Наталия Клевалина - Убийственная осень
Овчарка и Васса пошли помочь своей старушке хозяйке спуститься с крутой лестницы. Когда они ей помогли, наверху возникло еще четверо бабулек, пришлось помочь и им, брать под руку и сносить вниз их узлы и корзинки. Народ все прибывал. В зале было довольно тепло. Пару раз по ноге Овчарки пробегали мыши, но она их никогда не боялась. Она демонстративно не заметила отца, который прошел мимо нее. Груша никому не помогала — ей было некогда. Она уселась в углу, открыла серебристый ноутбук и самозабвенно застучала по клавишам. Пришли две дуры малолетки, те самые из поезда, что все время за ручки держались. По их разговору Овчарка догадалась, что и они живут на Полярной.
— Стало быть, лесбиянки их тоже погнали, — заметила Овчарка.
— Конечно, лесбиянки со стажем поняли, что у девчонок это возрастное, от глупости, — отозвалась Васса.
Прошел, наверное, час, и людской поток поредел. В конце концов вниз спустились две полные эмчеэсовки в пуховиках и эмчеэсовец, который встречал их у ворот. Они были мокрые и взъерошенные, как мыши в половодье.
— Ну, теперь будет… Ветер с ног валит, — сказал мужчина, вытирая рукой лицо, — погодим немного, вдруг кого еще принесет, а потом двери припрем чем-нибудь.
Вот здесь-то Юрик и выкинул номер. Он ходил по залу, будто искал кого-то. И увидел Овчарку.
— Опять сидишь! — закричал он.
Овчарка от неожиданности вздрогнула.
— Опять прохлаждаешься! Сказал ведь, что белая ждет! Иди к ней, иди, слышишь! — И он подтолкнул Овчарку к лестнице.
Васса пришла на помощь. Она встала между Юриком и Овчаркой.
— Отстань от нее, уходи, — велела она строго, но Юрик не унялся, снова стал кричать.
— Погоди, — сказала Овчарка Вассе, — он меня помочь кому-то зовет. Кому-то помощь нужна. Я пойду схожу.
— Ты что, рехнулась?! — рассердилась Васса. — Я тебя никуда не пущу, пусть там и нужна кому-то помощь. Я твоей матери пообещала, что тебя целой и невредимой домой привезу.
— Так ты звонила маме! — разозлилась Овчарка.
— Это она мне позвонила. Ведь ты ей только и сказала на автоответчик, что уезжаешь далеко и надолго. Ну, я ее и успокоила. Не о том речь. Пока я жива, ты никуда не пойдешь. У меня только одна подруга — ты.
— Но мне надо наверх, я чувствую, что кто-то ждет, чтобы я помогла ему, правда. Кроме того, я должна видеть тайфун.
— Я всегда знала, что ты сбрендила еще в детстве. Так на то я и твоя подруга, чтоб тебя вразумлять, когда у тебя крыша течь начинает.
— У меня крыша течь начинает?!
Так они пререкались. Юрик монотонно орал, как автомат, раз в полминуты: «Пошла! Пошла!» Тут еще один эмчеэсовец подключился. Он сказал, что Овчарка может идти на все четыре стороны, раз ей так приспичило. Но лично он ровно через двадцать минут запрет двери. Васса вцепилась в рукав Овчарки мертвой хваткой. А тут еще Овчаркин отец решил вмешаться. Он сказал, что Овчарке не стоит выходить. Это Овчарку совсем взбесило. Она решила, что теперь уж точно пойдет. Она прорычала отцу:
— Мне насрать на тебя! Что хочу, то и сделаю, и ты мне не указ! Рожей не вышел! Не заработал права мне указывать, говно!
И тут посреди этого концерта не по заявкам раздался голос:
— Пусть идет! — Это сказал старец, который сидел на стуле.
Он произнес это негромко, но его почему-то услышали. И сразу замолчали, как по команде. А Овчарка моментально взлетела вверх по лестнице. Надвинув поглубже капюшон штормовки, она выбежала из монастырских ворот. И сразу увидела лошадь.
Эту лошадь Овчарка уже видела — она принадлежала музею, который размещался здесь же, в монастыре. Когда на остров приезжали важные гости, лошадь запрягали в красивую тележку и катали их. Все остальное время эта лошадь с еще двумя паслась в низине, рядом с Полярной улицей. Овчарка любила лошадей и все хотела подойти к ней и угостить чем-нибудь вкусненьким. Но так и не сходила из-за дождя. Низкорослая, пузатая лошадка, с черными хвостом и гривой, была серая, почти белая. Очевидно, она с испугу сорвалась с привязи и прибежала сюда. На ней был недоуздок. Сбежала, вырвав колышек, за который ее привязали длинной веревкой. А теперь запуталась в веревке этой передними ногами и свалилась. Лошадка все билась, но встать не могла.
«Так вот кто эта белая, которой помочь надо, — подумала Овчарка, — все ясно как день».
