Пьер Сувестр - Полицейский-апаш
— Он отлично подготовился, — говорил Мишель. — Засел здесь и ждал нас. Ах, проклятье! Ведь он продырявил троих наших.
Один из полицейских продолжал обыск.
— Шеф, посмотрите-ка сюда, — вдруг сказал он, протягивая своему начальнику маленький блестящий предмет. Через стекло фонаря Фандору всё было отлично видно.
Мишель изумлённо присвистнул.
— Вот так находка! Это же пуговица с форменного кителя, который носят сотрудники расчётного банка! Чёрт возьми, что она здесь делает? Неужели этого кассира убил тоже Фандор? Нет, ребята, я всё-таки отлично знал этого парня. Убить трёх полицейских, убить инкассатора — на такие преступления он просто не способен!
Однако слова Мишеля вызвали дружный хор возражений.
— Нет никакого Жерома Фандора! Это Фантомас, собственной персоной!
В этот момент в фонаре что-то хрустнуло.
«Ну, на этот раз — уже всё, — похолодев подумал журналист. — Сейчас отвалится дно».
Мишель быстро отдавал распоряжения.
— На крышах его преследовать бесполезно. Это только лишние жертвы… Нужно немедленно доложить о результатах обыска.
Полицейские вышли на лестницу, и Фандор услышал доносившиеся оттуда взволнованные голоса, плач и громкие причитания. Все жильцы были разбужены грохотом пистолетных выстрелов. До журналиста доносились обрывки фраз:
— Тяжело ранен?
— Кажется, нет. В руку.
— А другой?
— Не знаю. Крови много…
Наступило молчание. Затем снова раздались голоса.
— Мужайся, старина.
— Стараюсь, шеф…
— Видишь ты… Нарвались на засаду. Опирайся на моё плечо. Вот так…
Фандор услышал звук нетвёрдых удаляющихся шагов. Вдруг он вздрогнул. До него донёсся дребезжащий голос папаши Моша:
— Что здесь происходит? Безобразие! На помощь!
Немного погодя раздался другой голос:
— О Боже! Он потерял сознание. Бедный парень! Рана оказалась серьёзнее, чем мы думали.
Люди продолжали тревожно переговариваться. Фандор напряжённо прислушивался. Тоска и отчаяние охватили его.
— Подумать только! — простонал он. — А если они не выживут? И ведь все уверены, что это я стрелял!
Поглощённый этими мыслями, он совершенно забыл о фонаре. Дно его уже еле держалось, и в следующую минуту Фандор с грохотом обрушился на пол. Фонарь, к счастью, висел невысоко, и журналист отделался лишь незначительными ушибами. Однако положение его было крайне опасно.
«Сейчас сюда все сбегутся на шум, — подумал он, — и мне несдобровать!»
Он изо всех сил напряг мускулы, пытаясь ослабить верёвки. Каждое движение причиняло Фандору невыносимую боль, но ему нужно было любой ценой вырваться на свободу. Однако руки его были связаны слишком крепко. Тогда он попробовал освободить ноги. Наконец Фандору удалось немного ослабить верёвку, стягивавшую щиколотки. Он сделал ещё одно усилие, и вскоре его ноги были свободны от пут. Теперь, когда молодой человек мог подняться, всё было гораздо легче. Фандору удалось высвободить одну руку, и он без труда распутал верёвку. Однако мышцы его настолько онемели, что он почти не мог двигаться. Пришлось сесть.
— Если сюда заглянет хоть один человек, то мне крышка, так что нечего рассиживаться, — сказал себе Фандор.
Собрав всю свою волю, он заставил себя сделать несколько гимнастических упражнений. Вскоре кровообращение восстановилось, и Фандор обрёл свою обычную форму. Теперь нельзя было терять ни секунды. Подбежав к окну, журналист увидел, что трос, прикреплённый Фантомасом, на месте. Видимо, полицейские не позаботились о том, чтобы его снять.
«Что ж, — подумал Фандор, — другого выхода нет. Где прошёл Фантомас, пройду и я. Вперёд!»
Он перемахнул через подоконник и, схватившись за канат, заскользил вниз. Луна скрылась, вокруг стояла кромешная тьма. Фандор с трудом различал под собой скопление крыш и целый лес печных труб.
7. УЛЬТИМАТУМ ФАНТОМАСА
— Да здравствует министр! Да здравствует Ферран! Ура!
