Галина Куликова - Синдром бодливой коровы
Любопытная толпа ввалилась в комнату, просвистела ее насквозь и вскрыла балконную дверь.
— Я же говорила, что вы увидите ужасное! — закричала Настя.
На балконе, прямо на полу лежало что-то длинное и живое, накрытое пледом. Геракл протянул лапищу и сдернул плед. Присутствующие увидели спящего Петрова с блаженной улыбкой на лице. Чело его было ясным, а верхняя губка конвертиком нависала над нижней.
— Кто это? — строго спросил участковый, и из-за спин тотчас же раздался тонкий голос с придыханием:
— Это мой брат!
— Врешь! — закричала Настя, резво оборачиваясь к патлатому, потому что это был, конечно, он. Тот, который покрупнее. Более невинной физиономии Настя в жизни своей не видела: нос картошкой, незабудковые глазки и мягкий подбородок с редкой белой щетинкой. — Вы с приятелем увезли его с Тверского бульвара!
И вы бежали так, будто ваши пятки сам черт облизывал!
— Конечно! Мы ведь бежали от вас.
— Зачем бежали? — строго спросил участковый.
— Колька сказал, что задолжал одной стерве штуку баксов, теперь она его преследует.
— Вы что же, решили, что это я?! — возмутилась Настя и повернулась лицом ко всему честному народу:
— Я похожа на стерву?
— Да! — хором сказали все женщины, затесавшиеся посмотреть на притон.
— Нет! — хором сказали все мужчины, включая оператора и шишку из администрации.
— В любом случае, — заявила шишка, — вы не похожи на стерву, которая может дать взаймы штуку баксов.
— Это мой друг! — Настя пальцем показала на причмокивающего Петрова. — Он немножко перебрал, и я решила отвезти его домой. А его унесли прямо у меня из-под носа.
— Если это ваш друг, то побыстрее уберите его с балкона, на улице темнеет, нам придется ставить дополнительный свет, — раздосадованно заметил корреспондент.
Отчего-то его просьбу восприняли как руководство к действию почти все присутствующие и всем гуртом ломанулись на балкон.
— Стойте! — испуганно закричал патлатый и вытянул вперед руки с растопыренными пальцами.
В ту же секунду раздался отвратительный хруст, и балкон, дрогнув, начал медленно обрушиваться вниз, словно сухое ласточкино гнездо. Настя закричала и попятилась назад, потянув за собой Геракла. Оператор, восторженно ухая, снимал сцену «Гибель Помпеи», прыгая по скользкому паркету, словно фигурист, нутром чующий олимпийское «золото».
— Вот и все, — грустно простонал патлатый, стоя посреди комнаты весь в белом. Черные носки, вкрапленные в образ его невинности, почему-то рассердили Настю.
— Если бы не ваша вопиющая трусость, ничего бы не случилось! — крикнула она по дороге к двери.
— Я проявил чудеса храбрости, спасая брата! — возмутился тот.
— И где теперь ваш брат? — уничтожила его Настя и устремилась на улицу.
Здесь стоял гвалт, как на птичьем базаре. Балкон, оказывается, не свалился вниз окончательно, а повис на одном «ушке», высыпав всех, кто на нем был, в тот самый палисадник, где начиналась съемка.
По странному стечению обстоятельств в этом же дворе обнаружился травмопункт, откуда граждане под руки привели поддатого дежурного врача. Он бродил в опасной зоне, словно турист среди величественных развалин, и время от времени восклицал:
— Какая драма!
К счастью, все пострадавшие остались живы. Даже шишка из местной администрации. Впрочем, сейчас шишка выглядела так, будто ее вылущила белка. Но самая большая неприятность случилась с Петровым.
Плед, в который он был завернут, зацепился за кусок арматуры и повис над головами собравшихся, словно люлька со спеленутым младенцем. Пришедший в себя Петров лежал в этой люльке вниз лицом и тупо повторял:
— Господи, что я пил?
Спустя некоторое время, злобно воя, к месту происшествия подтянулись медицинские и пожарные машины. Когда Петрова спустили на землю, санитары сразу же протянули к нему свои большие равнодушные руки.
Но тут вмешался Геракл:
— Я сам его донесу! — важно сказал он, оттолкнув плечом ближайший «халат». И добавил для Насти:
— Вон наш Шумахер, дуем к нему.
Спасенный Петров обнял Геракла за шею и доверчиво прижался к его широкой груди.
— Слушай, зачем он тебе сдался? — брезгливо спросил тот, гулливерскими шагами двигаясь в направлении «Волги». — Настоящих мужиков, что ли, мало?
— Он интересует меня не как мужик, — ответила Настя. — У меня к нему дело совершенно другого рода.
