Фредерик Дар - Два уха и хвост
— Раньше голые обнажатся! — ответил Стевена.
Тип в кожаном пальто протянул ему пакет и, безучастно кивнув головой, вернулся к своей машине. Стевена передал пакет Борису. Борис приоткрыл его, заглянул внутрь, затем небрежно опустил между ног. Стевена тронулся, пересек осевую и свернул на подъем, выводящий на автостраду.
Он добрался до следующего разветвления, подождал красного света и продолжил движение в сторону Версаля. Он ехал медленно. Вдоль обочины тянулись фруктовые питомники. Примерно через километр водитель свернул на узкую дорогу, ведущую к большому дому, на вид необитаемому. Он остановился у крыльца и принялся ждать. Все было спокойно. В разлапистой кроне наполовину облетевшего дерева каркали вороны. Атмосфера праздничной не казалась.
— Ну, пошли! — решил Борис.
Его голова напоминала кулак ирландского ломового извозчика: такая же крупная, рыжая и выражающая грубую силу.
Сопровождаемый своим спутником, он поднялся по четырем ступенькам, постучал в деревянную створку, прикрывающую застекленную дверь. Тотчас же та дрогнула, затем отошла наполовину. Калель ждал их в ядовитой полутьме, благоухающей плесенью.
Они поприветствовали друг друга кивком головы, но рук не подали. Калель выглядел как ночная птица, измученная дневным светом.
— Пройдем сюда, — сказал он, — я снял чехлы с трех кресел и принес бутылку коньяка.
Он толкнул двустворчатую дверь со вставленными в переплеты зеркалами. Посетителям предстала просторная гостиная. Нежилая и холодная. Кресла, укрытые серыми чехлами, имели призрачный вид, за исключением трех, расставленных вокруг низкого столика. Бутылка, помянутая Калелем, возвышалась в центре; можно было бы сказать, на втулке сарацинского колеса.
Они уселись по собственному побуждению.
— Стаканов у меня нет, — выразил сожаление Калель, указывая на коньяк.
— Спиртного нам пока не хочется, — заметил Борис. — Итак, я вас слушаю.
Калель поморгал под стальным прощупывающим взглядом. Провел сухим языком по еще более сухим губам и принялся за повествование о своих злоключениях. Он рассказал об инсценированном происшествии в отеле, вторжении пожарников, своей госпитализации. Он говорил короткими фразами и тусклым голосом проигравшего. Борис слушал, покачивая ногой. Стевена обкусывал омертвевшую кожу у ногтей, прерываясь лишь на то, чтобы избавиться от отгрызенного мелким дурацким поплевыванием.
Когда Калель закончил свою повесть, Борис вздохнул:
— Это все?
— Может быть, нет, — сказал Калель.
Он вынул из кармана вырезку из газеты и, расправив на колене, предъявил Борису.
— Вы читаете по-французски?
— На шестнадцати языках, — откликнулся тот.
Он ознакомился с заметкой Франс-Суар по поводу украденного чемоданчика.
— Что заставляет вас думать, что речь идет о… «нашем»? — спросил он.
— Я навел справки о Лаборатории Орел или Решка, — произнес тихо Калель.
— И что?
— Ее не существует. Это всего лишь липовая вывеска на дверях помещения, занятого организацией, параллельной полиции.
Борис согласился.
— Флики, должно быть, поместили чемоданчик в банковскую ячейку, и вскоре после этого злоумышленники ограбили депозитарий.
— Почему нет?
— Да, — сказал Борис, — в самом деле: почему нет?
— Предлагаю последить за действиями фликов, — заявил Калель, выглядевший уже более оживленным.
— Не вам, — сказал Борис.
— Почему?
— Вы погорели.
Слово было Калелю неприятно. Он сцепил ладони, хрустнул суставами. Борис наклонился и открыл пластиковый пакет. Достал пистолет крупного калибра, снабженный глушителем.
Калель почувствовал, как его глаза округляются. Рвотный спазм завязал узлом внутренности. Одним прыжком он выбросился из кресла и рванулся к двери. Борис послал две пули, не целясь.
Одна застряла в стенной панели, другая вошла в спину Калеля, который, казалось, не заметил этого и продолжил свой бег. Борис выругался, поднял пистолет и выпустил остаток магазина.
На этот раз Калель упал. Одна пуля прошила ему шею, он распластался на полу словно раздавленная собака. Борис приблизился и добил его ударами рукоятки. После чего вынул из кармана кусок замши и тщательно протер оружие.
Это было то, что в Организации называлось «жертвенным пистолетом». Борис бросил его рядом с телом, затем вернулся на свое место, чтобы забрать вырезку из Франс-Суар, лежавшую на низком столике.
