Варвара Клюева - О мертвых — ни слова
Мне ужасно хотелось последовать совету, но он исходил от противника, а народная мудрость учит остерегаться данайцев, дары приносящих. Я гордо покачала головой:
— Обойдусь. Проходите на кухню. В гостиной у меня общая стена с соседкой, а Софочка наверняка уже поджидает нас по ту сторону со стетоскопом. И потом, мне нужно срочно выпить чаю.
Селезнев кивнул и послушно двинулся в указанном направлении. Я забежала в спальню, натянула на себя второй свитер и присоединилась к гостю. Он молча наблюдал, как я наливаю в чайник воду, зажигаю газ, достаю и расставляю посуду, шарю в холодильнике.
Когда все было готово, я разлила по кружкам кипяток, плеснула заварки и забралась с ногами в любимое кресло.
— Итак?
Селезнев покашлял, отхлебнул чаю и поднял на меня глаза.
— Варвара Андреевна, у меня к вам просьба. Вы догадываетесь, кто я и почему вас беспокою? — Я кивнула. — Так вот, мне хотелось бы сначала поговорить с вами неофициально. Не могли бы вы дать мне слово, что этот разговор останется между нами?
От неожиданности я пролила на себя горячий чай и с чувством выругалась. Как прикажете это понимать? Неужели этот олух надеется заманить меня в такую примитивную ловушку? На доверительный чиновничий тон я не клюю еще со славных советских времен. Спасибо, накушались. Придумайте что-нибудь пооригинальнее, гражданин начальник.
Видимо, ко всем прочим своим талантам Селезнев был еще и телепатом. Во всяком случае, он ответил на мою мысленную тираду, даже не взглянув на меня:
— Это не уловка, Варвара Андреевна. Я хочу рассказать вам одну занятную историю и при этом довольно сильно рискую. Поверьте мне.
— Мамочка с раннего детства внушала мне: никогда не верь милиционерам. — (Вот бы удивилась мама, узнай она, какие советы давала своему неразумному дитяти!)
— Ну, я не настоящий милиционер, — улыбнулся Селезнев.
— Вот как? Может, у вас и милицейская фуражка с гербом города Киева имеется? — поинтересовалась я подозрительно.
— Я не совсем правильно выразился. Я и в самом деле работаю в милиции, но попал туда по ошибке, не по призванию. И не только туда, но и на юридический факультет тоже.
— Это как же вас угораздило?
— Знаете, это невероятная история. Я предпочел бы рассказать ее вам как-нибудь в другой раз, когда вы получше меня узнаете.
«Намекаешь, что наше знакомство может и затянуться?» — разозлилась я и довольно резко спросила:
— А почему вы решили, что в другой раз я поверю вам охотнее?
— К тому времени вы уже будете знать, что я именно тот человек, с которым может произойти самая невероятная история.
Последний довод я могла принять. Сама отношусь к числу людей, притягивающих невероятные события. И хотя притягиваю я их, как правило, не одна, а в компании с друзьями, наличие свидетелей и других участников не особенно прибавляет доверия к моим рассказам. Выходит, мы с Селезневым товарищи по несчастью. Это соображение еще больше укрепило мою бессознательную симпатию к капитану, хотя она и без того уже достигла угрожающих размеров. Нужно было срочно возводить барьеры.
— Как бы то ни было, Федор Михайлович, я не могу пообещать вам молчания. Мне вообще крайне редко удается скрыть что-либо от друзей, а в данном случае они, ко всему прочему, имеют полное право на мою откровенность.
Селезнев кивнул.
— Понимаю. Хорошо, тогда поступим так: я расскажу вам то, что хотел, и повторю свою просьбу, а решение оставлю на ваше усмотрение.
«Ох, не к добру эта сговорчивость!» — подумала я, но согласилась. Да и что мне оставалось делать?
Селезнев согрел меня улыбкой, налил с моего позволения вторую чашку чаю, отпил немного и приступил к рассказу:
— В прошлую субботу мне пришлось спозаранку поехать в одну из городских больниц. Туда доставили человека с огнестрельными ранами; человек этот был без сознания и умирал, но, по мнению врачей, мог перед смертью прийти в себя и назвать стрелявшего. А я, стало быть, дежурил под дверью его палаты. Вскоре после полудня раненый, так и не придя в себя, скончался. Я поговорил с хирургом и собрался уходить, но у лифта меня перехватила взволнованная медсестра и попросила разобраться в одном неприятном инциденте. Мне отчаянно хотелось отослать ее к местному участковому и поехать домой отсыпаться, но, услышав, что речь идет о подброшенном трупе, я заинтересовался.
Мы спустились в приемный покой, где застали двух ошалелых санитаров и врача «скорой помощи», стоявших над покойником. Врач заявил, что тело подкинули в машину, пока они переносили в приемный покой больного. По его словам, он и санитары отсутствовали буквально три минуты, а вернувшись, обнаружили совершенно невменяемого шофера и труп в салоне. Я спросил, не может ли он предположительно назвать причину смерти. Врач уже успел бегло осмотреть тело и видимых повреждений не нашел. Подумав немного, он сказал, что смерть, возможно, наступила по естественным причинам.
