Дарья Донцова - Рваные валенки мадам Помпадур
– Не довелось, – развеселилась я.
– У нас нет ремарки, – подала голос Катя, – я проверила по базе. Препарат ремарка никогда не поступал в продажу. Вы ничего не перепутали?
– Кто? Я? – изумился мужчина и вытащил из кармана сотовый. – Алло, да, сейчас иду, скоро буду, не сердись, зая.
Микрофон у мобильного оказался мощный, и до моего слуха долетел гневный крик заи: «Борька, скотина, ни о чем попросить нельзя, умираю совсем, а он хрен чем и хрен где занимается, идиот, блин, чертов!»
Я с жалостью покосилась на Бориса. Может, успокоить его, сказать: «Ваша зая в порядке: человек, который находится на пороге смерти, не способен орать, словно бешеная корова».
Борис тем временем продолжал удивляться:
– Я не просил ремарку.
– Только что произнесли: «Позволю себе ремарку», – жалобно пропищала Катя, – но у нас ее нет.
– Хватит гундеть! – стукнула ладонью по прилавку тетка и полезла в карман – теперь телефон заработал у нее.
– Мусенька, рыбонька, не плачь, посиди тихонечко, баба Маня тебе игрушечку купит. Только дедушке нашему хорошему барсучий жир возьмет и прибежит. Деда Паша старенький, кашляет, плохо ему совсем. Ну не хнычь, ща вернусь. Почему тебе страшно? Иди к дедуленьке, попроси сказку почитать. Как спит? Где? На диване! Ах он, дундук! Приказала дураку: «Ни хрена не можешь, всю кровь из меня выпил, идиот рогатый, так хоть за внучкой пригляди!» Мусенька, пни деда! Пинала? А он че сказал? «Ща, бабка придет, не мешай»? Ах остолоп, вурдалак, мышь навозная, петух безумный, павлин ощипанный, макак лысый!
Я прикусила губу. До посещения аптеки я полагала, что существительное «макака» не имеет мужского рода.
– Тресни образину чем потяжельше, Мусенька, – приказала тем временем бабка, – опусти ему на безответственную башку доску для хлеба, чмок-чмок!
Завершив речь, баба Маня налетела на Катю:
– Дай мне человеческий барсучий жир! Без ароматов! Поняла? Человеческий барсучий жир! Сколько раз повторять?
Я тронула разъяренную тетку за плечо:
– Сейчас получите человеческий барсучий жир. Но сначала я оплачу покупку, иначе вам чек не пробьют. Сколько с меня?
– Уже показывала цифры, – вздохнула Катя, поворачивая калькулятор, – нам теперь не разрешают вслух произносить, если посетитель не один. Глядите.
Я потрясла головой:
– Я брала всего лишь упаковку таблеток, вы ошиблись в счете.
– А сто пластырей? – заголосила провизор.
– Вы их посчитали? – безнадежно спросила я.
– Сами сказали! «Сто штук, обклею ими все, что под руку попадется», – процитировала меня фармацевт.
– Это же шутка, – пробормотала я, – надеюсь, безумное количество презервативов в виде Микки-Мауса мне не положили?
– Вот они, в пакете, – радостно оповестила Катерина, – будете пересчитывать?
– Хорош резину жевать, дома внучка без присмотра, дай человеческий барсучий жир, – занервничала пенсионерка.
Я молча положила на пластмассовую тарелочку деньги и ушла из аптеки в глубочайшем изумлении. Ладно, пусть я ничего не понимаю в современных средствах контрацепции, и, в конце концов, при необузданном воображении можно себе представить желтые разноцветные пластыри: одна наклейка похожа на лимон, другая напоминает осенний лист, третья смахивает на зубы старого медведя. Цвет один, оттенки отличаются. Но как можно требовать человеческий барсучий жир? Может, аптекарша Лена была права, когда предположила, что обитателей психиатрической больницы отпустили сегодня по домам?
Глава 8
До деревни с многообещающим названием Ведьмино я долетела меньше чем за три часа. Дорога оказалась хорошей, машин мало, поэтому около половины девятого я уже стояла у деревенского магазина.
– Водкой не торгую, – сказала бабуля за прилавком.
– Алкоголем не интересуюсь, – спокойно ответила я, – помогите, пожалуйста. Вы местная?
– Здесь родилась, тут и помру, – оптимистично заявила старушка.
– Наверное, всех вокруг знаете? – спросила я. – Помните, чуть больше года назад здесь археологи вели раскопки?
Пенсионерка поправила платок, почти съехавший ей на затылок.
– А то! Никакого покоя! Поселились они, правда, в палатках, но начали к нам шастать. То им воды из колодца, то дров продайте. Надоели! Да еще Назар надурковал. Хотел их прогнать, археологи на лугу устроились, где он… слово такое, странное, мед… итог. Назар этим медитогом занимался каждое утро и вечер, а москвичи его лужайку оккупировали.
– Медитировал! – догадалась я.
