Наталья Александрова - Алмазная принцесса
– Нет, но когда он успел? – горестно спросила Лизавета. – Вроде бы все время он с этой своей мымрой находится, когда не на работе. А в магазине тоже все время на виду…
Я хотела спросить, где Валерик теперь работает, но вовремя спохватилась. Лизка все равно ничего не скажет, а меня еще больше заподозрит.
Я положила на стол деньги и осторожно, не поворачиваясь спиной к очумевшей от ревности официантке, вышла из кафе.
К Лизавете мы подошлем дядю Васю, он учинит ей допрос по всем милицейским правилам, уж он умеет. И если Лизка владеет какой-либо информацией о Татьяне, дядя Вася из нее это вытрясет.
Я перешла дорогу и открыла дверь цветочного магазина. И сразу же попала в эпицентр циклона. Или тайфуна, как кому больше нравится. Или торнадо, имя которому было Римма Михайловна.
– Ты что это себе позволяешь? – заорала она визгливым голосом, из чего я сделала вывод, что в магазине не было ни одного покупателя. – Ты где это шляешься в рабочее время?
– Обедала, – коротко ответила я, пытаясь плавно обойти фурию, – могу я пообедать? Или у вас в магазине сотрудники должны с голоду умирать?
Римма поперхнулась воздухом и заступила мне дорогу.
– Ты… – пыхтела она, – ты… еще смеешь возражать? Да ты никто, и звать тебя никак! Да я на твое место завтра же сто человек найду!
Ага, найдет она. То-то четвертый день объявление у них висит, что продавец требуется. Никто не торопится на такую-то зарплату!
Я молчала, прикидывая про себя, нужно ли мне еще оставаться в магазине. Вроде бы все сведения я уже получила, вряд ли девочки еще что вспомнят. И даже вещи Танины просмотрела. Стало быть, пора отсюда уходить.
Римма восприняла мое молчание как знак покорности и еще больше разошлась.
– Уродка безрукая! Ничего не умеет, а туда же – права качать! С голоду она помирает! Да ты у меня вообще без обеда работать будешь!
Глаза у нее потихоньку вылезали из орбит, лицо стало красное, как помидор, а голос приобрел диапазон дисковой электропилы.
Лечиться надо, Римма Михайловна!
Я огляделась вокруг. Если сейчас метнуть этой заразе в лицо вон ту кливию, то жалко цветок. Земля высыплется на голубой свитерок, это приятно, но кливия как раз собирается цвести, так что ей вреден такой стресс. А если брызнуть Римме в лицо раствором удобрения, еще привлекут за хулиганство.
– Не смейте говорить мне «ты», – отчеканила я, – в последний раз предупреждаю, а то за себя не ручаюсь.
– Вон из магазина! – заорала Римма. – Ты здесь больше не работаешь!
– И не собиралась никогда работать в этой богадельне, – я пожала плечами, – цветы все больные, вялые, ассортимент скудный, директриса дура и истеричка. Разоришься скоро!
Римма зашипела, как кошка, позабыв от злости все слова, и бросилась на меня.
Я ловко увернулась и метнула в нее круглый кактус. И как только сил хватило!
Кактус сбил Римму с ног да еще обсыпал землей из горшка. И еще колючки застряли в волокнах свитера. Римма пыталась их вытащить, но укололась. Стоявшая в дверях Лена кусала губы, чтобы не расхохотаться, и показала мне за спиной Риммы большой палец.
– Счастливо оставаться! – сказала я на прощание.
Мне никто не ответил.
Василий Макарович положил телефонную трубку и еще несколько минут смотрел на нее с детской обидой и откровенной неприязнью. Вот они какие, эти женщины! Даже Василиса, к которой он относился по-отечески, которую научил азам трудной и опасной работы детектива, к которой, чего греха таить, привязался за время совместной работы, – даже она оказалась черствой, неблагодарной и безжалостной эгоисткой! Вместо того чтобы окружить больного человека заботой и лаской, вместо того чтобы подавать ему каждые полчаса горячий чай с медом или малиновым вареньем и три раза в день кормить вкусной и калорийной домашней пищей – вместо этого она нагружает его работой! Его, тяжелобольного, немолодого и глубоко страдающего!
Василий Макарович тяжело вздохнул и закатил глаза.
Но его страдальческого выражения лица никто не видел, его вздохов также не слышал никто, если не считать Бонни, валявшегося на полу возле кровати. Так что можно было не стараться.
Дядя Вася устроился поудобнее и подоткнул сбившееся одеяло.
Прислушавшись к себе, он вынужден был признать, что чувствует себя вовсе не так плохо. Правда, в горле хрипело и сипело, как в неисправной батарее, но жар спал, мучительная ломота во всех суставах прошла, и отвратительный озноб, еще утром сотрясавший все тело, тоже прекратился. А самое главное – Василий Макарович вынужден был признать несомненную правоту Василисы: работа им необходима как воздух, а поскольку их в фирме всего двое (если, конечно, не считать Бонни), то ему нужно взять часть нагрузки на себя.
