Юлия Климова - Вредная привычка жить
– Это же родственник наш единственный, Макара брат.
– Да вы что! – дружно изумились мы.
– Да вот, – отбирая у Альжбетки платок и утирая слезу, сказала Вера Павловна, – безвременно погиб.
– А что случилось? – сочувственно спросила Солька. – Под машину попал?
Тут уж и я чуть слезу не обронила: Солька такая милая, ну такая милая!
– Нет, сердце не выдержало.
– Чего не выдержало? – автоматически спросила я.
– Окружающей действительности, – хлюпая носом, ответила Вера Павловна, поправляя свой радужный пучок.
Во дает тетка, даже я бы так вывернуться не смогла! Я просто зауважала Веру Павловну вместе с ее зеленым платком и оранжевой помадой.
– Как же это? – всхлипывая, спросила Альжбетка.
– Погиб, погиб, голубчик! – зарыдала Вера Павловна.
– Вы пирожок съешьте, – участливо пододвинула к ней тарелку Солька.
Думаю, она, как и я, надеялась на отказ: шесть пирожков так хорошо делятся на троих…
Но Вера Павловна была в сильнейшем горе, что, как известно, повышает аппетит. Она откусила почти половину пирожка и, роняя начинку на стол, сказала:
– Теперь же хоронить надо, а на поминки и позвать некого.
– Так мы придем, вы не беспокойтесь, – сказала Солька. Наверное, у нее в голове в этот момент колосилась крапива.
Вера Павловна от такой перспективы совсем сникла, боль, видно, заполнила ее душу, утрата Федечки была велика, ее рука протянулась вперед, и через мгновение второй пирожок растаял в зоне действия оранжевой помады.
– Пирожки-то какие вкусные, – похвалила она.
– Это Солька пекла, – превознося подругу, сказала Альжбетка.
Вера Павловна посмотрела на Сольку и медовым голосом произнесла:
– Рукодельница наша, не откажи в помощи, накрой стол на поминки, я так слаба, что и не смогу!
Солька потеряла дар речи. Пожалуй, я его тоже временно утратила.
На выручку пришла Альжбетка, которая сообразила, что благодаря ее рекомендации Солька попала в положение, которому не позавидуешь, и решила как-то спасать положение.
– А что, у вашего родственника… жены или подруги не было?
– Нет, не успел обзавестись, все работал и работал, – запричитала Вера Павловна.
– А кем он работал? – полюбопытствовала я.
Вера Павловна замялась, а потом сказала:
– Бизнес какой-то, вроде с торговлей связано, я, знаете, в эти дела не лезу, ничего в этом не понимаю.
– Да, – сочувствующе закивала Солька, – в бизнесе в этом сейчас не разберешься.
Посмотрите на эту учительницу ботаники, в бизнесе она запуталась…
– А как же это все произошло? – поинтересовалась я.
Вера Павловна задумалась, вероятно, стройной версии пока не существовало:
– Нашли его в одной конторе, наверное, по работе ездил…
Я вспомнила свой утренний шок и недобро посмотрела на Веру Павловну: ездил он… в большом чемодане…
Мы еще немного поболтали с Верой Павловной и, забрав опустевшую тарелку, удалились. Как только мы оказались у меня в квартире, Солька тут же набросилась на Альжбетку:
– Ты что, ты что мне эти пироги приплела, я в жизни ничего не готовила, я всю жизнь думала, что булки на деревьях растут!
– Теперь понятно, – закричала Альжбетка, – чему ты учишь подрастающую молодежь!
– Сама будешь там салаты рубить: твой Федька – тебе и готовить!
– Не смей называть Федора Семеновича Федькой, он, между прочим, полгода был мне близким человеком!
– Таким близким, что ты его замучила до смерти!
Я была в таком умилении от происходящего, что боялась пошевелиться: не дай бог испортить такую интеллектуальную беседу.
– Да я его почти любила, – вскричала Альжбетка, защищаясь.
– Ты просто паучиха, которая сожрала своего паука!
Альжбетка сняла тапок с отточенным каблуком и кинула его в Сольку.
Солька схватила диванную подушку и зашвырнула в Альжбетку.
Я тихонечко села на кресло в уголке и принялась наслаждаться происходящим.
– Ты просто мне завидуешь! – кричала Альжбетка. – У тебя уже сто лет никого не было!
– Да! – парировала Солька. – И я уже сто лет никого не убивала!
– Это несчастный случай!
– Нет, ты все это спланировала! Ты паучиха!
– Дура!
