Фаина Раевская - Анекдот о вечной любви
— В синкопе пиццикато на четверть запаздывает, — с умным видом изрек Петр после того, как примерно с полминуты послушал соло в исполнении Зинаиды.
…Второй раз нарушать Уголовный кодекс Петьке не пришлось. В приемном покое, к счастью, все были заняты вновь прибывшим больным — синеньким мужичком в видавшем виде пальтишке, рукав которого насквозь пропитался кровью. Несмотря на это печальное обстоятельство, дядька энергично размахивал руками и, как мог, отбивался от обступивших его врачей, медсестер и медбратьев. В эту минуту им всем было явно не до нас, никто не обратил внимания на странную парочку, по-шпионски втихомолку покидающую больницу.
Как оказалось, Петруха проявил невиданную, но похвальную рыцарскую дальновидность: его собственный «жигуль», ровесник Куликовского сражения, внезапно захворал, потому Петька позаимствовал у какого-то своего приятеля железного коня, не менее древнего, но пока еще более или менее здорового, по имени «Москвич». В машине я со всеми подробностями поведала Петрухе о ночном пришельце. Коллега внимательно выслушал, но удивленным не выглядел. Наоборот, он сосредоточенно кивал, пока я говорила, а когда рассказ мой подошел к концу, удовлетворенно заметил:
— Быстро работают, молодцы! Вась, а ты вообще как… В смысле самочувствия? Голова не болит?
— Опомнился, — проворчала я. — А насчет самочувствия я тебе так скажу: одно копыто я уже отбросила. Если мы срочно ничего не предпримем, второе откинется само!
Пророчество мрачноватое, но — оно недалеко от истины. Я внимательно посмотрела на медный профиль приятеля и, холодея от предчувствий, задала вопрос, не дававший мне покоя последние полчаса:
— Петя, ты ведь знал, что меня хотят убить?
— Знал, — не стал спорить Петька. Я ожидала продолжения, каких-то пояснений, но их не последовало: приятель молчал, сосредоточенно глядя на ночное шоссе. После недолгих сомнений было решено применить в отношении коварного друга оружие массового поражения — я разревелась в голос. Не так чтобы по правде, но с чувством, с толком, с расстановкой. Ординарец сразу заволновался:
— Василь Иваныч, завязывай с мокрым делом, слышь?! Не люблю я этого!
— Ты знал — и не сказал, не предупредил…
Друг называется! — судорожно всхлипывала я, причем уже вполне серьезно.
— Да не знал я, не знал! Я потом уже понял, когда все случилось…
— Это как так?
— Да так! Помнишь, в автобусе я хотел тебя шантажировать? Ну, типа, если бы ты была замужем и все такое…
— Конечно, еще бы не помнить, — давешняя обида присоединилась к свежей, и я зарыдала с удвоенной силой.
— Да не реви ты, ей-богу! — разозлился Петруха. — Слушай дальше. Я камеру-то в карман куртки спрятал, а глазок видоискателя в дырочку для пуговицы просунул. Все, как Шерлок Петрович советовал. В автобусе давка была, ну, и камера-то возьми да и включись! Впрочем, — смутился приятель, — может, я сам забыл ее выключить. Техника незнакомая… Короче, уже дома я просмотрел отснятый материал…
Петруха снова умолк. Не то выдерживал театральную паузу, не то проверял мою нервную систему на прочность. Только напрасно это, мамой клянусь! Я нынче на голову стукнутая, так что терпения у меня совсем нету. Его у меня и при здоровой-то голове не шибко много… В общем, двинула я Петеньке по его богатырской спинушке, чтоб впредь не повадно ему было издеваться над больным человеком, который дважды за день стал жертвой покушения.
Экзекуция оказала на Петруху благотворное влияние — слова из него посыпались со скоростью пулеметной ленты. После литературной обработки и некоторой цензурной правки выяснилось, что за несколько мгновений до несчастного случая за моей спиной отирался молодой мужчина. Детина, жлоб, по словам Петьки.
— Понимаешь, Вась, я сразу обратил на него внимание еще там, в автобусе, — повинился Петька. — Очень уж он не походил на пассажира общественного транспорта. Даже по приблизительным, грубым прикидкам, упакован он тысяч на пять-семь баксов. Такому самое место в салоне «мерса» или «Ауди», на худой конец. И рожа у него, прошу заметить, глумливая.
— Ну, допустим, у тебя рожа тоже не крем-брюле, — заметила я, имея в виду чисто мужское украшение под Петькиным глазом.
— У меня это временное явление, а у него пожизненное, — припечатал приятель и, тяжко помолчав, глухо произнес: — В ментовку идти надо, Василий! К Кольке Зотову. Молодой следак, но талантливый — страсть. У него нюх, как у собаки. И глаз, как у орла.
Предложение друга меня почему-то здорово разозлило.
