Фаина Раевская - Фонарь под третий глаз
— В нашу — то есть в мою и Манькину, — уточнила я. Мне представлялось, что Шуркино участие в этом деле ограничится лишь поездкой к Карловичу. — Ты здесь ни при чем. Это наша железка и наша тайна. Отвези нас к Серафиму, и на этом покончим.
— Не выйдет, Ярослава, — поцокал языком коварный шеф. — Согласен, железка ваша, зато антиквар — мой. И поверь, я вовсе не слабое звено, я — ваш первейший помощник и друг! Судя по всему, вы на пороге больших неприятностей, и дружеская поддержка лишней не покажется. Хочу еще заметить — только прошу без обид! — девицы вы увлекающиеся, эмоциональные… Если войдете в раж, запросто сможете устроить всемирный хеллоуин. Должен же хоть кто-то вас контролировать?! Так что, дамочки, вы расскажете, как все было, а уж я решу, как и что…
Мы с Маруськой обменялись многозначительными взглядами, кивнули друг другу, и я, тщательно подбирая слова, рассказала шефу историю появления загадочной железки у нас.
— Кислое дело, — подвел итог Шурка, когда я умолкла. — Как я и думал, менты — это не самое страшное. Кто такой этот Валет, на что он способен? Славка, ты, кажется, говорила что-то о телефоне этого… как его…
— Чалдона, — с готовностью подсказала Манька. — Телефончик у Славки имеется, а зачем он тебе?
— Пока не знаю. Но уверен: он нам пригодится, я обязательно что-нибудь придумаю. А сейчас — поехали, — велел Шурка и первым поднялся. Мы с Маруськой последовали его примеру.
Я, признаться, сильно сомневалась, что мы правильно поступили, рассказав Шурке правду. Но… Теперь-то уж чего мучиться, раз дело сделано? Вот так, давя в душе сомнения, я загрузилась вместе с Манькой в Шуркину машину, и мы покатили на встречу с антикваром.
Серафим Карлович жил в микрорайоне Жулебино, в доме элитной постройки со всеми полагающимися в таких случаях элементами богатой жизни: ухоженным двориком, подземным гаражом и консьержем в будке из бронированного стекла. К слову сказать, сам дом был почему-то круглый. Я подивилась этому обстоятельству и озадачилась: куда же мамаши ставят своих провинившихся детишек? Не скажешь ведь малому дитятке: «Ты наказан, встань за правый поворот»? И еще вопрос, возникающий при виде сего чуда архитектурной мысли: мебель в квартирах тоже круглая?
— Значит, так, подружки закадычные, — проговорил Шурка, подходя к нужному подъезду, — рот открывать только по моей команде, с откровениями к Карловичу не лезть, не грубить, не острить и пальцами в непонятные предметы не тыкать с идиотским вопросом: «Ой, а что это за штучка?» Слушайте, а может, вы в машине меня подождете? — спросил Шурка, впрочем, без особой надежды.
— Вот уж фиг тебе! — Маруська соорудила из трех пальцев кукиш и сунула его под нос моему шефу. — Наша железка — и все тут! Мы, конечно, много говорить не будем. Можем вообще молчать, но весь разговор будет происходить на наших ушах, то есть, я хотела сказать, в нашем присутствии.
Кивком головы я подтвердила полное согласие с ее словами. Шурик безнадежно махнул рукой и распахнул перед нами подъездную дверь.
Как я и предполагала, в «аквариуме» из бронированного стекла вместо уютной бабульки с вечным вязанием в руках сидел крепенький паренек, явно из бывших спецназовцев, с коротким ежиком темных волос и совершенно зверским выражением лица. При виде этого «сторожа» мне захотелось плюнуть на Карловича и побыстрее убраться отсюда. Манька тихо охнула, схватилась за грудь, а глаза подружки сами собой скатились к переносице. Из нас троих только Шурка выглядел невозмутимым. Он спокойно сообщил консьержу:
— Мы в девяносто девятую квартиру. Серафим Карлович ждет нас.
Бывший спецназовец попробовал приветливо улыбнуться. Вышло как-то неубедительно — парень сразу сделался похожим на акулу доисторического периода — забыла, как она называется, — обнаружившую очередную жертву.
— Господи! — прошептала Маруська, вцепившись в мою руку, словно голодный энцефалитный клещ.
Консьерж, довольный произведенным эффектом, улыбаться перестал и немного хрипловатым голосом попросил:
— Минуточку, господа! Я сообщу Серафиму Карловичу о вашем визите.
В устах бывшего спецназовца набившее оскомину слово «господа» звучало так же нелепо, как негритянский рэп в исполнении Кобзона. Однако дежурная фраза вывела нас с Маруськой из ступора.
— Проходите, пожалуйста, — после недолгой беседы с телефонной трубкой сообщил консьерж. — Девятый этаж.
