Дарья Донцова - Крутые наследнички
Я сложила газету. Ничего нового и интересного я не узнала. Да и зачем было хранить эту старую информацию? Я заглянула в конверт – ничего. Развернула еще раз газету и стала просматривать. На полях четвертой полосы было написано: «Ренальдо Донован, аэродром Ле Бурже, третий ангар». Может, этот Ренальдо что-нибудь знает? Во всяком случае, это было единственное, что я выяснила.
В Ле Бурже я попала как раз к обеду. Первый встретившийся мне механик в засаленном комбинезоне кусал гигантский сандвич длиной в метр.
– Не знаете ли вы, где найти Ренальдо Донована? – спросила я.
– Да там ищите, в третьем ангаре. А что, у вас машина сломалась?
Не ответив ему, под палящим солнцем я пошла по полю. Было немилосердно жарко, и блузка прилипла к телу. Вдоль ограждения тянулись сараи, похожие на гигантские банки сардин. Наверное, это и были ангары. Открыв дверь того, на котором была написана римская цифра «три», я заглянула в прохладный полумрак.
– Месье Донован, вы здесь?
– Здесь, – раздался голос откуда-то из глубины.
Я пошла на звук. Возле раскрытого окошка стоял мужчина в зеленом комбинезоне. Свет падал ему в затылок, и я не видела лица.
– Месье Донован? – переспросила я, щурясь от солнечного света, льющегося из окна.
– Да, зовите меня Ренальдо. А вас, очевидно, прислала Анриетта? Где ваша машина?
Поколебавшись секунду, я решила не разубеждать его.
– Машина, к сожалению, дома, я приехала на такси.
– Я не могу сейчас поехать с вами. Разве только после работы или в воскресенье с утра.
Он повернулся лицом к свету, и я увидела, что называть мужчиной этого подростка явно преждевременно. Заметив мое удивление, Ренальдо истолковал его по-своему.
– Мне двадцать три года. Выгляжу я, конечно, моложе, но в моей квалификации вы можете не сомневаться. Вся моя жизнь проходит среди самолетов, и я могу собрать и разобрать мотор ночью, в темноте, с завязанными глазами. Да и Анриетта вам, наверное, обо мне рассказывала.
Он замолчал, потом заглянул под стол:
– Сейчас вообще-то обед. У меня есть термос с холодным кофе и парочка сандвичей. Не желаете попробовать? А то, я смотрю, вы так вспотели, что у вас все лицо красное. Наверное, долго ходили по полю?
Я охотно согласилась и, отхлебывая восхитительно ледяной кофе, сказала:
– Ну, я-то не буду вас заставлять разбирать мотор ночью, да еще с завязанными глазами. А что, вы живете здесь?
Ренальдо покачал головой.
– Нет, вот мой отец, тот действительно жил здесь, а мы с женой арендуем небольшую квартирку неподалеку. Да вы знаете этот дом. Он рядом с той парикмахерской, где вас стрижет Анриетта. Правда, моя жена прекрасный мастер?
Я обрадованно закивала головой – слава богу, теперь я знаю, кто такая Анриетта.
– Наверное, интересно работать на аэродроме. А катастрофы часто случаются?
Ренальдо вздохнул.
– Иногда бывают.
– Несколько лет тому назад погибли мои приятели. Они улетали как раз из Ле Бурже.
– Военные?
– Нет, у них был маленький частный самолет. Может, вы даже их знали – барон и баронесса Макмайеры.
Ренальдо отложил в сторону сандвич.
– Кто вы и что хотите узнать?
– Меня прислала Анриетта.
– Не лгите. Если хотите что-то узнать о той катастрофе, то давайте шестьдесят тысяч франков, и я расскажу все, что видел. Вы не похожи на клиентов Анриетты, да и такие кусты на макушке она бы никогда не оставила.
Да уж, мальчишка был наблюдателен.
Вздохнув, я полезла в сумочку.
– А что, ваша информация стоит таких денег?
Ренальдо пожал плечами:
– Расскажу, что знаю, но деньги вперед.
– Я надеюсь, вас устроит чек? Не думаете же вы, что я таскаю с собой наличными такую сумму?
– Возьму и чек.
После того как листок бумаги перекочевал из моей книжки в жадные руки Ренальдо, он сказал:
– Спрашивайте!
– Вы видели, как Макмайеры садились в самолет. Не заметили чего-нибудь странного?