Она достала острый перочинный ножик и в двух местах перерезала веревку, распутать которую было совсем невозможно. Овчарка не успела даже недоуздок взять. Кобыла вскочила, толкнула Овчарку головой, свалила с ног и помчалась от монастыря так, будто за ней черти гнались.
Овчарка, вся в грязи, с криком «Куда?! Вот глупая скотина, куда тебя понесло?» побежала за ней. Веревка хоть и стала короче, но все равно волочилась за кобылой по земле. Овчарка пыталась наступить на нее, но ничего не выходило. А двери закроют через двадцать минут. Теперь уже через десять. Если прямо сейчас повернуть назад, можно еще успеть.
Овчарке такая мысль пришла в голову только затем, чтобы тут же уйти от нее. Овчарка продолжала погоню за дурацкой лошадью. Она думала, что кобыла, скорее всего, боится моря и побежит в глубь острова. Но та вопреки всякой логике с вытаращенными глазами поскакала к берегу, отбрасывая комья грязи в лицо преследующей ее Овчарке. Лошади, когда пугаются, сразу голову теряют.
Поселок выглядел нежилым, будто люди, все до единого, отсюда ушли давным-давно. «Поселок Зеро какой-то», — подумала Овчарка, и ей стало не по себе. Даже комары пропали неведомо куда.
Овчарка всегда все делала наперекор. В пятнадцать лет она ни разу не пробовала курить или пить что-нибудь крепче какао только потому, что все ее подружки дымили и, задыхаясь, пили для понта ликер. Вот и теперь, если все сидят в монастыре и по погребам, она будет ходить по острову.
Между тем кобыла привела ее точно на то место, где они гуляли с Вассой, когда только приехали, и где к ним пристала коза. Здесь кобыла встала. Она выглядела спокойной и не чувствовала своей вины. Будто это вовсе не она мчалась сумасшедшим галопом от Овчарки два километра. Запыхавшаяся Овчарка подошла к ней:
— Ну и вот что тебе тут понадобилось, скажи, может, я пойму?
Овчарка пыталась взять ее за недоуздок. И тут увидела «Лорелею». Вот это было действительно страшно. С горизонта очень быстро наползала чернота, сверкая молниями. Море сделалось вдруг спокойным. Наверное, оно тоже испугалось. Овчарка быстренько взяла себя в руки.
«Это еще не страх, — подумала она, — господи, идет прямо на меня!»
И вот тогда, непонятно почему, Овчарка подбежала к кромке воды и крикнула, размахивая руками:
— Ну ты, уходи! Уходи! Тут люди! В море уходи!
Она была почему-то уверена, что тайфун ее послушает. После прилива на песке валялось много маленьких красных медуз. Точно лужицы птичьей крови. Овчарка случайно наступила на одну, но времени вытереть ботинок от медузьего желе не было. Она схватила кобылу за недоуздок и повела за собой.
Чернота вдруг остановилась над морем. Она точно задумалась, время от времени подсвечивая себе вспышками. «Лорелея» будто разглядывала остров и маленькую Овчарку на его краю. Овчарка шла дальше. Она вдруг услышала музыку. Немудрящая песенка, которая ей надоела еще в Москве. Овчарка решила, что, может, это какая-нибудь обдолбанная парочка, которой надо открыть глаза на происходящее. Валяются небось на берегу и ни черта не видят вокруг себя. Она подходила все ближе, и музыка становилась все громче, но никого видно не было. Отсюда пустынный берег просматривался хорошо.
«Откуда ж музыка?» — думала Овчарка и шла дальше. В одном месте трава доходила до самой воды. В траве лежали большие красно-коричневые валуны. И еще там лежало что-то белое. Наверное, бревно, гладко облизанное морем добела и выброшенное на берег, здесь таких много. Нет, не бревно. Коричневый кожаный поясок и мокасины «Гуччи»… белый костюм… теперь он желтый от песка… У Шуры Каретной было лицо маленькой усталой девочки, которая только что заснула. Овчарка могла его видеть, когда волны слегка шевелили мертвую. Овчарка испугалась. «Ну же, — сказала она себе, — трусиха ты, твой бравый прадед теперь от стыда за тебя вертится в гробу, как пропеллер. Это просто мертвый человек. Нечего тут бояться. Не укусит он тебя. Давай подойдем поближе. И это еще тоже не страх». Если б Овчарка была одна, она, вероятно, и струсила. Но с ней была лошадь — все же живое существо рядом, не так страшно. К тому же кобыла, как показалось Овчарке, смотрела на нее с издевкой: вот, мол, дрейфло. Овчарка подошла ближе. Что-то, наверное, в цифровом плеере само нажалось, и вот теперь песенка так и врезалась в уши Овчарке. «Будь со мной, каким хочешь, но люби меня только такой» — этот приставучий мотивчик припева в Москве Овчарка мурлыкала про себя несколько дней подряд.
— Бедная, вот бедная, — прошептала Овчарка, — какое у нее усталое тело…
