Дарья Донцова - Ночной кошмар Железного Любовника
– Севе повезло больше, – заметила я.
– Не знаю, – серьезно ответила Антонина. – Дядя никогда не распространялся о своем детстве, мы с ним не дружили, хотя у нас не такая уж большая разница в возрасте. Всеволод родился намного позднее моей мамы, скорее он мне в старшие братья годился, но никогда таковым не являлся. Вот Гришка другое дело. Пономарев меня аки верный пес защищал, в обиду не давал, его даже старшие ребята боялись. В интернате жизнь, как на зоне: надо найти кореша и стоять с ним против всего мира спина к спине.
– Удивительно, что ты поддерживаешь отношения с людьми, которые тебя маленькую, как приблудного котенка, из дома вышвырнули, – сказала я.
– Нет, это не совсем так, – улыбнулась Тоня. – Меня забирали на субботу-воскресенье, на каникулы и праздники, покупали одежду, сладости. Офелия и Пенелопа частенько заходили в детдом, интересовались моими успехами. Помню, мне лет десять было, когда Пени со мной откровенно поговорила, как со взрослой. «Анатоль гений, – сказала она, – ему для работы необходима тишина. Ты бегаешь, шумишь, мешаешь деду. И мы все ходим на работу, некому за тобой в течение дня приглядеть, лучше тебе пока в интернате пожить. Мы тебя очень любим, желаем добра, не бросаем. Если случится неприятность, только позови, мигом примчимся». И знаешь, я это совершенно нормально восприняла, никогда не испытывала комплекса сироты, считала себя внучкой Анатоля на удаленном воспитании.
– Отличное выражение – удаленное воспитание, – хмыкнула я.
– Вот Гришка был брошен, – словно не слыша моих слов, продолжала Тонечка. – Его мать лишили родительских прав за пьянку, и вскоре она умерла. Отец неизвестен, к Пономареву никто в детдом не приходил, в гости не приглашал. Я его пару раз к Анатолю привела, но потом Офи попросила: «Тонечка, мальчику у нас лучше не бывать. Если хочешь его порадовать, можешь принести другу конфет или кусок торта, нам еды не жаль. Но приголубить паренька в семье мы не сможем. Незачем внушать ему несбыточные надежды, еще подумает, что Анатоль хочет над ним опекунство взять».
Антонина повернулась к окну.
– Вот Сева, тот ни разу в интернат не зашел. Он меня недолюбливал. При отце и тетках всегда был вежлив, а если случайно тет-а-тет сталкивались, норовил ущипнуть, вроде в шутку, но очень больно, с вывертом. Или за волосы таскал со всей силы. Один раз целую прядь выдрал, и я пожаловалась Пени. Севку, несмотря на то, что он был большой, а я маленькая, извиниться заставили и наказали. А на следующие выходные, когда я снова к Анатолю в дом пришла, Всеволод меня в кладовке поймал, руки мне заломил и прошипел: «Еще раз наябедничаешь, глаза выколю и язык вырву». Ой, я так перепугалась! Ночь спать не могла, тряслась в кровати, от каждого шороха в ужас приходила, ждала Севку с ножницами или ножом. Наши с ним отношения окончательно разладились, поэтому я в Москву учиться удрала, в общежитии жила, хотя могла в Ковалеве остаться. Но все плохое в конечном счете оборачивается к лучшему. Сейчас бы я прислуживала Анатолю, работала на него, как Сева. А год назад дядя передо мной неожиданно извинился: «Прости, Тонь, дурака я в детстве валял. Пойми меня правильно – я отца обожал и к тебе ревновал. Ну, полный идиот! Ты совсем маленькая была, а я уже почти взрослый. Но ума мне не хватало. Не сердись, давай забудем прошлое. Мы самые близкие родственники, нам положено любить друг друга».
Подруга замолчала.
– И ты его простила? – спросила я.
Антонина улыбнулась.
– Сказала, что не помню никаких разногласий, считаю его прекрасным человеком, а в детстве все глупые. Да, я его простила. Но отчего-то никак не получается заплакать, когда думаю, что Севы уже на свете нет. Я злопамятная сволочь, да?
– Это шок, – сказала я, – слезы придут позднее.
Тонечка потерла виски ладонями.
