Иоанна Хмелевская - Кот в мешке
– Литье и пышная рельефная чеканка в сочетании с тонкой резьбой по металлу, – с нескрываемым восторгом провозгласила специалистка.
Вернулась Алиция с кучей пузырьков, тюбиков, кусков мыла и прочей мелочи. Я сразу догадалась – всё из кошачьих мешков, и почувствовала, как во мне явственно тает прежняя неприязнь к этому увлечению подруги. Вот, опять пригодилось.
Беата приступила к проверке, которая на сто процентов подтвердила правильность ее первоначального заключения. Шахматы оказались платиновыми. Осмотрев все фигурки, Беата определила возраст комплекта лет в сто – сто двадцать. Отсутствие специальной литературы не давало возможности установить изготовителя, наша экспертка могла лишь утверждать, что сделал их какой‑то выдающийся европейский мастер, поскольку на шахматах не было замечено никаких признаков того, что их сделали в Индии, Китае, Персии или на каких‑то других континентах.
Все мы как‑то не сразу осознали огромную ценность, которую представляла наша находка. Езус‑Мария, платиновые шахматы, да мы никогда и не слышали о таких! Они бесспорно являлись собственностью Алиции. Каждый нормальный человек себя бы не помнил от радости, став обладателем такого богатства, но не Алиция. Она больше всего радовалась тому, что сразу усомнилась в их серебряном происхождении. Мысль о том, чтобы продать их и уже безбедно доживать свой век, ей и в голову не пришла. Впрочем, не буду ее критиковать. Кому вообще придет в голову продавать такую прелесть даже под угрозой смерти от голода? Да нет, пусть наслаждается сознанием, что у нее они есть, и незачем впадать из‑за этого в эйфорию. Главное, не проболтаться посторонним.
Погасив эйфорию и в себе, мы немного успокоились. Нам даже удалось отговорить хозяйку от намерения разместить шахматных коней среди остальных лошадок ее любимой коллекции, украшавшей книжную полку в большой комнате. После чего мы запаковали шахматы в их книгу‑футляр и на время забыли о них. Как и о том, что не мешало бы продолжить каталогизацию библиотеки.
***
Тем временем датские железные дороги не дремали. Нам позвонили.
– Твоя сумка уже едет, – сообщила Беате Алиция, положив телефонную трубку. – Они обнаружили ее в последний момент перед въездом поезда на паром и ближайшим поездом отправили обратно.
– И куда мне теперь ехать? – обрадовалась и забеспокоилась счастливая Беата.
– На станцию. Она отправлена хельсингорским поездом, а в Биркерод будет… Сейчас соображу. В восемнадцать тридцать будет в Копенгагене… восемнадцать пятьдесят… должна прибыть поездом в девятнадцать двадцать. Обратишься к железнодорожнику в первом вагоне. Ты на каком говоришь?
– На английском.
– Ну, тогда справишься.
– Я ее подброшу, – вызвалась я. – Зачем ей опять тащиться пешком, если захочет погулять – завтра погуляет.
– О, какие вы добрые! – до слез расчувствовалась Беата. – От сердца отлегло.
– Тогда, пожалуй, я воспользуюсь оказией и тоже поеду, – обрадовалась Мажена. – Нужно же мне когда‑то вернуться домой, тем более что завтра концерт. Алиция, умоляю тебя, спрячь шахматы как следует и, пожалуйста, не забудь, куда спрячешь!
Беата предложила:
– Пусть спрячет после того, как мы все три уедем – не возникнет подозрения, что подглядываем.
– Совсем голову мне заморочили! – махнула рукой Алиция.
Судя по тому, что вечером, когда я укладывалась спать, в моей комнате не было заметно ни малейшего следа пребывания там шахмат, Алиция их действительно спрятала. Надеюсь, с умом…
***
А вот сумки Беата не получила. Тот железнодорожник в первом вагоне, к которому мы обратились, не знаю, начальник поезда или машинист, вежливо заявил нам, что ни о какой сумке не слышал и на Центральном вокзале ему ничего в руки не сунули. По‑английски он говорил неплохо, внимательно выслушал объяснения Беаты и высказал предположение, что, по всей видимости, с нужным поездом он разминулся на какую‑то минуту. Теперь нам надо позвонить в Ховетбанегард.
Совет был правильным, но звонить нам никуда не пришлось. Оказывается, сразу после нашего отъезда Алиции позвонили с Центрального вокзала и, извиняясь тысячу раз, сказали то же самое: не удалось отловить нужный поезд из‑за какой‑то минуты. Беатина сумка в данный момент находится у дежурного по вокзалу и будет отправлена нам, уж вы извините, только завтра, в десять утра.
– Они хотели отправить ее первым поездом, в шесть утра, – похвасталась Алиция, – но удалось убедить, что это «не будет удобно для нас». Не волнуйся, раз она в Копенгагене, теперь уже ни с каким поездом не разъедется. Ну что, ужинаем?