Тогда я посоветовал даме из больничного персонала сообщить о происшествии участковому. Если вскрытие подтвердит предположение доктора, то в действиях тех, кто доставил таким необычным способом тело, нет состава преступления, и милиции останется лишь установить личность покойного и разыскать родственников. «Личность-то мы уже установили», — сказала медсестра и протянула мне паспорт, выданный на имя Кирилла Владимировича Подкопаева. Я убедился, что лицо на фотографии действительно похоже на лицо покойника, и заглянул в конец. Штамп о прописке свидетельствовал, что Подкопаев последние десять лет жил в Шатуре, но я зацепился взглядом за предыдущую надпись: МГУ, Ленинские горы. В моем паспорте стоит точно такой же штамп, и тоже предпоследний. Эта мысль осела у меня в голове, хотя я уже решил покойником больше не заниматься.
Но очень скоро передумал. Попрощавшись с медиками, я вышел из приемного покоя и столкнулся со злополучным водителем той самой «скорой». Он действительно выглядел невменяемым. К тому же нес какую-то ахинею о бойкой голой вьетнамке на последнем месяце беременности, которая занималась акробатикой перед его машиной, а потом рухнула прямо на живот и с таким грохотом, что «мальцу ее точно не жить». Мало того, когда шофер выскочил из машины, чтобы отвести пострадавшую в больницу, она припустила от него с такой прытью, что «ног было не видать». А вернувшись после неудачного преследования, водитель увидел остолбеневших санитаров и невесть откуда взявшийся труп.
После такого рассказа весь мой сон как рукой сняло. Я, каюсь, страшно любопытен. Мне до смерти захотелось познакомиться с оригинальной вьетнамкой и услышать разгадку этой истории.
И направил я свои стопы к альма-матер, где после долгих переговоров уломал секретаря ректората раздобыть мне список выпускников 1986 года — именно в тот год покойного выписали из общежития. На мое счастье, Подкопаев Кирилл Владимирович отыскался в первой же папке, которую положила передо мной секретарь. Закончил он, как выяснилось, мехмат.
От мехмата меня отделяло всего несколько этажей, и я не поленился их одолеть. Там мне тоже сопутствовала удача. Я довольно быстро отыскал сокурсника Подкопаева, а ныне преподавателя Виктора Колесника, и он согласился ответить на мои вопросы.
Правда, услышав, что меня интересует Подкопаев, Виктор Петрович приуныл и заговорил с явной неохотой, но все же мне удалось почерпнуть кое-какие сведения. Во-первых, я узнал, что из Шатуры Подкопаев давным-давно уехал и обитает в Москве. Во-вторых, нынешнего его адреса Колесник не знал, так как покойный Кирилл Владимирович постоянно переезжал от одного сокурсника к другому и долго на одном месте не задерживался. В-третьих, несколько лет назад Подкопаев прожил около месяца у самого Колесника, и вспоминать об этом Виктору Петровичу было явно неприятно. В заключение нашего разговора я попросил Колесника назвать нескольких человек, принимавших участие в судьбе Подкопаева, и он, полистав записную книжку, снабдил меня списком фамилий и телефонов.
Вернувшись домой, я сел к телефону и принялся обзванивать людей из списка. По странному совпадению все, кому я сумел дозвониться, говорить о Подкопаеве не желали. Да, помнят такого, да, жил у них одно время, но это было давно, и с тех пор никто ничего о нем не знает. Я уже начал отчаиваться, но решил дойти до конца списка. Последним в нем значился Павел Сегун.
При звуке этого имени я подобралась. Пашка Сегун, прозванный за свою уникальную непотопляемость Поплавком, был одним из тех хороших общих приятелей, кто получил приглашение Генриха, но на вечеринку прийти не смог. Теперь понятно, где Селезнев пронюхал о нашем сборище у Генриха. Понятна и удивительная осведомленность, которую он выказал в разговоре с Сержем. Поплавок — большой любитель почесать языком — был в курсе почти всех наших дел.
— Сегун меня приятно удивил, — продолжал между тем Селезнев. — Едва я успел представиться и задать первый вопрос, он перебил меня словами: «Слушай, Михалыч, ты бы подъехал ко мне, мы бы славно с тобой посидели. Заодно я тебе все и расскажу. Понимаешь, я тут купил банку пива и воблу, хотел позвать друзей, да не могу дозвониться. Приезжай, а?» Я, конечно, поехал. «Банка» пива оказалась пятилитровым жбаном, поэтому желание Сегуна зазвать кого-нибудь в гости объяснялось просто. Кроме того, как он доверительно мне сообщил, в пятницу ему было велено отвезти жену с детьми к имениннице-теще, из-за чего, к великой его досаде, пришлось отказаться от участия в мальчишнике, который устраивали его друзья. «С утра пораньше сорвался оттуда, купил пива, думал позвать всех к себе, наверстать упущенное, и ни одна зараза на звонки не отвечает».
