Игорь Тумаш - Чисто русское убийство
— А что расскажете про Александра Генриховича?
— Разными брат с сестрой получились, кровь–то одна, но между душами — ничего общего. Ольга Генриховна — человек, живущий насыщенной внутренней жизнью, брат — он на поверхности весь. Щеголь, жуир, бабник. Мы, то есть челядь мироновская, между собой гусаром его прозвали. Бывая в Киселевграде, Александр Генрихович непременно все городские казино, известные рестораны обходил.
— Азартный игрок? — оживился Прищепкин.
— Да нет, насколько мне известно, в казино скорее порисоваться ходил, дабы выкурить там с выражением значимости на челе сигару, продемонстрировать девицам роскошные свои усы и очередной дорогой костюм. Мелочь проигрывал, мелочь выигрывал.
— Чем Александр Генрихович занимается? Бизнесом?
Аглая Викторовна хмыкнула:
— Да уж, бизнесмен… Бизнесмена из себя корчит. На выезде. Парикмахер он. В дорогом московском салоне работает. Деньги водятся. Семьи–то у него нет, поэтому на костюмы, сигары, девиц и провинциальные рестораны денег хватает.
Прищепкин пятерней потянулся к затылку: надо ж было купиться так. Столько лет меж людей трусь, а парикмахера с бизнесменом перепутал.
— Коль Александр Генрихович на мишуру падок, то ведь вполне мог завидовать Миронову черной завистью, правда?
— Неправда, — категорически возразила Аглая Владимировна. — Александр Генрихович по–своему очень порядочный человек. Относится к тем редким людям, которые безмерную любовь к самим себе вполне удачно совмещают с любовью к близким. Он преклонялся перед Петром Олеговичем, рядом с ним видя себя со стороны. Несмотря на свой мужественный, даже воинственный вид, Александр Генрихович на удивление добродушный, безобидный человек. И благородный. Ему абсолютно несвойственны зависть, недоброжелательство. На него всегда можно положиться. Да, он идеально пустой внутри, тем не менее это респектабельный, безукоризненный джентльмен. Не ошибусь, если скажу, что и к сестре он относился гораздо лучше, чем та к нему. Ольга Генриховна, когда брата не видела, то вообще, кажется, забывала о его существовании. Мне постоянно приходилось напоминать ей о днях рождения Александра Генриховича, и каждый раз она недоумевала: надо же, совсем выскочило. Идут годы–то, летят прямо.
— Ладно, оставим Александра Генриховича в покое. Расскажите о Деменкове, водителе, горничной и поваре.
— Павлик Деменков самбист, бывший воспитанник Петра Олеговича. Вернулся из армии и долго не мог работу подходящую найти. Торговать не умел, а устраиваться куда–нибудь на завод не видел смысла. Сунулся к Воропаеву. Это Деменков его с Петром Олеговичем свел, тем самым все агентство охранное сосватал. Павлик парень спокойный, рассудительный и выдержанный. Полностью предсказуемый, главное. Звезд с неба не хватает, но Петр Олегович ему больше всех доверял, поэтому и приставил к жене — главной своей ценности.
Водителем у нас Симчук Коля, мужик солидный, семейный, насквозь положительный и невыразительный. Этакий, знаете, пузанчик с пшеничными усами и с шуточками простонародными. За машиной как за собственным ребенком следит, водит аккуратно. Проработал всего три месяца, Петр Олегович по рекомендации его взял.
Горничной у нас Гуля, Гульнара то есть, чистюля–татарочка. Отмалчивается все, зато на улыбку щедрая. Зубы белые, ровные, один к одному. Павлушина жена, лучшей для него и не придумаешь. Ни минуты без дела не сидит, так и порхает по комнатам, а сама как куколка.
Повар, наконец, старый черт Угольников. За семьдесят уже, добрые пятьдесят за плитой, величайший спец. Корабельным коком начинал, потом по экспедициям мотался.
— А почему вы его чертом назвали? — перебил Прищепкин, надеясь получить от Аглаи Владимировны зацепочку хоть на престарелого повара.
— Да потому что Угольников на черта из фильма «Вечера на хуторе близ Диканьки» похож. И на артиста Милляра тоже. Поэтому с таким же успехом Угольникова можно было и Бабой Ягой назвать, и Кащеем Бессмертным. Зубы Угольников на какой–то полярной станции потерял, кончик длинного носа от водки вечно красный — его ведь и из питерской «Астории» за пьянку выгнали, и из московского «Арагви». Четыреста соусов зато может приготовить Угольников, пятьсот муссов. Да он из опилок, наверно, кашу такую сварганит, что и губернаторам–сенаторам не стыдно скормить. Там же, на кухне, и живет, домишко–то свой внучке отдал, а другого имущества не нажил. Тюфяк, смена одежды… Но ведь и не нужно Угольникову больше ничего. Сыт, пьян и нос в табаке, на большее не претендует. Из квартиры Угольников практически не выходит, телевизор не смотрит, газет не читает, приемник не слушает. Врут, мол, все. Он и зарплату–то через раз берет. Куда, говорит, дену. Как ни заглянешь на кухню, Угольников над плитой колдует, папиросу потухшую деснами жует да в творческом экстазе похрюкивает. Колпак на лысине грязный, из мешка с картошкой горлышко бутылочное торчит. Черт и есть.