– Может, и так. Я долго думала, почему Анатоль по-разному относился к своей родне. Сестры, Офелия и Пенелопа, сын Сева с ним жили, а дочь Нина отдельно? Про Светлану не говорю, она была отрезанный ломоть, удочерена отчимом, да еще уголовница. Ясное дело, он постарался от нее дистанцироваться, не захотел помогать. Хотя ведь любой может совершить ошибку. Вероятно, протяни Анатоль старшей дочке руку в трудную минуту… Ладно, не будем о грустном. Но моя мама была очень положительным человеком, а отец ее только на праздники звал. А потом я узнала: Офи и Пени артистичные натуры, прекрасно поют, танцуют. Офелия стихи пишет, их местная газета публикует, Пени картины рисует, ее выставки в библиотеке, где она работает, устраивают. Всеволод с пяти лет на рояле играл, его в Ковалеве чуть ли не Моцартом считали. На все городские праздники в театре устраивали концерты – кстати, эта традиция сохранилась по сию пору, – артисты перед администрацией Ковалева и жителями выступали. И кто среди постоянных участников? Офелия свои вирши читает, Пенелопа в хоре запевает, Сева на рояле бренчит. Все талантливые, яркие, и всех их Анатоль под себя подмял. Сестры у него вместо домработниц, сын на побегушках. А моя мама обычный бухгалтер, человек не творческий, гордиться нечем, но очень самостоятельная, не захотела перед отцом на цирлах стоять, вот Анатоль ее и недолюбливал. И я тоже безо всяких талантов, поэтому оказалась в интернате. Деду нравятся лишь яркие натуры. А вот Федя унаследовал музыкальные способности Севы, и Авдеев-старший его пригрел. Правда, все равно ненадолго, надоел ему мальчик.
– Все решено! – загремел из коридора голос Анатоля. – Идите сюда! Немедленно!
Глава 9
Мы с Тоней поспешили на зов и увидели в столовой режиссера, Пенелопу и Офелию с заплаканными лицами, Ивана с Лидой, Галину, Екатерину Федоровну в черном платке. Не хватало только Пети.
– Все решено! – торжественно повторил Анатоль. – Мы поставим в память о моем безвременно ушедшем сыне спектакль и покажем его на большой театральной сцене. Это будет грандиозный проект, равного которому нет в мире. Впервые вместе с профессиональными артистами в действе примут участие члены семьи погибшего. Вы все! Вместе! Так мы почтим память Всеволода. И празднование Нового года не отменяется. Сегодня, в двадцать ноль-ноль, состоится репетиция.
Я с удивлением слушала Анатоля. Какая постановка? Что за чушь несет дедушка? Он собрался устраивать прогон капустника? У Анатолия Сергеевича помутился рассудок? Тело Всеволода находится в морге, надо думать о похоронах, поминках, а не о хороводе с Дедом Морозом. Неужели никто не осадит режиссера?
– Прекрасная идея! – воскликнула Пенелопа.
– Уверена, душа Севочки сейчас поет от радости, – подхватила Офелия.
– Мальчик этого непременно хотел бы, – подала голос Галя.
– Да, да, – закивала Екатерина Федоровна. – Он бы нам сказал: «Ни в коем случае не плачьте, лучше устройте праздник. Не стоит рыдать, я у врат рая».
– Постановка пьесы – потрясающий акт! – восхитился Иван. – Наверное, ты хочешь показать что-нибудь из Шекспира?
– Или древнегреческую трагедию? – предположила Лидия.
Анатоль хлопнул в ладоши.
– Все пока свободны. Сбор в восемь вечера. Виола!
Я вздрогнула.
– Слушаю.
Авдеев приблизился ко мне.
– Разрешите поблагодарить вас за содействие в поимке убийцы Севы.
Меня почему-то затошнило.
– Я не сделала ничего особенного, просто передала следователю разговор вашей невестки с любовником. И рано еще говорить о вине Агаты, она не доказана.
– Пустая формальность! – воскликнул Иван. – Эта узбечка никогда мне не нравилась.
– Она таджичка вроде, – поправила его жена. – Девица выглядела весьма пронырливой. А что станет с ее отвратительным бизнесом? Кто унаследует ее лавку?
Анатоль взглянул на Лиду.
– Это не интересно.
Режиссер повернулся ко мне и протянул бархатную коробочку.
– Примите в знак благодарности за поимку Агаты.
Я машинально взяла ярко-красную коробочку в виде сердца и откинула крышку. Внутри оказался крохотный серебряный кулончик с янтарем. Подобные изделия во времена моего детства продавались в любом табачном ларьке и стоили чуть дороже батона хлеба.
– Боже, какая прелесть! – ахнула Офелия.
– Невероятная красота! – подхватила Пенелопа.
– Чудесно подойдет к вечернему платью! – восхитилась Галина. – Надо купить пару цепочек, длинную и короткую, получится два варианта украшения, под разную одежду. Можно на свитере носить и с кофточкой с глубоким вырезом.
– Сразу видно, вещь антикварная! – с восторгом произнесла Лида.
– В наше время натуральный янтарь редкость, – вставил свое слово Иван, – скоро он вообще исчезнет.
– Изделие безупречной элегантности! Правда, Тонечка? – спросила Екатерина Федоровна.
– Симпатичный кулон, – дипломатично ответила та и покосилась на меня.
– Большое спасибо, – поблагодарила я режиссера. – Но мне неудобно: я не сделала ничего особенного. И, повторяю, Агату увезли для допроса, скорей всего ее отпустят.