— Да пошел ты со своим Зотовым!!! — рявкнула я так, что Петька даже подскочил на водительском сиденье. — Дружкам твоим, известное дело, труп нужен. А так — нет тела, нет дела! А я не хочу смотреть на свое прекрасное тело в виде трупа. У меня, между прочим, Клеопатра на руках и папа старенький в деревне под Рязанью! Да и что мы можем твоему Зотову предъявить? Манию преследования? Мол, товарищ… Кстати, кто он по званию?
— Старлей…
— Ага, товарищ старший лейтенант, мы тут ехали в автобусе, и морда одного мужика нам не глянулась! Натурально, подозрительная морда. А еще он рядом отирался в своих дорогих одеждах, после чего Василиса Ивановна из автобуса вывалилась. Даже запись с камеры — еще не доказательство. Болтался парень позади, так ведь толчея какая была! Хрень все это, Петенька!
— Ты не права, Никулишна! Во-первых, Колька — толковый мужик, из новой формации ментов. Во-вторых, на записи почти четко видно, как мужик за твоей спиной проявляет подозрительную активность, совершает какие-то пассы руками, после чего ты вылетаешь из автобуса. Ну, и в-третьих, как я понял, у тебя тоже имеются кое-какие доказательства, что покушение на тебя — не плод буйной дамской фантазии. В баночке ведь не анализы. Или я ошибаюсь?
— Ты гений, Петька! — радостно завопила я, а гений снова подпрыгнул на месте.
— Завязывай, Василь Иваныч, орать-то, — приходя в себя от испуга, проворчал себе под нос Петруха. — Тебя не поймешь: то гений, то придурок, то жених… Ты уж определяйся скорее с моим статусом!
— Гений, гений, — успокоила я приятеля. — Знаешь, что нужно сделать? Ты свяжешься со своим Колькой Зотовым и попросишь его о помощи чисто по-дружески: дескать, Колян, проведи экспертизу содержимого судна. Тьфу, баночки, естественно. Сможешь убедить друга? Он тебе не откажет?
— Возможно, и не откажет. Только если в банке окажется что-то неправильное с его точки зрения, вопросами замучает.
— А мы его — ответами! — беспечно отмахнулась я, потому что в эту минуту меня больше интересовали не вопросы мента новой формации, а содержимое баночки. И еще кое-что: — Петька, мне срочно нужно посмотреть запись из автобуса.
— Думаешь опознать своего ночного гостя? — догадался Петруха.
— Ага.
— Ты же не видела его лица.
— Зато фигуру хорошо разглядела. Очень миленькая, между прочим. Как у древнегреческого атлета. Я такие только в Эрмитаже видела, на шедеврах великих мастеров.
— Это ты говоришь мне, своему жениху?..
В целях соблюдения моей безопасности было решено, что Петруха заночует у меня. Я закрыла входную дверь на все замки и на цепочку, но этого мне показалось мало, и я заставила Петьку пододвинуть к двери еще и тумбочку для обуви, после чего со смешанным чувством облегчения и тревоги улеглась на диван.
Пока Петька суетился в кухне, пытаясь соорудить хоть какой-нибудь ужин (или уже завтрак?) из того скудного продуктового набора, что имелся у меня в холодильнике, я горячо жаловалась Клеопатре на судьбу. Крыса слушала крайне невнимательно, ее больше занимала моя забинтованная голова и клапан катетера, торчавший под ключицей. В спешке, с какой мы покидали больницу, я про него совсем забыла. Надо вытаскивать! Я же не могу ходить с торчащей из меня трубкой!
— Знаешь, Василиса, я отказываюсь от юрдого звания твоего жениха. Уж извини, — заявил Петька, появляясь на пороге.
— Не очень-то и хотелось, — слабым голосом отозвалась я, но заинтересовалась: — А почему?
— Ты не хозяйственная. Разве может в холодильнике у нормальной женщины храниться крем для лица, молочко для тела и упаковка сушеной лаврушки? Ни тебе колбаски, ни пельмешек, даже яиц нету!
— Яйца есть вредно, сплошной холестерин. А колбаса — вообще отрава!
— Серьезно? Знаешь, я бы с удовольствием отравился каким-нибудь сервелатом или, на худой конец, «Докторской». Но за неимением отравы я гречку сварил и кофе. А ты чего кислая такая? Плохо себя чувствуешь?
Петька с аппетитом набросился на гречневую кашу, а меня, по правде сказать, при виде еды затошнило, но кофе я с удовольствием попробовала.
— Ты сможешь достать из меня катетер? — поинтересовалась я у приятеля. Тот поперхнулся кашей и мучительно закашлялся. Я терпеливо дожидалась, когда он снова сможет дышать полной грудью и адекватно реагировать на ситуацию. Наконец Петька обрел дар речи.