Эти восторженные возгласы ещё продолжали звучать в ушах министра юстиции Дезире Феррана, когда он ехал домой в сопровождении своего заведующего канцелярией, г-на Наварре. Дезире Ферран возвращался из Сорбонны, с торжественного заседания на юридическом факультете, куда он был приглашён в качестве председателя. Церемония была чрезвычайно представительной и затянулась допоздна. Было произнесено немало громких речей, каждый оратор стремился воздать должное министру юстиции, который, без сомнения, был героем дня. Наконец Дезире Ферран объявил заседание закрытым. Напоследок он решил произвести наиболее сильное впечатление на собравшихся здесь будущих юристов и адвокатов и произнёс величественную речь во славу французской законности. Заключительные пассажи речи были встречены бурной овацией. Это был настоящий триумф.
Министр и его сотрудник оживлённо обменивались впечатлениями. Дезире Ферран был полон решимости, отваги и честолюбивых надежд на будущее.
— Верьте мне, Наварре, — пылко говорил он, — скоро наш кабинет станет кабинетом премьер-министра. Я не спорю, Монье — достойнейший человек, но он уже немолод. А теперь стране нужны другие люди — сильные, энергичные, решительные…
— Вроде вас. Не правда ли, мой дорогой Ферран? — докончил за него Наварре.
— Ну что ж, пожалуй, — согласился министр. — Не скрою, я честолюбив. Все эти приёмы и банкеты, конечно, быстро надоедают, но ради такой встречи, как сегодня, со студентами университета, я готов на многое.
Наварре подавил зевок.
— Не столько надоедают, сколько утомляют…
— Ну и ну! — весело воскликнул министр. — Похоже, унылые заседания апелляционного суда в Дуэ, на которых вы были председателем, пока меня не избрали, вам больше по душе, чем ваш нынешний пост. Неужели вам не нравится здесь, в Париже?
— Что вы, конечно нравится! Я очень благодарен вам, Ферран, за то, что вы сделали меня членом кабинета.
Экипаж подъехал к особняку, и кучер, придерживая рвущихся с места лошадей, громко крикнул, чтобы открыли ворота. Минуту спустя экипаж стоял у входа в личные апартаменты министра. Наварре на прощание обменялся рукопожатием с Дезире Ферраном и, подняв воротник пальто, пересёк сад, вышел на улицу и быстро зашагал к себе домой.
Начальнику канцелярии было сорок пять лет. Он не один год проработал в Дуэйском суде и работал бы там до сих пор, если бы его давний друг Дезире Ферран не был избран министром и не начал формировать новый кабинет. Наварре был скромным человеком без особых амбиций. Он опасался, что его новая должность будет чересчур напряжённой и утомительной, однако не отказался от неё, надеясь скоро выйти в отставку или дождаться смены правительства, а затем получить спокойное и почётное место где-нибудь в кассационном суде.
Дезире Ферран был человеком совсем иного склада. Он закончил медицинский факультет и какое-то время работал врачом. Однако эта профессия его почти не интересовала. Гораздо больше Феррана привлекала политика. Тем не менее он не оставлял практики, создавая себе репутацию опытного и великодушного врача. Расчёт Феррана оказался верным, и на первых же депутатских выборах он получил абсолютное большинство голосов. Деятельность депутата целиком соответствовала характеру Феррана. Вскоре его заметили в Париже, и премьер-министр Монье выдвинул его на пост младшего секретаря своего кабинета. Но карьера Феррана на этом не остановилась. Он продолжал продвигаться вперёд и в результате серии отставок и изменений в составе правительства занял третий по важности пост в государстве — пост министра юстиции. Но и это было ещё не всё. Недавнее покушение не только не уронило его в глазах общественного мнения, но, наоборот, чрезвычайно способствовало его популярности. Это был шанс для нового продвижения вперёд, который Дезире Ферран не собирался упускать.
На пороге министр был церемонно встречен своим пожилым и верным слугой Батистеном.
— Господину министру угодно раздеться?
— Да, Батистен, я чертовски устал.
— Ночная рубашка господина министра уже готова.
— Не спешите, Батистен. Принесите мне лучше домашний пиджак. У меня ещё есть кое-какие дела.
С этими словами Дезире Ферран указал на свой рабочий стол, где громоздились стопки папок и документов. Это были многочисленные письма, одни уже вскрытые, другие ещё не распечатанные, на которые сотрудники кабинета предпочитали не отвечать, не проконсультировавшись предварительно с министром. Эту гору корреспонденции необходимо было срочно разобрать.
Неподвижный, величественный Батистен молча ожидал дальнейших распоряжений.
— Вы можете идти, мой друг, — сказал Дезире Ферран. — Я разденусь сам. Разбудите меня завтра утром не раньше семи часов. Мне необходимо немного отдохнуть.
«Ещё неизвестно, во сколько я лягу, — закончил он про себя, взглянув на стопку писем. — Подумать только, всё это с грифом „срочно“, а ведь многие конверты я не успеваю вскрыть по нескольку дней. Что же происходит с документами, которые рассматриваются в общем порядке?»
