Дмитрий Щеглов - Участковый – Васька Генерал
– И к ним естественно ты относишь себя? – с ехидцей спросил Костя Мясоедов.
– Естественно!
– А куда же тогда мне деваться?
Роман снисходительно улыбнулся. Он тоже пропустил лишнюю рюмочку и теперь брал реванш за предыдущее бездействие в нашем столкновении с Костей.
– А удел остальных быть мечтателями. В хозяйственной жизни они бесплодны, самостоятельно добиться успеха нигде не могут, ни у женщин, ни на работе, ни в науке. Эти самодовольные мечтатели, вырабатывают и вхолостую выбрасывают свою энергию. Не понимают они, что нельзя по блату, или за счет родни подняться в этом мире. Они могут быть лишь прицепными вагонами к локомотиву лидера, проще говоря. питаться крохами с его стола.
Роман откровенно кидал камни в Костин огород.
– Ты на что намекаешь? Это я то питаюсь крохами с твоего стола? – вскипел Костя.
Я увидела, что разговор начал переходить за те границы, где затем начинаются бои без правил, и одернула их:
– Мальчики, мальчики! Я понимаю, что всеми нами иногда движут животные инстинкты, но давайте не будем скатываться из области высоких идей в межличностные отношения.
Костя Мясоедов не утерпел и все-таки съязвил:
– Ничего себе высокие идеи. Собрались святые праведники, чтобы обсудить, как лучше обеспечить себе полное корыто. Ха, ха, выдвинул идеал – сладкая постель и жратва от пуза. Не смешите меня, братцы. Вам до светлого идеала, как свинье до турника.
– А я считаю, – продолжал Роман, – что нынешняя система демократии полностью соответствует прирожденным лидерам имеющим уникальную волю и умеющим…
– Переступать через других! – перебил его Костя. Роман вслушался в слова друга и продолжил:
– Да! И переступать! Повторюсь. Прогресс двигают пять процентов самых смелых, инициативных. Слабым не место на пиру победителей. Я по своей натуре либерал. Мне никогда не нравилось, что у нас в стране сначала ценили идеал, а потом потребности. Сейчас ценностная ориентация поменялась, да я не скрываю, я хочу быть богатым.
– Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным! – успел вставить реплику Костя Мясоедов. Роман согласно кивнул головой.
– Правильно мыслишь дорогой товарищ. У нас нынче сословное, я бы даже сказал классовое общество. И выдвигаться придется не за счет прежних заслуг и званий, а за счет цепкости, волчьей хватки. Мы как дураки сидим и непонятно чего ждем, а бывшая партноменклатура быстро конвертировала власть в деньги. Красные директора сели на хозяевами на свои заводы. директора магазинов стали их собственниками. Чиновники сохранили за собой все привилегии и льготы. Одни мы остались не у дел. Ты Костя прозябаешь у тестя в институте завлабом. Эдит, работает на почтовом ящике старшим экономистом.
– Маркс был просто экономистом, а она старший! – снова съязвил Мясоедов. А Роман продолжал гнуть свою линию.
– Время катастрофически быстро уходит. Не успеешь оглянуться, как останешься у разбитого корыта. Одним будут на Багамах молодые красотки бананы от кожуры очищать, – он непроизвольно покосился в сторону Эдит, – а другие будут в это время бочки с цементом катать.
– Тачки с углем! – буркнул Костя.
– Какая разница.
Роман передохнул и, наконец, закруглился.
– Мы тебя Костя сегодня позвали, чтобы определиться. Ты с нами или нет. Мы решили создать фирму. Тридцать процентов твои. Регистрацию фирмы я беру на себя. Ты конечно извини, что мы тебя ставим перед фактом, что наши предложения были обдуманы и сформулированы без тебя, а тебе преподносятся в готовом виде. Или у тебя есть другие предложения?
Других предложений у Кости не было. У него вообще не было никаких предложений. Его менее всего в настоящий момент, интересовали какие-то мифические проценты несуществующей фирмы.
– Я согласный. – сказал он, и тут же спросил:
– Тридцать моих процентов, тридцать твоих, и еще тридцать процентов Эдит – это девяносто процентов. А куда еще десять процентов делись?
– У нас в фирме, кроме нас, будет еще… – Роман икнул, – будет еще десять человек владеющие по одному проценту. Наша рабсила, дармовая. Но об этом чтобы никто… П…о…нял?… Если согласен, подписывай учредительные документы. И выпьем. Ждут нас Мясоед впереди, великие дела!
Перед Костей появилась пачка заготовленных решений, протоколов и учредительных договоров. Не читая, он подмахнул все документы.
– За успех нашего общего дела! – преложил выпить Роман. Встали, чокнулись, выпили. Роман собрал документы в скоросшиватель и встал из-за стола.