Шурка солидно кивнул и прошагал мимо стеклянной будки, следом за ним шмыгнула я. Манька торопливо перекрестилась, резко вдохнула, будто собиралась нырнуть на большую глубину, зажмурилась и так быстро промелькнула мимо парня, что тот только обалдело крякнул.
Бесшумный лифт, хромированный с головы до ног, с зеркалом во всю стену и большими круглыми кнопками, плавно вознес нас на девятый этаж. Двери разъехались в стороны с механическим достоинством. Вдоль стены, отделанной не то «под дуб», не то настоящим дубом, стояли небольшие банкеточки, между которыми возвышалась пальма. Не искусственная какая-нибудь, а самая что ни на есть живая. На подвесном, судя по всему, потолке, в милом художественном беспорядке горели встроенные точечные светильники.
— Живут же люди! — завистливо вздохнула Маруся, вспомнив, видимо, наш обшарпанный подъезд с вечно перегоревшими лампочками.
На этаже было всего две квартиры. Дверь в девяносто девятую оказалась приоткрыта.
— Стойте! — прошептала я, останавливаясь.
— Ты чего, Славка? — удивился Шурик.
— Там труп, — я указала дрожащим пальцем на дверь.
— Опять?! — простонала Маня.
Шурка хлопал глазами, силясь понять, кто из нас троих сошел с ума.
— Откуда там взяться трупу? — наконец выдавил из себя босс.
— В кино всегда так: если дверь открыта, значит, в квартире покойник! Мы сейчас войдем, и сразу менты появятся. Попробуй потом объяснить, что это не мы его… того! Ох, что же делать-то? Пропадем ведь! — Подруга схватилась за щечки и приготовилась реветь.
Шурик потряс головой, пытаясь отогнать наваждение, а потом, когда его мозги встали на место, негромко воскликнул:
— Ничего не понимаю! Почему труп? Чей? Откуда?!
— Да чего тут непонятного?! Дверь открыта? Открыта. Следовательно, внутри покойник. Теперь ясно? — Маруська смотрела на Шурика с искренним сожалением.
— Не-а. Я никак не могу уловить связь между открытой дверью и покойником. По мне, так все гораздо проще: консьерж снизу сообщил Карловичу, что мы уже поднимаемся, вот он и открыл дверь заранее.
Желая подтвердить свои слова, Шурка решительно схватился за латунную ручку и громко крикнул:
— Серафим Карлович, разрешите?
Мы с Манькой вытянули шеи в ожидании ответа. Сначала ничего не было слышно. Потом из недр квартиры раздался скрипучий старческий голос:
— Вы опоздали на десять минут, молодой человек. Я слишком дорожу своим временем, чтобы позволить себе роскошь ожидания. Входите же скорее!
— У-у, фашист дряхлый! — проворчал Шурка, переступая порог квартиры антиквара.
Мы с подружкой почувствовали заметное облегчение оттого, что не придется иметь дело с трупом, и тоже вошли внутрь.
Я с любопытством осмотрелась. Вопреки ожиданиям, стены оказались вовсе не круглыми, а самыми обычными. Зато обстановочка впечатляла! Думаю, не каждый музей может похвастаться такими экспонатами: бронзовые статуэтки, золоченые часы, картины в тяжелых рамах, которые сами по себе производили внушительное впечатление. Конечно, я не эксперт в области живописи, но почему-то у меня возникло ощущение, что работы Репина, Серова, Левитана и других мастеров, которые мне не удалось опознать, — подлинные. С потолка свисала тяжелая люстра — сплошь хрусталь и позолота. Мебель тоже была в порядке, в том смысле, настолько антикварная, что даже подходить к ней было страшно. В голове моментально всплыла табличка: «Руками не трогать». Возле изящной низенькой кушетки в агрессивной позе застыло чучело черной пантеры.
— А-а… — начала было Маруська, но под строгим взглядом Шурки осеклась, зажав рот ладошкой.
— Проходите в кабинет, — позвал все тот же скрипучий голос. — Можете не разуваться.
Я посмотрела на свои полусапожки, потом на афганские ковры ручной работы. Неловко как-то топтать произведения искусства сапогами, пусть даже эксклюзивного испанского производства. Сразу вспомнился фильм, где разъяренные матросы и солдаты шлепали кирзачами по мраморным лестницам и ценнейшему паркету Зимнего дворца. Шурка с Маруськой, похоже, сомнениями особенно не терзались. Они смело двинулись на зов хозяина. Со вздохом сожаления, чувствуя себя вандалом, я последовала их примеру.
В кабинете антиквара одна стена все ж таки была полукруглая, та, которая с окном, а вот мебель — все тот же антиквариат.
«Вот бы в туалет заглянуть», — возмечталось мне, но вовсе не потому, что приспичило. Просто было интересно: может, у Серафима Карловича и горшок в стиле «Людовик какой-то»?