Ренальдо оглушительно расхохотался:
– Лучше бы вы спросили, было ли там что-нибудь нормальное. Сначала они стали грузить в самолет ящики. Никому из аэродромной обслуги не доверили, все сделали их слуги. Баронесса объяснила моему отцу, что в ящиках очень дорогая коллекция. А как погрузились, тут и началось. С ними были их дети: мальчишка моих лет и девочка помладше, так годов четырнадцать по виду. Ну, им вот-вот улетать, а мальчишку и скрутило, прямо выворачивает наизнанку, на губах пена… Я, честно говоря, ему вначале позавидовал. Вот, думаю, несправедливо-то как. Одних мы с ним лет, а я в грязи, шасси мою, а он весь такой из себя, в Лондон на собственном самолете летит. А уж как его прихватило, так даже жалко стало. Вызвали «Скорую», его быстренько на носилки и – хоп – увезли. Стали они опять собираться. Баронесса ни в какую не хочет лететь, домой, говорит, поеду, к сыну. Но барон и та тетка, что с ними была, – полная такая, в красной шляпе – вот они вдвоем и уговорили ее. Тетка эта и говорит: подумай, твою коллекцию ждут. Только она замолчала, девчонка давай истерику закатывать: мол, ей приснилось ночью, что самолет взорвется, взорвется, и все тут. Но тетка с бароном быстренько так девчонку и баронессу в самолет затолкали и улетели. Ну а когда самолет-то пропал, я так и подумал, что сон в руку был.
– Кому – в руку?
Ренальдо крякнул:
– Все мои беды от моего длинного языка. Больше ни о чем не спрашивайте, не расскажу ни за какие деньги.
Я вспомнила, как однажды темной дождливой ноябрьской ночью сказала Аркадию: «Ни за какие деньги не пошла бы сейчас в Тимирязевский парк». Наташка захохотала и спросила: «А за миллион долларов?» Я согласилась, что за миллион не пошла бы, а побежала. Тогда она спросила: «А за пятьсот тысяч?» Остановились на том, что я бы и за сто долларов охотненько сбегала. Вспомнив эту историю, я раскрыла сумочку и выписала Ренальдо еще один чек. Видно было, как в его душе борются страх и жадность. Наконец алчность победила.
– Ну ладно, так и быть, только поклянитесь, что вы не из газеты и не из полиции.
Я поклялась с чистой душой.
– Улетели они, значит. Отец мой ку-да-то ушел, а я в ангар побрел. Чувствую запах такой, косметический, не аэродромный. Я ведь наполовину итальянец, нос у меня – как у служебной собаки. Стал озираться, а она, оказывается, в ящик влезла, в котором отец ветошь держал. И влезла, и ящик-то закрыла, но вот кусок платья прищемила, и запах, конечно, выдал. Подхожу я к ящику, поднимаю крышку, а она там, глаза в слезах. Вытащил я, значит, ее, поглядел – красивая такая девочка, беленькая, только очень испуганная. Вот испуг-то ей рот и развязал. Стала говорить, что брат ее негодяй, каких мало, ненавидит всех своих родных, что она поняла: он решил самолет с родственниками взорвать. Одним ударом сразу двух зайцев убить: и от семейного уюта избавиться, и страховку за материнскую коллекцию получить. Вроде той страховки миллион долларов. А она сама, Лиза ее звали, все матери рассказала, да та ей не поверила и велела молчать, чтобы отца лишний раз не злить. Ну а на аэродроме, когда Лиза увидела, что Жан больным прикидывается, тут она так перепугалась! А мать ни в какую ей не верит, посадила ее в самолет, а девчонка не промах, притворилась, что в туалет пошла, а сама тихонько вылезла и в ангаре спряталась.
Я велел ей тогда помалкивать да домой идти. Но она только головой покачала: «Нет, не могу я домой идти, брат обязательно убьет». Оставил я ее тогда в ангаре, а сам пошел платье какое-нибудь принести, свое-то она все в масле замазала. А когда вернулся, ее уже не было, даже запах испарился…
– И это все?
– Не совсем. Я тогда никому ничего не рассказал, даже полиции. Девчонка убежала, засмеют ведь меня, скажут – выдумываю черт-те что. Но спустя примерно полгода пришел ко мне мужчина, денег принес и велел, чтобы я об этой истории помалкивал.
– А что за мужчина, он представился?
Ренальдо покачал головой.
– Нет, но я все равно узнал, как его зовут. У него…
Не успев закончить фразу, он как-то странно выпучил глаза, открыл рот и упал лицом вниз. Я ничего не поняла, только ощутила, как горячий ремень хлестнул меня по голове. Все быстро завертелось, а потом кто-то выключил свет.
ГЛАВА 11
Я проснулась оттого, что какой-то шутник щекотал мне нос соломинкой. Открыла глаза и через секунду поняла, что это не соломинка, а прозрачная трубка, прикрепленная к носу. Я лежала в кровати, и к моему телу с разных сторон были подведены какие-то шланги. Вокруг кровати висели стеклянные бутылки. Между штативами стоял стул, на нем, скрючившись, спала моя невестка в белом халате.
– Оля, – позвала я ее, – Оля!
Девушка подскочила от неожиданности, потом посмотрела на меня и выбежала в коридор. Я ошиблась, это была не Оля. Через секунду в палату вплыла женщина-бегемот.
– Милочка, – загудела она уютным басом, – милочка, посчитайте-ка нам до десяти!
Я уверила ее, что помню не только устный счет, но и то, как меня зовут и где я живу. Единственно, чего я не понимала, это как я сюда попала и почему.