– Сама ты дура!
– Тебе завидно, что меня любили, – не унималась Альжбетка,
– Твой Федор Семенович не мог любить, у него нет того, чем любят!
– Все у него есть, и ты сама это видела!
– Дура, этим не любят, этим…
Солька споткнулась, не зная, какое слово употребить.
– …этим опыляют! – нашлась она.
Тут уж я не сдержалась и прыснула со смеху. Солька была бесподобна! Браво!
Девчонки переглянулись, посмотрели на меня и тоже закатились звонким смехом.
– Что делать-то будем? – спросила, переводя дыхание, Солька.
– Будем просто жить, – пожала я плечами.
Глава 8
Приходится брать на себя обязанности феи. Я узнаю, что наша доблестная милиция выполнила возложенную на нее миссию
Стол хоть и не пах, но память неумолимо требовала взять тряпку, порошок и смыть с глянцевой доски налет вчерашних событий.
Любовь Григорьевна вышла из кабинета и сочувственно посмотрела на меня:
– Моешь?
– А что, вам приятно на меня смотреть?
– Почему ты всегда огрызаешься?
Я вытерла сухой тряпкой лужу на столе и сказала:
– Боюсь, Любовь Григорьевна, это все тянется с далекого детства. Мои родители развелись, когда мне было двенадцать, и, думаю, это серьезно подорвало мою психику.
– Мне очень жаль, – поправляя очки и вздыхая, сказала тоненькая Любовь Григорьевна.
– Не стоит… Мне, знаете ли, так даже больше нравится, всегда можно под это дело оправдать свои гаденькие поступки.
В приемную вошел Крошкин, это наш самый главный юрист, вроде дядька неплохой.
– Здравствуй, Аня, – кивнул он.
Я расплылась в довольной улыбке: меня тут явно уважают.
– Любовь Григорьевна, будьте любезны, разберитесь с этими документами, возможно, бухгалтерия здесь должна кое-что пересмотреть, я сделал пометки на полях.
Любовь Григорьевна повела себя странно, то есть она себя повела так… Как бы это объяснить… Как Альжбетка! Запрокинув голову чуть назад, поправляя отсутствующие локоны и знойно улыбаясь, Любовь Григорьевна с легким придыханием сказала:
– Да, конечно, Илья Дмитриевич, я отложу все дела и сделаю это в первую очередь.
Обалдеть!
Крошкин отдал бумаги и вышел.
Любовь Григорьевна с нежностью смотрела на закрывающуюся дверь.
Это что же, люди добрые, делается, даже самые отсталые слои населения – и те ловят стрелы Амура! Я посмотрела на Любовь Григорьевну: зализанные волосы, костюмчик так себе, фигурка, наверное, ничего, но плосковата… Я критически взвешивала ее шансы, так как теперь, узнав ее душевную тайну, я была просто обязана сделать ее счастливой. Это, возможно, мне зачтется, когда в Судный день на весах будут взвешивать мое неудовлетворительное поведение.
– Нравится он вам, да?
Любовь Григорьевна вся подобралась, сжала губы и гневно сказала:
– Работайте!
– У вас тоже родители в разводе, что ли? – поинтересовалась я.
Любовь Григорьевна гордо направилась к своему кабинету.
Я решила быть честной, ибо этому меня учили с детства. Маме моей, во всяком случае, это бы понравилось.
– У вас практически нет шансов, практически – потому что один маленький шанец есть всегда, и вот, Любовь Григорьевна, правда в том, что шанец этот сконцентрирован сейчас на мне: я могу вам помочь.
Любовь Григорьевна остановилась и, не оборачиваясь, спросила:
– Что ты имеешь в виду?
– Вы так и просидите в своем кабинете, перебирая бумажки, если не послушаетесь своей старой доброй феи-крестной, то есть меня.
– Я ничего не понимаю!
– Надень туфли, Золушка! – скомандовала я, и Любовь Григорьевна подскочила на месте.
– Ты ненормальная!
– Возможно, но я вам нужна.
Очки скукожились и жалобно посмотрели на меня.
– Послушайте, выгляните в окно, пройдитесь по офису: весь мир кишит молоденькими хрупкими Белоснежками, возьмите хоть Лариску из бухгалтерии. У нее грудь, как две уютные диванные подушки. Очнитесь, надо же как-то работать над собой и вообще над отношениями!
Любовь Григорьевна замерла и слушала.
– Ну запали вы на этого Крошкина, понятное дело, весьма стоящий мужик, но вам пора уже как-то действовать!