– Бонни, дармоед, мог бы и ты потрудиться на благо нашего агентства! – проговорил дядя Вася, неодобрительно взглянув на дога. Бонни ответил ему преданным взглядом, который можно было понять так: «Да я всей душой! Да я всегда готов! Только покажи мне своих врагов – и я раздраконю их на тысячу крошечных кусочков! Или, на худой конец, разорву им брюки и обслюнявлю с ног до головы… Но вот разговаривать по телефону и допрашивать свидетелей, к сожалению, не умею…»
– Не умеешь! – подтвердил дядя Вася с тяжелым вздохом и снова взялся за телефон.
За время работы в милиции он обзавелся большим количеством друзей и знакомых в самых разных подразделениях, от лаборатории графологической экспертизы до морга. В том числе был у него приятель и в ГИБДД, или, по-старому, ГАИ. Это был «горячий финский парень» по имени Матти Пустонен.
Василий набрал его номер и прохрипел в трубку:
– Здорово, Матти!
– Это кто-о? – протянул Пустонен в недоумении.
Матти перебрался в Северную столицу из Петрозаводска больше двадцати лет назад, но так и не избавился от финского акцента.
– Что, не узнаешь? – дядя Вася откашлялся. – Это я, Василий Куликов! Ты меня забыл, что ли?
– Не-ет, не запыл!.. – отозвался Матти голосом протяжным и печальным, как сумерки на финском хуторе. – Только не узна-ал… покатым будешь, Васи-лий…
– Каким? – удивленно переспросил Куликов.
– Покатым… ну, тенек мноко пудет!..
– Ах, богатым! – сообразил наконец дядя Вася. – Твоими бы устами… только, знаешь, вряд ли я разбогатею – не тот у меня характер!
– А что ты так хрипишь, Васи-лий? Заполел?
– Да, заболел, заболел! – Дядя Вася грустно закашлялся. – Грипп, наверное…
– Свинячий?! – всполошился Матти, трепетно относившийся к здоровью. – А ты, Васи-лий, маску нател?
– Маску? – удивился Василий Макарович. – Разве грипп по телефону передается?
– Кто его зна-ает… – протянул гаишник. – Переженого пок пережет…
– Пережженного? – переспросил дядя Вася. – А, береженого!
– Тебе, Васи-лий, лекарства какие-нипудь нужны? – забеспокоился Пустонен. – Я привесу…
– Да нет, спасибо, Матти, за мной есть кому ухаживать! – Дядя Вася взглянул на Бонни и страдальчески скривился. – Я тебе чего звоню-то… ты бы не мог помочь мне найти одну машину?
– Машину? Нет проплем… Ты мне только скаши номер – я тепе сразу все узнаю…
– Да в том-то и дело, что нет у меня номера! Знаю только, что это – черный «Опель» и на борту у него картинка… эта, как ее… – Дядя Вася напрягся, припоминая слова Василисы.
В голове у него зазвучала привязчивая мелодия, перед глазами мелькнули кадры из мультфильма. – А, ну да – розовая пантера!
– Аэрокрафия? – уточнил Пустонен.
– Во-во, аэрография! – подтвердил Василий Макарович, вспомнив мудреное слово.
– Ну, это кое-что! – Матти задумался. – Ну ты потожди, Васи-лий, я потумаю и перезвоню…
– Подумай, Матти, подумай! – обрадовался дядя Вася. – Только не очень долго, дело важное! И… спасибо тебе большое!
– Не сто-ит… – протянул гаишник. – Ты высторавливай поскорее, Васи-лий!..
Василий Макарович повесил трубку и обессиленно откинулся на подушки.
Потом он вспомнил, что его страдания никто не видит, и расслабился.
По прошествии некоторого времени, прислушавшись к себе, он понял, что чувствует себя лучше, но очень хочет есть.
Снова недобрым словом помянув про себя легкомысленную Василису, которая бросила его без помощи и заботы, Василий Макарович спустил ноги с кровати, нашарил тапки и отправился на кухню.
Бонни тут же вскочил и устремился за ним в надежде, что ему тоже что-нибудь перепадет.
Однако содержимое холодильника разочаровало обоих голодающих.
Как поется в старой трогательной песне, в холодильнике была «зима, пустынная зима».
– Вот так с голоду умрешь, и никто не пожалеет! – привычно вздохнул дядя Вася и задумался о своем трагическом положении.
Есть хотелось мучительно.
В желудке ныло и подвывало, как подвывают голодные волки в зимнем лесу.
Он еще раз обследовал холодильник и не нашел там ничего, кроме половинки лимона и засохшей корки сыра. Эту корку он бросил Бонни. Пес машинально заглотал угощение и тут же обиженно взглянул на дядю Васю – мол, не ожидал от тебя такого!
