и рыхлая. Поклеп все это! Ядреная как не знаю что, еще и с тонкой кожицей. После долгих, но бесполезных усилий пришлось уменьшить формат письма – обернутое полиэтиленом, оно было едва ли не толще самой колбасы. Да еще никак не удавалось скрыть следы фаршировки. Я попыталась развязать один конец, запихнуть пакет, потом снова завязать, но он почему-то никак не хотел завязываться. Пришлось вернуться к идее поперечного вскрытия, операция завершилась успешно, но для отправки остался лишь кусок не больше килограмма, хотя и вполне приличного вида. Зато на остатки нельзя было смотреть без содрогания.
Как раз во время моего единоборства с колбасой позвонила сестра Алиции, ужасно расстроенная, со странной просьбой.
– Пани Иоанна, у вас есть кое-какие знакомства. Не могли бы вы разузнать, когда нам выдадут тело?
– Какое тело? – машинально переспросила я, поглощенная нелегким своим трудом.
– Алиции! Надо подготовиться к погребению. Они нам не говорят, когда можно будет ее похоронить.
Я очень удивилась, обещала разузнать и сразу же позабыла про обещание. До похорон ли, когда колбаса занимала все мои мысли.
Справившись в поте лица с каторжным этим делом, я вдруг вспомнила, что каждый мой шаг под зорким наблюдением. Покупка колбасы наверняка взята на заметку, тем более что я ради нее исколесила полгорода и нашла только в «Деликатесах» на Вильчей. Ни в коем случае нельзя мне самой отправлять посылку, пусть это сделает кто-то другой, за кем вряд ли следят, человек сообразительный и надежный. Ближайшая подруга теперь отпадает…
Взяв с собой оскверненную колбасу, я направила свои стопы в присутствие, где раньше работала. У меня имелся веский повод наведаться туда – я как раз вела переговоры о возвращении в родную контору. Не вдаваясь в объяснения, я прямо из секретариата – директора, к счастью, на месте не было – позвонила лучшему своему другу Ежи, с которым редко встречалась, но которому полностью доверяла. Ежи, тоже к счастью, оказался на месте. Ничего ему не объясняя, я договорилась срочно встретиться с ним здесь же, в помещении профкома. Профком в полном составе отбыл в отпуск, а ключ я могла добыть без труда.