Едва успев договорить, она тут же вспомнила, что нечто подобное сказала ей в свой последний вечер Любочка Мерлужина, имея в виду усатого. Что он интересует ее не как мужчина. Может быть, Любочка вовсе не врала? И ее с усатым объединяли какие-то общие дела?
— Ну, отвоевали свое сокровище? — спросил Вельямин, озирая Петрова с нескрываемым интересом. Тот забился на заднее сиденье и бессмысленным взглядом уставился на руки, сложенные на коленках.
— Сама не верю, — пробормотала Настя.
— Моя бывшая жена, — завел Вельямин старую песню, — никогда так за мной не бегала, как вы за этим типом.
— Он мне дико нравится, — мрачно сообщила Настя, чтобы не вдаваться в подробности. — Едем к «Московским новостям», я оставила там машину.
Когда они прибыли на место, Геракл сказал, охотно принимая щедрое вознаграждение:
— Если понадобится помощь — я по вечерам на бульваре! У меня там бизнес.
— Я денег не возьму, — категорически отказался Вельямин. — И телефончика у вас тоже просить не стану, — добавил он вызывающе.
— Что же вы мне помогали? — удивилась Настя. — Милиционеру штраф заплатили за превышение?
— Просто мне скучно жить! — признался тот.
Настя вытащила смирного Петрова на улицу и повела к своей машине. Он шел за ней, словно козленок, разве что бубенцами не звенел.
— Сейчас поедем к моей подруге Люсе, — предупредила она. — Потому что одной мне, боюсь, с тобой, дружок, не справиться.
— Что я пил? — поинтересовался Петров, когда Настя, словно дитятю, пристегнула его ремнем безопасности.
— Вот уж не знаю! Но очень хочу узнать. Только не что пил, а с кем пил. Они тебе представились?
— Я ничего не помню.
— Это они тебе велели так говорить?
— Они? Меня что, украли инопланетяне? — с тоской в голосе спросил Петров. — Они высосали мои мозги?
— Какие еще инопланетяне?! — рассердилась Настя. — А мозгов у тебя нет, потому что смотришь всякую ерунду по телевизору!
Настя вырулила на шоссе и при этом, как водится, вцепилась обеими руками в руль.
— Хочется пить! — жалобно заныл Петров.
— Пить или выпить?
Петров горестно вздохнул, закрыл глаза и некоторое время сидел молча. Когда машина резко затормозила перед светофором, он удивленно поглядел на Настю и спросил:
— Вы кто?
— Ну-у… — протянула та. — Судя по всему, ты пил паленый тройной одеколон. Кстати, как тебя зовут?
— Петров.
— Если ты не в курсе, Петров — это фамилия. А зовут тебя как?
— Меня все так и зовут — Петров, — уперся он.
— А как тебя дома звали, когда ты был маленький?
— Гаденышем, — застенчиво признался тот.
— Оч-чень хорошо, — пробормотала Настя, развивая невиданную доселе для себя скорость.
Когда они подъехали к Люсиному дому, на улице уже стемнело. Она провела послушного Петрова по лестнице, держа его за сухую горячую руку. Лицо Петрова то и дело озаряла странная мерцающая улыбка.
В ответ на короткий звонок Люся открыла дверь и тут же зашикала:
— Ш-ш! Дети уже спят.
Люся была невысокой, пухленькой, но очень складной. Короткая мальчишеская стрижка придавала ей задиристый вид, а цепкие глаза, казалось, видели каждую вашу мысль, слежавшуюся в черепной коробке.
— К вам можно? — спросила Настя, напряженно улыбаясь. — Знакомьтесь: это Люся Короткова. А это Гаденыш Петров.
— Здравствуйте, Гаденыш, — растерянно сказала Люся, отступая от двери. — Проходите в комнату, гостем будете.
Петров, словно робот, послушно отправился в комнату.
— Третий мужчина за одни сутки? — возмущенным шепотом спросила Люся, изображая на лице бурю и совершенно не думая об ужасных мимических складках, которые могли подорвать ее красоту.
— Это не мужчина, — терпеливо пояснила Настя, — а вместилище информации. Внутри его есть сведения, которые позарез мне необходимы!
— Он что, съел какую-то квитанцию? — тупо спросила Люся.
— Он кое-что слышал!
— А зачем ты привезла его ко мне?
— Ну не к себе же мне везти его ночью! — зашипела Настя. — Совершенно незнакомый мужик. Возможно, он вообще — дитя порока.
— С чего ты взяла? — расширила глаза Люся.
— У него большой влажный рот. И брат у него «голубой». Пойдем на кухню, я тебе все расскажу.
Когда через полчаса они заглянули в комнату, то увидели, что Петров и загипсованный Люсин муж сидят на диване перед включенным телевизором и в унисон похрапывают, доверчиво склонив головы друг к Другу.