***
Ужасающий рев вырвал меня из объятий сна поздней ночью. Похолодев, я ожидала – сейчас рухнет дом, не иначе как в Дании землетрясение. Прошло несколько минут, дом не свалился мне на голову, и, окончательно проснувшись, я поняла: проклятый бачок. Вот приспичило кому‑то по ночам в туалет! Мог бы и не спускать воду! Ладно, раз не землетрясение, можно спать.
А утром все же предложила:
– Давайте по ночам воздерживаться от спуска воды. Что скажете? В ночной тишине, Алиция, твой ошалелый бачок ревет с удесятеренной мощью.
– Я уже давно воздерживаюсь, самой неприятно, – не возражала хозяйка. – А кто сегодня спускал?
– Не знаю, ты или Беата.
– Клянусь, не я, – отреклась Беата. – Во‑первых, я спала мертвым сном и даже не слышала, как он, по твоему уверению, ревел, а во‑вторых, чувствую себя в этом доме непрошеным гостем, что хуже татарина, и стараюсь вести себя тише воды. После того как вчера напугалась, я бы ни за что не стала раздражать ночью проклятый бачок.
– А ты не чувствуй себя татарином, – посоветовала ей хозяйка, – не то и в самом деле будешь излишне выделяться на общем фоне. Тут каждый чувствует себя хозяйкой. Так, говоришь, не ты? И не я. Иоанна, да, верно, ты сама?..
– Не думаю, – оскорбилась я. – К тому же технически затруднительно спускать воду в туалете, лежа в своей постели.
– А ты уверена, что это именно вода грохотала?
– Уж в этом я не ошибусь, ведь моя комната совсем рядом. А что, никто из вас не слышал?
– Я не слышала, – подтвердила свои слова Беата.
Алиция была не совсем уверена.
– Вроде бы меня что‑то разбудило, – рассуждала она. – Возможно, и бачок, да я уснула, прежде чем сообразила, что же гремело. А сама спуститься она не могла? Хотите яйцо?
Я отказалась от яйца на завтрак, Беата тоже. Яйцо (в единственном числе) было любимым и постоянным завтраком Алиции.
– К сожалению, могла, – со вздохом ответила я на вопрос Алиции насчет воды. – Да отстань ты от меня со своим яйцом! Много, много лет назад… – произнесла я, вероятно, каким‑то интригующим голосом, судя по тому, что все замерли и перестали жевать, – …в моем доме создалась неприятная ситуация. Вода в бачке нашего единственного туалета вдруг принялась спускаться сама по себе, когда ее никто не вызывал. Правда, без такого оглушительного шума, зато регулярно. И это, надо сказать, было невыносимо! Из чего я делаю вывод, что данное явление – не прецедент, и не относится к области сверхъестественного.
– Кончай издеваться! – замахнулась на меня черенком ложечки хозяйка. – Как ты справилась со своим неестественным прецедентом?
– Очень просто, вызвала сантехника, и он сменил бачок Что‑то в нем раскрутилось, так что исправить было нельзя. Балда, чего скалишь зубы? Я о бачке, а не о сантехнике.
Алиция, похоже, вспомнила о предстоящих расходах и перестала улыбаться.
– Исправить можно все, ладно, поглядим, как он будет вести себя и впредь.
– Если примется рычать сам по себе – сразу уезжаю, – решительно заявила я. – Со слухом у меня всегда были проблемы, но я не глухая и долго такого не выдержу. Да и ты, попомни мое слово, быстро спятишь, если вообще не сбежишь из дома.
– Подумаю…
Беата не вмешивалась в наш разговор, не отрывая взгляда от часов. Все ее мысли были о сумке. Она наверняка торчала бы с раннего утра на перроне, если бы я опять не предложила довезти ее до станции на машине, поскольку мне снова требовалось ехать за покупками. Пешком я тут по магазинам не ходила, хотя до них было не больше километра, но не хотелось таскать тяжести, а продукты сами почему‑то отказывались самостоятельно добираться до дома. Мне бы пришлось тащить картошку для Алиции, бутылки с пивом для всех, а также для всех молоко и овощи, для себя – любимую рыбу, так что продуктов набиралась целая гора, к тому же некоторые в стеклянной таре, а это делало их еще тяжелее. Можно было, конечно, воспользоваться любимой Алициной сумкой на колесиках, которую она мне всякий раз подсовывала, да как‑то не лежало у меня к ней сердце.
***
На сей раз Беата наконец получила свою сумку. Когда подъехал поезд, из первой двери головного вагона высунулся железнодорожный служащий с большой целлофановой сумкой в руке, спросил у нас фамилию, услышал ее, с улыбкой вручил нам сумку, с улыбкой же принял благодарственное пожатие руки, и поезд двинулся дальше. Ошалевшая от счастья Беата готова была обнять весь мир и с радостью согласилась сопровождать меня по магазинам.
