Юлия Чернова - Павильон Зеленого Солнца
— Боюсь задеть ваше чувство патриотизма, но Тайаном мир не исчерпывается. Я пишу серию очерков о вашей стране для зарубежных читателей.
— Тут вам не о чем писать, — отрезал он.
— Почему же? После «Архитектуры Тайана» в печати появятся «Преступления Тайана». Учитывая нынешние извращенные вкусы, эта статья будет иметь даже больший успех, чем предыдущая.
— Убирайтесь отсюда!
— Замечательно! — воскликнула Элен и продолжала репортерской скороговоркой: — Великолепное начало для статьи. «Во всем мире полицейские ненавидят журналистов. Но так нагрубить вам могут только в Тайане».
На лице полицейского сквозь загар проступили красные пятна бешенства. Толпа зевак пододвинулась ближе, сомкнувшись за спиной Элен плотным полукольцом.
— Я вам обещаю трое суток ареста за нарушение общественного спокойствия, если сейчас же отсюда не уберетесь!
— О, сим доблестным поступком вы принесете небывалую славу своей стране.
«Хотите увидеть беззаконие закона — поезжайте в Тайан!»
И, развернувшись к нему спиной, Элен принялась фотографировать жителей деревушки.
— Отдайте кассету!
Элен оглянулась через плечо. Полицейский, уже совершенно бордовый от гнева, шагнул к ней, протягивая руку:
— Дайте сюда!
Элен лучезарно улыбнулась, раскрыла сумочку и опустила туда фотоаппарат. Необыкновенно плавным, пленительным жестом поправила волосы, снова улыбнулась — мягко и женственно. И, устремив на полицейского любопытный взгляд, стала ждать — что он сделает.
Он сделал движение, будто что-то раздавил в кулаке, затем развернулся на каблуках и направился к машине. Когда облачко газа, оставленное белым автомобилем, рассеялось, Элен с грустью посмотрела на чайный домик, вынужденная признать, что в расследовании своем не слишком преуспела.
В это время ее со всех сторон обступили жители деревушки, жестами и возгласами выражая самое дружеское расположение.
Элен всегда была уверена, что наделена исключительными достоинствами, должными располагать к ней людей с первого взгляда. Но сейчас — разумеется, лишь по особенной скромности — предположила, что симпатия к ней вызвана антипатией к «столичному гостю». Похоже, тот, даже не особенно стараясь, успел восстановить против себя абсолютно всех.
Увы, воспользоваться его оплошностью Элен не могла. Не знала языка и вдобавок, как успела уже обнаружить, оставила дома диктофон. Вне себя от досады, Элен проклинала собственную забывчивость, а также лень Патриции, отказавшейся расследовать такое интересное дело.
Пока Элен нежнейшими улыбками благодарила жителей деревни за участие, местный полицейский, судорожно вытиравший платком багровую физиономию, сунул скомканный платок в карман, посовещался о чем-то с маленьким сморщенным старичком и тронул Элен за локоть:
— Пожалуйста, мадам… Подождите…
Элен окинула его быстрым взглядом. Толстяк тяжело дышал, пытаясь собраться с мыслями. Судя по всему, он бал тишайшим, кротчайшим существом, за всю жизнь мухи не обидевшим. И такое двойное потрясение, как убийство и визит высшего начальства, гибельно сказалось на его самочувствии.
Элен ободряюще улыбнулась. Толстяк втянул живот и расправил плечи. А затем неожиданно разудалым жестом сдернул фуражку и ударил ею по колену. Элен сразу поняла, что в жилах почтенного служителя закона взыграла кровь гордых восточных князей, и приготовилась к событиям необыкновенным.
Полицейский отворил дверь чайного домика, в который ни в коем случае не должен был впускать посторонних.
— Пожалуйста, мадам. Войдите, — выпалил он одним духом и сам, кажется, испугался собственной смелости.
Элен вознаградила его взглядом. Полицейский вновь приосанился и победно посмотрел на жителей деревушки. Те чуть не рукоплескали.
И Элен, сопровождаемая полицейским, вплыла внутрь чайного домика.
Ей пришлось на минуту остановиться — так внезапен был переход от ослепительного солнца улицы к полумраку чайного павильона. Когда же очертания предметов приобрели ясность и четкость, глаза Элен изумленно расширились. Каким чудом удалось создать в тайанском доме, бедном вещами, такой поистине вопиющий беспорядок? Преступник явно не щадил силы. Циновки, устилавшие пол, были сбиты в кучу. Дверцы шкафов распахнуты. Посуда выброшена на пол и почти вся перебита. Коробка с кисточками и ручками раздавлена, точно на нее наступили в спешке. Большой ларец для письменных принадлежностей опрокинут; листы бумаги разлетелись по комнате, словно кто-то в злобе поддал ногой всю пачку. Но больше всего поразило Элен то, как обошелся преступник с запасами чая. Не ограничился тем, что перевернул полку с большими нарядными коробками. Нет — коробки были открыты и чай высыпан на пол. Десятки различных сортов зеленого и черного чая смешались, образуя причудливый узор.
