Дарья Донцова - Хождение под мухой
Я старательно глотала чай, делая вид, что полностью поглощена этим процессом. Ай да доктор, все предусмотрел. Правильно, он никак не мог вылетать вместе с Марфой, небось показывал Надьке билет. А Киселева всегда провожала любимого муженька чуть ли не до трапа.
– Мы много где побывали, – как ни в чем не бывало рассказывала Марфа. – Канада, Австралия, Новая Зеландия… Конечно, утомительные перелеты, но Богдан любит далекие страны. Европа его не прельщает. Вот в Израиль никак не слетаем, потому и приходится Павлику посылочки передавать. Вы не волнуйтесь, она не тяжелая.
Марфа открыла небольшую картонную коробочку, стоявшую на столе.
– Вот смотрите.
– Зачем?
– Ну должны же вы знать, что везете!
Я уставилась на кучу открыток и марок.
– Что это?
– Мой брат, – спокойно пояснила Марфа, – художник, но не совсем обычный. Павлуша рисует открытки, поэтому скупает все, что выходит. Вот посылаю ему наши новинки, не волнуйтесь, это совершенно законное дело, никакой художественной ценности они не представляют, просто, если отправлять их бандеролью, месяц пройдет. Здесь телефончик и адрес. Павлушка сам приедет, только позвоните.
– А где ваш муж? – бесцеремонно спросила я.
Марфа махнула рукой:
– В Чили уехал, обещал двадцатого вернуться.
– Вы его не ездите провожать?
– Они с работы отправляются, – пояснила Марфа, – только и успевает по телефону звякнуть: «Тридцать девятый, держи хвост пистолетом, узнаешь?»
– Кто? – обалдело спросила я.
Марфа покраснела.
– Это у меня случайно вылетело. Мое ласкательное прозвище – «поросеночек». Долго объяснять, они у нас по номерам идут… Вас, наверное, супруг тоже как-нибудь нежно зовет.
– Я в разводе.
– Простите, – сказала Марфа, – не хотела вас обидеть.
В ту же секунду из глубины квартиры раздался сердитый, басовитый рев.
– Иду, иду, – крикнула Марфа и кинулась на зов. Я пошла за ней. В большой, светлой комнате, забитой до потолка игрушками, в роскошной бело-розовой кроватке сидела заплаканная девчушка редкой красоты. Девочка явно пошла не в мать. Темно-каштановые волосы красивыми крупными локонами падали на пухлые плечики, обтянутые хорошенькой пижамкой. Огромные карие глаза, четко очерченный ротик и тоненький носик. Лет через десять-двенадцать к ногам этой девочки рухнет огромное количество лиц мужского пола. Я вспомнила черноглазого, кудрявого Богдана и протянула:
– Ваша дочка на отца, наверное, похожа!
– Как две капли воды, – ответила Марфа, переодевая девочку в костюмчик, – вот смотрите.
Она указала пальцем на книжную полку, и я увидела под стеклом большое фото мужа Нади Киселевой.
– Папа, – запрыгала по кровати девочка, – папа, дай!
Марфа вытащила снимок и протянула ребенку.
– Держи, Варечка.
– Папочка, – пробормотала дочка и поцеловала изображение, – папочка, любимый.
– Скоро вернется, – пообещала Марфа, – и подарки привезет, подожди, недолго осталось. – Потом повернулась ко мне и добавила: – Вот, пришлось портрет в детской поставить! Ну ничего, надоест же ему когда-нибудь летать…
Я вышла на улицу с гудящей, ничего не соображающей головой, дошла до метро, села на скамеечку и попыталась разложить полученную информацию по полочкам. Интересная, однако, картина получается. Значит, милейший Богдан, обожающий Надюшу, на самом деле двуличный негодяй, живущий двойной жизнью. И как ловко устроился, даже звал своих женщин одинаково: поросеночек. Небось боялся запутаться. Однако девочке четвертый год, и нет никаких сомнений в том, что она дочь Богдана. Варя просто копия отца. Надюша так и не смогла родить мужу ребенка. Но Богдан никогда не настаивал, пару раз Надя сбегала на консультации к гинекологам, выяснила, что вроде все на первый взгляд в порядке, и успокоилась.
– И зачем нам наследники? – пожимал плечами Богдан. – Поживем лучше для себя. От детей одни неприятности.
Надюша была того же мнения, она слишком сильно любила мужа. Получись у них ребеночек, Киселева бы обязательно родила, а раз нет, то и не надо.