– Во! Точно! – закивала бабуля. – Без стыда мужчина был. Выходил на улицу в одних трусах. Пойдет на лужок, руки вытянет, на одной ноге замрет и воет, словно кобель на месяц: «Ам… ам… ам!» Покачается и давай про харю петь. Харя вишня!
– Может, харе Кришна? – уточнила я.
– Да какая разница, – отмахнулась бабуля, – дурак он! Натрепал про проклятие. Наврал, что могилы заговоренные: дескать, кто их тронет – помрет. И началось! Из Москвы народ попер, в день по семеро прикатывало! Я к Назару ломанулась и говорю:
– Знаешь, добрый человек, ты у нас всего пять лет как поселился, сам пришлый, а неприятностей телегу доставил.
Он, правда, повинился:
– Извините, Анфиса Сергеевна, я хотел как лучше. Попугал нахалов, думал, они лагерь свернут, а получилось плохо.
Я обрадовалась безмерно:
– Анфиса Сергеевна, подскажите дом, где живет Назар.
Бабушка споро перекрестилась:
– А он помер, очень скоро после своего спектакля. Может, через полгода. Недолго богатству радовался. А тебе что надо? Зачем расспрашиваешь?
– Мне надо поговорить с тем, кто хорошо знал старика, – честно призналась я, – из-за его вранья много бед случилось.
Анфиса Сергеевна поправила вязаную кофту:
– Пустой человек был. Раньше в каком-то театре работал, в кино снимался.
– Назар был артистом? – уточнила я.
– Он так говорил, – кивнула старушка, – наши ему верили, а я сомневалась. Актеры огромные деньги имеют, в газетах про их заработки пишут, кое-кому аж по тридцать тысяч рублей в день дают! С таких доходов можно на старость накопить, а у Назарки ничего не было. Я в магазине стою, от меня правду не скроешь: вижу, кто себе чего берет. Назар не шиковал – рыба дешевая, хлеб, масло постное. Молоко он у Райки брал. У нас тут на деревню две коровы, раньше, лет двадцать тому назад, в каждом дворе по буренке стояло, а сейчас не хотят бабы возиться. Ну да господь с ними, с лентяйками. Одна животина у меня, ухоженная, чистая, я молоком, творогом, сметаной и маслом торгую, кое-кто издалека приезжает, потому что в курсе: моя Зойка здоровая, мытая, и марля у Анфисы Сергеевны кипяченая, и подойник блестит, и с руками грязными я к скотине не подойду. У Райки наоборот: в сарае навоза до ушей, но она задешево отдает молоко, потому что у нее постоянных клиентов нет. Назар шел не туда, где лучше, а туда, где дешевле. Раз в месяц он в город за пенсией катался, возвращался довольный! В пакете еду привозил из Москвы, в сумке книги. Гулял как студент, шиковал. Через неделю ремень затягивал. До пятнадцатого числа брал у меня сдобные плюшки, баловался ими с чаем, газеты приобретал в ларьке, а с шестнадцатого экономничал, от булок отказывался, с двадцать пятого киоск «Союзпечать» по большой дуге обходил. К тридцатому он в минусе, придет сюда и тихонечко просит:
– Анфиса Сергеевна, отпустите в долг яичек.
Я ему один раз сказала:
– На земле живешь, посади огород, небольшой, для своих нужд, заведи курочек – будет тебе и суп, и яичница.
А он ответил:
– Я человек интеллигентный, творческий, не умею в земле возиться, лучше куплю еду.
Ну, раз шибко умный, то сиди голодный.
Анфиса Сергеевна укоризненно вздохнула:
– И какой он после этого актер? Купил избу у Евдокимовых, они ее за бесценок сбагривали, но никто брать не хотел, потому что на отшибе стоит, участок темный, там ничего не вырастет, и под откос идет. Цену ниже плинтуса уронили, год целый объявления давали, пока Назара не нашли. Не крупного ума человек! Вон, Валентин Петрович Семенов, он с женой в деревне избу брал, уж лет двадцать как назад. Правильно Семенов поступил, угостил наш народ, ему всю правду про дома и натрепали. Хотя Валентин пьяницей оказался, а Назар ни капли в рот не брал, не курил, не ругался, вежливый, но врун! Нет людей без изъяна, у каждого есть гнильца в характере. Ты бы кого предпочла, алкаша или брехуна?
– Ни того, ни другого, – честно ответила я.
– Ну и кукуешь одна, – довольно высказалась бабка.
– У меня хорошая семья, – солгала я, – муж, дети.
– Не-а, – улыбнулась старуха, – все мужики либо водкой увлекаются, либо врут. Кольца на пальце у тебя нет. Глупо обманывать пожилого человека, я тебя насквозь вижу. Чего Назар натворил?
– Люди, которым он про проклятие солгал, умерли, – после небольшого колебания ответила я.
Анфиса Сергеевна перекрестилась:
– Насмерть?
– Да, – подтвердила я и нагнулась, чтобы почесать ногу.