В комнате стоял еле различимый аромат миндаля, вишни, лимона и особый, терпкий запах свежего чайного листа.
Полиция еще могла сомневаться относительно личности убийцы и его намерений, но Элен уже вынесла приговор: «Маньяк».
Наверху, в личных комнатах хозяйки, тоже царил беспорядок, но все же несравнимо меньший. Здесь, похоже, преступник действовал не торопясь. Вещи из шкафов не выбрасывались, а вынимались; керамический сервиз не был грохнут об пол, а аккуратно переставлен. Элен задалась вопросом: злоумышленник почему-то не спешил? Или просто еще не пришел в состояние неистовства?
Полицейский, тяжело сопевший за спиной Элен, коснулся ее руки и указал в угол комнаты. Там на полу лежала открытая лаковая шкатулочка, а в ней — два золотых кольца и серьги с крупными жемчужинами. Элен застыла от изумления. Если в доме побывал вор, то забыл прихватить самое ценное. «Впрочем, понятия о ценном у европейцев и тайанцев расходятся. Возможно, он удирал, благоговейно прижимая к груди какой-нибудь ржавый треножник, славный лишь тем, что служил опорой самому великому Токе!»?
Элен изо всех сил пыталась вспомнить, как по по-тайански звучит слово «вор». Спросила:
— Кража? Это кража?
— Мут.
«Мут — убийство».
— Нет, это я знаю. Мут. Но, кроме того, кража?
Полицейский неуверенно повел плечом, не поняв вопроса. Потом кивнул в сторону маленького акварельного портрета, висевшего на стене:
— Мут. Тя-ю.
«Вот она, хозяйка». Со стены смотрела на Элен молоденькая женщина — загорелая, черноглазая, смеющаяся. Одной рукой она придерживала соломенную шляпу, слетавшую от порывов ветра. Другой — призывно махала кому-то. Портрет был поясным, но Элен не могла избавиться от чувства, будто женщина приплясывает на месте — от нетерпения и переизбытка сил. Напоенная солнцем картина, казалось, озаряла всю комнату. «И теперь эта женщина мертва. Мертва не потому, что настал ее час — кожа сморщилась, волосы обесцветились, губы провалились. И не потому, что радость ушла из ее сердца, веселый блеск — из глаз. Просто оказалась на пути какого-то негодяя».
Элен почувствовала, что задыхается от злобы. Теперь она знала, что не успокоится, пока не докопается до истины. А порадует это столичную полицию или нет — ей все равно.
Повернулась к терпеливо дожидавшемуся полицейскому:
— Спасибо.
Тот повел ее вниз. И там вдруг, знаком предложив обождать, встал, прижавшись к стене. Элен поняла, что так прятался убийца, ожидая, пока хозяйка войдет в дом. Затем увесистый полицейский с необыкновенным проворством изобразил, как тя-ю переступает порог. Элен пожалела, что человек этот служит в полиции, а не на сцене. Он весь преобразился — куда девалась одышка и грузная поступь. Даже живот как будто втянулся. Полицейский не вошел — впорхнул в комнату и остановился, нащупывая выключатель. И в это время убийца ринулся к жертве и схватил ее за горло. Сумочка выпала из ослабевшей руки тя-ю. Потом убийца беззвучно и осторожно опустил на пол тело хозяйки.
И продолжал заниматься тем, ради чего пришел! Грузный полицейский, опустившись на корточки, зачерпнул горсть чая и медленно разбросал, показывая, что тело хозяйки было засыпано чаем. Значит, коробочки вскрывались уже после преступления!
Тя-ю мертвая лежала в углу, а убийца продолжал рыться в ее вещах! Только теперь очень спешил. Вот почему наверху все было аккуратно переложено, а внизу — расшвыряно кое-как. Убийца торопился, боясь, что его застигнут.
Похоже, убийство не было заранее запланированным. Преступник не имел оружия — или не пожелал им воспользоваться. Услышав, что тя-ю открывает дверь, притаился. Потом напал. Тя-ю поплатилась жизнью за то, что неожиданно вернулась в свой дом.
Элен почувствовала, что не в силах больше оставаться в этой комнате. Полицейский отворил дверь.
Ветер гнал по дороге сухо шуршавшую листву, шумело море. Жители деревеньки уже разбрелись по своим домам. Лишь несколько человек — самых ярых приверженцев грозной блондинки — дожидались выхода Элен. Тотчас обступили ее, чего-то настойчиво требуя. Элен напряженно вслушивалась. Чаще всего повторялось слово «юни» — «писать». Наконец Элен поняла. Рыбаки хотели, чтобы она написала о злодействе, свершившемся в их тихой деревеньке.