Марфа же подарила Богдану дочь. Может, именно из-за девочки Шевцов и изображал семейную жизнь с ее матерью? Правды мне теперь не узнать. Богдан – покойник, Надюша тоже на том свете. Важно другое, Марфа не имеет к этой истории никакого отношения. Она совершенно искренне полагает, что супруг находится в командировке и поджидает его назад. Или Марфа – гениальная актриса, сумевшая скрыть от посторонней женщины горе и тоску. Но что-то мне подсказывает: она ни при чем. Вот бедняга! Ей-то не сообщат о смерти Богдана, может, мне следовало раскрыть женщине глаза? Я вспомнила простое лицо Марфы, радостно скачущего по постели ребенка и вздохнула. Ну уж нет, увольте. Пройдет отведенный срок, Марфа сама забеспокоится, обратится в «Медицину катастроф» и узнает правду.
Впрочем, не знаю, существует ли на самом деле подобная организация, но если да, то там сразу объяснят, что Богдан Шевцов не имеет к ней никакого отношения. Марфа никак не могла довести Надю до самоубийства по одной простой причине – она ничего о ней не знала. Уходя, я сказала женщине провокационную фразу:
– Ваш муж такой интересный мужчина, мой тоже был красавец. Знаете, почему мы развелись? Врал мне все время, что по командировкам таскается, а сам у любовницы жил. Так что будьте осмотрительны, все мужики – сволочи, тем более писаные красавцы. Чего я только не делала, даже к его даме сердца явилась и посуду переколотила. Все зря, кобель он и есть кобель.
Марфа улыбнулась:
– Спасибо за предупреждение, только Богдан не такой, он каждую свободную минуту старается с нами провести, мы любим друг друга. Хотя, если бы у него появилась любовница…
– Вы бы убили разлучницу, – радостно ляпнула я.
– Господь с вами, – замахала руками Марфа, – я бы поговорила с ним по душам и узнала правду. Если это просто интрижка, то и беспокоиться нечего, все равно ко мне вернется, а вот если муж всерьез полюбил, тогда…
– Убили бы? – с надеждой спросила я.
– Никогда в жизни, – вздохнула Марфа, – что вам в голову всякие ужасы лезут? Убила, убила… Телевизор, наверное, много смотрите. Нет, конечно, какое у меня право лишать жизни другого человека? Только господь может даровать или отнимать жизнь. Я бы отпустила Богдана, пусть будет счастлив.
Я вошла в вагон и прижалась спиной к двери, на которой белели слова «Не прислоняться». В детстве, когда мама возила меня в музыкальную школу, я, отупев от занятий, складывала из этого приказа другие слова. Слон, нос, сон, соня, рис, пир… Получалось много…
Нет, Марфа тут ни при чем. Я сделала одну, но принципиальную ошибку. Скажите, пожалуйста, ну зачем ей доводить Надю до самоубийства после смерти Богдана? Логично было бы начать третировать соперницу еще при жизни двоеженца. Надюша накладывает на себя руки, а Марфа получает мужика в личное пользование. А так…
Я вновь уставилась на надпись. Тон, стон, пистон, сено, след… Нет, последнее не подойдет, тут нет буквы «д». Получается «слет»… След! Я так и подскочила! Ну не дура ли! Наследство! Кому достанется все имущество: клиника, квартира, дача, сберкнижка, а? Кто получит тугую копеечку? Вот и ответ на все вопросы. С тех пор как финикийцы придумали деньги, человечество просто помешалось на разноцветных бумажках, в обмен на которые можно получить все, кроме истинной любви и здоровья.
ГЛАВА 8
Дома я столкнулась в подъезде с соседом Петькой Мамаевым. У нас живут в основном приличные люди, работящие, с семьями. Исключения только два. До недавнего времени в соседней с нами квартире жила баба-алкоголичка. Мы с Катей все время боялись, что она когда-нибудь заснет с сигаретой в руках, и начнется пожар. Но неожиданно нам повезло. Пьянчужка нашла себе мужа, вполне нормального, трезвого парня, продала хоромы и уехала с супругом в другой город. Но свято место пусто не бывает. Квартиру приобрел Петька. Сначала Мамаев показался всем вполне приличным парнем. Он ходил на работу, вежливо здоровался, и местные сплетницы, узнав, что Петька получил жилплощадь после разъезда с бывшей женой, начали подыскивать ему невесту из местных разведенок. Но буквально через пару недель ситуация кардинально переменилась. Мамаев запил, затем потерял работу, и сейчас это вконец опустившийся парень, рыскающий около метро в поисках пустых бутылок. Здороваться Петька со всеми перестал давно, поэтому представьте, как я удивилась, услыхав от него:
– Привет, Лампа.
– Здравствуй, – ответила я, оглядывая Мамаева.
Впереди меня ждало еще одно потрясение. Петя был трезв, словно младенец.
– Ты пить бросил? – удивилась я.
– Завязал со вчерашнего вечера, – буркнул сосед, входя в лифт, – будет, нагулялся, пора и за ум браться. Вот, на работу ходил назад проситься, автомеханик я хороший, пообещал, больше ни-ни, даже не понюхаю.
