Дарья Донцова - Букет прекрасных дам
Старикашка пришел в восторг и тут же купил девице прехорошенькую золотую цепочку. Ната была очень довольна. Кавалер, объяснивший ей, что женат, мог встречаться с девчонкой только раз в неделю. Остальные шесть дней Наташа была вольна делать, что хочет, а для траханья, простого и грубого, для элементарного удовлетворения молодого здорового организма имелся Толик. Вот так они существовали, все страшно довольные: старичок, Наташа и Анатолий.
— Парень-то почему радовался? — удивился я.
Света захихикала:
— «Папик» Натке денег давал, а та Толяну отстегивала. Думаю, Толька знал все про дедульку. Вот такой компот. Да вы не переживайте, новую найдете.
— Что же вы мне правду про Наташу и Толю рассказываете, если считаете, будто я любовник сестры, — поинтересовался я.
— Так вы сами про Федотова упомянули, — не полезла за словом в карман девчонка, — значит, знали все. И потом, она ведь умерла, а вы другую найдете. Кстати, вам Ната очень нравилась?
— Почему вы спрашиваете?
— Я не сумею ее заменить? — прищурилась Света и выпятила вперед плоскую грудь. — Вот уж про меня никто не сможет сказать, что я вожу любовника за нос. Я честная. Вы платите — я ваша.
Подобное понятие о честности, ей-богу, удивляет. Я не успел сказать ни слова, как Света ухватила меня за руку и зашептала:
— Ну к чему вам время тратить на поиски новой девушки? На меня гляньте.
Испугавшись, что она сейчас начнет раздеваться, я быстро сказал:
— Светлана, вы прелестны, но, к сожалению, ошибаетесь.
— Да, — вскинула бровки собеседница, — и в чем?
— Во-первых, я не подхожу вам по возрасту.
— И что из этого?
А действительно, что? Не с того аргумента начал.
— Я никогда не имел никаких дел с Наташей.
— Розы тогда зачем принесли? И деньги?
Вздохнув, я решил признаться:
— Меня наняли собрать сведения о подругах погибшей Риты Родионовой. Вы знали ее?
— Конечно, — фыркнула Света.
— Хорошо?
— Учились вместе, только Риточка со мной даже не разговаривала. Кивнет утром, и все дела.
— Почему?
— По кочану. Она богатая, мы бедные, дельфин и русалка.
— Кто? — изумился я. — При чем тут дельфин и русалка?
— При том, что они, как известно, не пара, — хихикнула Светочка, — вы радио слушаете?
— Очень редко.
— Оно и видно. А кто вас нанял?
— Бабушка Риты, Элеонора.
— А-а-а, ну-ну, — пробормотала девчонка недоверчиво, — деньги, значит, заберете.
— Оставьте себе.
Света мигом спрятала конверт в карман, я подождал, пока она одернет свитерок, и поинтересовался:
— А Наташа что-нибудь конкретное говорила о кавалере?
— Что именно?
— Возраст, например.
— Нет, упомянула только, что старый, ну вот, как вы, например.
Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Светочке небось только-только исполнилось восемнадцать, и я, справивший сорокалетие, должен казаться ей Мафусаилом. Впрочем, кавалеру могло быть и пятьдесят, и шестьдесят, если он хорошо следил за собой.
— А имя она не упоминала?
— Иван, — ухмыльнулась Света, — по странному совпадению его тоже зовут Иван, впрочем, он просил, чтобы Ната звала его Вава.
— Как? — оторопел я.
— Вава, — засмеялась девица, — правда, идиотизм!
В машину я сел в полной растерянности. Иван, да еще и Вава! Хорошенькое совпадение.
Домой я явился к обеду. Элеонора выслушала доклад, несколько раз погоняла туда-сюда запись на диктофоне и ухмыльнулась.
— Ты, оказывается, шалун! Завел с девчонкой шашни!
— Интересно, кто же это решил назваться моим именем?
— Никто, — спокойно ответила Нора, — просто того похотливого козлика, любителя свежего женского тела, тоже зовут Иван. Совсем не редкое имя для старичков.
И она весело рассмеялась.
— Но Вава?
Нора, продолжая улыбаться, подъехала к письменному столу и достала папочку.
— Ну-ка, прочти.
Я вытащил несколько газетных вырезок и уставился на подчеркнутые красным фломастером строки: «Скажи, Ваня, какое из воспоминаний детства больше всего тебя раздражает?» — «Ну, наверное, дурацкая кличка Вава, которую мне дали одноклассники!»
— Что это? — удивился я.
— Интервью с известным эстрадным певцом Иваном Аржа, — пояснила Нора, — дальше листай.