* * *
— Вот ведь как бывает, а! — Карнач возбужденно расхаживал по своему кабинету, размахивая в ритм шагов какой–то папкой. Фоминцев сидел с обратной стороны генеральского стола и холодно наблюдал за поведением шефа. — Ваша необразованность послужила неким указующим перстом! Ведь если б вы сразу халат тот дурацкий распознали, то за какую версию первым делом ухватились? «Японистую», верно? И куда бы она увела? Да хрен знает, в Нагасаку какую–нибудь! Однако вы в протоколе осмотра зафиксировали, будто халат женский. А меч самурайский — ха–ха! — определили дефективным. Тем не менее — кто бы мог подумать! — вас же подспудно вела профессиональная интуиция! В общем, как и Прищепкин твой вынюхал, извращенцем Миронов оказался. И убил его кто–то из бывших любовников! Сто процентов гарантии! Так что, Гунар Петрович, не ходи больше на завод этот, прошу тебя. Не трепи нервы людям проверкой! Не трать свое и государственное бесценное время понапрасну!
— Григорий Калинович, а вам не кажется подозрительным, что любовник–убийца уж больно крутым оказался? Троих охранников убрал, лабораторию спалил. Я еще допускаю мысль, что кто–то из любовников Миронова, тот же Самойлов, мог на Петра Олеговича руку поднять. Из ревности или, например, со злости, что подарки, деньги за услуги по другому адресу пошли. Но… Это же почерк профессиональных бандитов, готовых ради сокрытия следов преступления на все. Только профессионалы знают, что следы нужно уничтожать любой ценой. А то… танцоришка какой–то…
— Танцоришка, говоришь! — Карнач злобно выпучился на Фоминцева. — А если представить, что этому танцоришке Петр Олегович ни за что ни про что вынес смертный приговор? А танцоришка решил за это Петру Олеговичу секир–башка сделать! Что он горел желанием отомстить и другим людям, которые, возможно, также участвовали в вынесении приговора, и для этого хотел во что бы то ни стало избежать ареста? Почему бы танцоришке в таком случае не замочить охранников, не спалить бесценную лабораторию? Ненависть способна и самых обыкновенных людей превращать в сильных, изворотливых и беспредельно жестоких. Тебе ли, Фоминцев, не знать?
— Ну и чем же Петр Олегович мог возбудить такую патологическую ненависть у Самойлова?
— А вот чем. Полюбуйся! — Карнач с торжествующей миной швырнул папку, которой досель размахивал, на стол перед Фоминцевым.
— Что это?
— Заключение патологоанатома.
«Смерть наступила в результате отделения черепно–мозговой части тела от тканно–скелетного туловища…» — забубнил Фоминцев. (Ментояз! Автору «1984» для стилизации оного попросту не хватило б фантазии.)
— Ты снизу читать начинай, — перебил Карнач. — Про «отделение» я без заключения догадался.
— Что?! — воскликнул обычно невозмутимый Фоминцев, последовавший совету генерала.
— А то, ёшкин кот! Миронов был ВИЧ-инфицирован. А из этого следует, что мог инфицировать Самойлова, соображаешь?
— Но Самойлова мог также инфицировать и кто–нибудь другой. Наконец, еще нужно разобраться, кто кого инфицировал. Вполне может оказаться, что Самойлов — Миронова.
— Может. Однако похоже на то, что Миронов даже не догадывался, что инфицирован, а у Самойлова, сделавшего анализ, поехала крыша, и он задумал во что бы то ни стало наказать переносчика. Так как точно не знал, кто его «наградил», то в помутнении рассудка решил убивать всех, с кем вступал в половой контакт. Не единичный, кстати, случай… Не понимаю таких людей, — вздохнул Карнач. — Ну, подцепил заразу — будь человеком, сдохни достойно. Нет, норовят счеты свести. Бывает и похуже, когда ВИЧ-инфицированные ставят перед собой цель утянуть за собой в могилу как можно больше людей и умышленно инфицируют еще сотни людей. Впрочем, это характерней для ВИЧ-инфицированных проституток, которые из нимфоманок превращаются в мужененавистниц.