– А теперь дорогие мои друзья, позвольте откланяться.
У меня недоуменно вытянулось лицо. Костя икнул и спросил:
– Что, уже уходим?
Надавив на плечо Кости, Роман посадил обратно его на стул.
– Нет! Ухожу я один, а на этот раз ты остаешься.
Он повернулся ко мне.
– Не считай меня дорогая за циника, но я возвращаю тебя обратно в те руки, из которых принял.
Не стала я его разубеждать, что его воли, воли Романа в появлении его в моей квартире не было ни грамма. Я сама привела бычка на веревочке.
Роман сделал театральный жест рукой, будто он сбросил с плеча тяготивший его плащ-накидку и направился в прихожую. Его догнал Костя.
– Подожди, но мы же так не договаривались.
Роман развернул его в сторону гостиной.
– А мы с тобой вообще ни о чем никогда не договаривались. Это я по великодушию своему оставляю тебя наедине с Эдит, а поверь мне, мог бы этого не делать. – Он нагнулся к Костиному уху, и тихо прошептал:
– У меня другая женщина.
Роман думал, что я об этом не знаю. Все я знала. С месяц назад я их увидела.
Но еще до этой женщины, с год назад я объявила Роману, что беременна. Установила точно и объявила. И знаешь, что он сделал? Он быстро нашел мне врача. Не обрадовался, не побежал за цветами, не поднял бережно меня на руки, а угрюмо объявил:
– По нынешним временам иметь детей, плодить нищету. Они что, мне спасибо скажут? Давай жить так! Рано детей заводить. Надо сначала на ноги стать.
У меня все сжалось и заледенело внутри. Мы с ним с первого дня, как-то с обоюдного, молчаливого согласия обходили этот вопрос. И вот табу было мной нарушено. Роман свозил меня к хирургу и в тот же день привез обратно. Два дня пролежала я как убитая, и только на третий день подошла к плите.
– Что тебе приготовить? – глухим голосом спросила я его. Наши отношения затянуло коркой льда.
А потом появилась у него эта женщина. В Москве редко так бывает. Я совершенно случайно его увидела. Она подвезла его на нашу улицу и за остановку высадила. А я в тот день пошла в дальний магазин, чтобы купить ему свежего хлеба и увидела, как они на прощанье поцеловались.
Номер машины я запомнила, а на неделе обратилась к гаишнику, мол в машине с этим номером забыла зонтик и коробку с обувью. Через свою справочную, он назвал мне ее фамилию, имя и отчество и дал домашний адрес. Домой к ней я, конечно, не пошла, а вот доглядела много интересного. Она была директрисой большого универмага.
Последнее время Роман был угрюмым и раздражительным. А я ему, как нарочно не давала повода сорваться. Жду, а время идет. Смотрю, он предлагает фирму создать, третью часть в ней мне, и еще Костю Мясоедова пригласить.
Честное слово, сначала я не поняла, что это такое, только потом до меня дошло, что этой долей хотел замазать свою совесть. Откупные, отступные были эти тридцать процентов. И Костю Мясоедова пригласил с той же целью. Насчет Кости отдельный разговор. Там все намного проще.
Подспудно чувствовала я, что Роман не сегодня, завтра уйдет. Чувствовала, что он сам себе простить не может грех годичной давности, что свозил меня к хирургу. Только возврата уже нет. Врач мне сказал тогда, что я больше детей не буду иметь.
В тот самый миг, когда Костя Мясоедов объявил про бордель, а Роман на это оскорбительное заявление не прореагировал как мужчина, я поняла, что он уйдет сегодня.
Он нас просто свел обратно вместе, а разбираться мы должны были сами.
– Покедова любовнички! – прозвучало с порога квартиры. Хлопнула входная дверь и мы с Костей остались вдвоем.
– Ты остаешься? – спросила я Костю. Он мощно выдохнул:
– Остаюсь! Я этого героя, сколько раз собирался прийти и спустить с лестницы, если бы ты только знала. – повел он головой в сторону закрывшейся двери… Я не тряпка, чтобы каждый день об меня ноги вытирать. Когда мне плохо бывало, я всегда ложился на ту кровать, что вы мне в насмешку на свадьбу подарили. Она на даче, под яблоней, в дальнем углу сада стоит… Эдит. Золотая ты моя спелая вишенка. С каким благоговением мысленно я каждый день шептал твое имя. Ветер листву пошевелит, а мне слышится – Эдит. Ручей журчит, а мне кажется, моя ненаглядная со мной говорит.
Эдит замолчала. Легкая улыбка осветила ее лицо.
– Златоуст он, Костя Мясоедов. В тот раз он остался надолго.
– Как в тот раз? – не поняла Елизавета. – Разве он несколько раз приходил, уходил?