«Почему герой вашего нового романа носит какую-то совершенно неблагозвучную и немужественную кликуху Вава?» — «Вот тут я с вами категорически не согласен. Вава — так звали меня в детстве родители. До сих пор при звуках этого имени меня обуревают счастливые воспоминания. Имя Иван мне не по душе. Скажу по секрету, жена и дочь зовут меня только Вава».
Я поднял глаза на Нору.
— А это разговор с модным писателем Иваном Потворовым. Если дальше посмотришь, там еще несколько отрывков из бесед с разными людьми на эту тему.
— Но зачем вы их собираете?
Нора фыркнула:
— Решила поработать психотерапевтом. Я великолепно знаю, как ты дергаешься, услыхав «Вава», вот и решила избавить тебя от комплекса. Видишь, многих Иванов в детстве звали именно так, но кое-кому это нравилось. Так что можешь успокоиться.
— Интересно, почему?
— Тебе Николетта не объясняла?
— Ну, вроде в младенчестве, когда я только начал лепетать, на вопрос: «Как тебя зовут?», отвечал: «Вава».
— Думаю, что и у других та же история, — вздохнула Нора, — детские прозвища самые живучие. Многих Сергеев отчего-то зовут Серый, а Володей — Вованами или Вовчиками.
Я молчал. Честно говоря, Нора меня удивила. Надо же, составляла досье, чтобы показать мне.
— Ладно, — хлопнула хозяйка рукой по подлокотнику, — собирайся.
— Куда? — изумился я.
— Съездишь к этому Анатолию и порасспрашиваешь его.
— Зачем?
— Да так, — пожала плечами Нора. — Ты, главное, не спорь, делай, что тебе говорят, и все, думать стану я. Хорошо? Действуй, Вава!
Делать нечего, пришлось покориться и вновь ехать в тот дом, где жила Настя Королева.
Глава 9
Дверь в квартиру Анатолия распахнулась сразу, вернее, я даже не успел нажать на звонок, как она открылась, и на лестничную площадку вышла грузная тетка лет шестидесяти, в отвратительно грязной куртке и жуткой, клочкастой, самовязаной шапке. В руках она держала объемистую и весьма замурзанную хозяйственную сумку.
— Вы к кому? — безнадежно устало поинтересовалась женщина и подняла на меня выцветшие глаза.
Но кожа на ее лице еще не успела окончательно увянуть, и я понял, что тетка ненамного меня старше, просто она из простонародья и не слишком заботится о внешности. Ест сколько хочет, в основном макароны и хлеб с маслом, вот и превратилась в доменную печь, растеряв всякое сходство с прекрасной дамой.
— Вы к кому? — словно эхо повторила баба, ставя сумку на заплеванный пол.
— Мне нужен Анатолий.
Женщина скользнула по мне взглядом и тихо поинтересовалась:
— Из органов, что ли?
— Каких? — удивился я.
— Внутренних, — ответила она и стала методично запирать целый ряд замков, которыми щетинилась неказистая дверь.
В моем понимании внутренние органы — это печень, почки, легкие… Но баба явно имела в виду милицию. Интересно, зачем она так тщательно запирает квартиру? Насколько я успел заметить, посетив вчера Анатолия, красть там нечего, и уж совсем смешно крепить запоры на хлипкой деревяшке, которую можно элементарно вышибить легким движением плеча.
— Из нашего отделения, что ли? — бормотала баба, пряча связку ключей в карман. — Насчет заявления?
Неожиданно мой язык сам по себе брякнул:
— Нет, я из министерства, из МВД.
Женщина попятилась:
— Чего еще на мою голову?
Я страшно обозлился сам на себя. Ну какого черта соврал? А главное, как естественно, походя, сделал это! Сейчас женщина потребует документы и с позором спустит меня с лестницы. Но собеседница неожиданно навалилась телом на перила и заплакала.
— Господи, ну за что мне это? Ну чем прогневала создателя? Что же все мне говно да говно на башку льет…
Я совершенно не переношу женских слез и ощущаю себя полным идиотом, когда при мне плачут. Рыдающая баба размазывала жидкость по лицу грязно-серой варежкой, а у меня нехорошо защемило сердце.
— Ну-ну, — заквохтал я, похлопывая ее по плечу, — ну-ну, не стоит так расстраиваться, все, что нас не убивает, делает нас только сильней.
Женщина стащила с головы шапку, мне в нос ударил запах давно не мытых, сальных волос и сказала:
— Авось помрут, сил моих нету больше.
— Кто должен скончаться?
— Да ироды мои, Толька и Гришка, — произнесла собеседница и вновь заплакала, но на этот раз тихо, поскуливая, словно обиженное животное.
— Толя дома?
— В больницу свезли вчерась, — шмыгнула баба носом и показала на грязную торбу, — вот волоку туда шмотье…