Стевена был уже снаружи, разогревая мотор. Сев в машину, Борис пробормотал сквозь зубы:
— Следует заняться этим!
Он потряс газетным листком, описывающим банковское ограбление.
— Я полагал, мы возвратимся после обеда, — заметил водитель.
— Поставим в известность Вену, они и решат.
Глава XII
ЧУВСТВУЕТСЯ, ЧТО НАЗРЕВАЕТ
Заявившись на КП, я вопрошаю Матиаса взглядом, и он отвечает мне опусканием ресниц, что да, есть новости.
— Парни звонили?
— Менее часа назад, господин комиссар, — ликует светловолосый красавец, густо крытый суриком. (Он копается в записывающем устройстве, подключенном к шарманке).
— Вот разговор, — провозглашает он.
И запускает свою музыку. Я отчетливо различаю наш звонок; затем бесцветный голос Рыжего:
— Лаборатории Орел или Решка, слушаю.
Голос, явно измененный, заявляет:
— Я бы хотел поговорить с директором.
— Его сейчас нет, а вы из?..
— Когда он будет?
— Ближе к полудню, вероятно. Что-нибудь передать?
— Нет, это личное, я перезвоню.
Щелк.
— Ты мог бы состроить директора из себя, — ворчу я.
Матиас невозмутим.
— Директора лабораторий не отвечают по телефону сами, полноте, господин комиссар.
— Тоже верно.
— Несомненно, речь о наших гангстерах.
— Несомненно, набивают цену.
— Если только это не какой-нибудь шутник, желающий привлечь к себе внимание или погреть руки.
— Возможно, но маловероятно. Шутник сразу бы намекнул на чемоданчик. По крайней мере, как мне кажется.
Дверь открывается перед Лефанже, и здоровый дух хорошо выдержанной рыбятины заполняет помещение. Одутловатый втягивает носом обратно добрый сталактит с зеленым наконечником. Он жмет нам лапы, не роняя ни слова.
— Случается ли тебе одеваться в штатское, хотя бы изредка? — спрашиваю я с юмором.
Дылда краснеет и теряет немного самости.
— Почему вы у меня об этом спрашиваете, комиссар?
— В своих сапогах и форме цвета высохшей тины ты слегка походишь на бойца из стройбата; а еще у тебя такой вид, точно ты играешь в Раболио: сечешь кнутом рыбацкую лодку на берегах Луары в лучах утренней зари.
Мой «новичок» бормочет:
— Это мой стиль, комиссар.
— Есть новости, Длинный?
— Не те, что вы ждете.
— То есть?
— Парень, у которого вы увели чемоданчик, сбежал из больницы.
— Калель?
— Да. Еще вчера смотал удочки и затерялся в природе.
Я обмозговываю известие. В конечном счете решаю, что исчезновение Калеля не очень важно для нас. Я показываю это моим ребятам фаталистским пожиманием плеч.
— Кроме того?
— Ничего.
— Что у других? — спрашиваю Матиаса.
— Люретт звонил сказать, что жокей не появлялся; он продолжает его искать.
— У Берю, Пино?
— Пусто.
Лефанже устраивается за маленьким столиком, предназначенным для секретарши, буде таковая появится. Он достает коробку из своих карманов и принимается за изготовление майской мушки для нахлыста.
Я смотрю, как его пальцы каменщика превращаются в пальцы часовщика.
— У тебя нет других планов? — вопрошаю я.
— Я жду, — говорит он.
— Открытия рыболовного сезона?
— Того, что ваши парни объявятся с чемоданчиком.
— Откуда ты знаешь, что они собираются вступить с нами в контакт?
— Это мне кажется очевидным, комиссар. В данный момент нужен народ, чтобы пуститься по следу. Помимо записывающего устройства, думаю, и вы сейчас дежурите на приеме, нет?
— Разумеется, — ворчит Матиас. — Но наши собеседники не совершат такой оплошности, чтобы оставаться на линии долее трех минут.
И словно чтобы внести в нашу историю элемент рока, дребезжит шарманка. Матиас быстро снимает трубку.
— Лаборатории Орел или Решка, слушаю.
— Я звонил утром, мне нужен директор.
— По поводу?
— Просто скажите ему, что у меня есть банки, которые я могу уступить.
— Что у вас есть? — восклицает Матиас, строя из себя придурка, чтобы потянуть время.
— Банки! Давайте побыстрее, я звоню из-за границы.
— Пойду гляну; вы не назовете своего имени?
— Послушайте, старина, я перезвоню через пару минут, поставьте в известность вашего большого начальника, и на этот раз пусть меня с ним свяжут сразу же.
