Барбара Маккафферти - Шуры-муры
Когда я почти одолел лестницу, Рип, как обычно, стоял наверху, настолько близко к краю, насколько его подпустил страх. Выражение его морды было точной копией выражения лица Мейдин, когда она открыла дверь Дуайту. Я смотрел на него во все глаза. Если он попытается припечатать меня поцелуем, когда я возьму его на руки, честное слово, это будет последний раз, когда я отношу его в туалет.
Выяснилось, что я зря беспокоился. Рип сосредоточился на другом. Он принялся оглашать округу невероятно жалобным поскуливанием, которое на собачьем языке означало:
— Боже правый, ну ты даешь, мужик! Ты хоть понимаешь, как долго тебя не было? Я уже умираю от нетерпения! Шевели задницей!
Такие вот редкие моменты нежности скрепляют нашу с Рипом дружбу как цемент. Да, и еще, конечно, моменты кормежки.
Въехав на моих руках на террасу, Рип потопал за мной в дом и заныл ещё жалобнее, роняя на пол слюни, пока я открывал две консервных банки собачьей еды и наполнял его миску. И снова легко было догадаться, что он говорит.
— Я отдал тебе лучшие годы жизни, и как ты со мной обращаешься? Черт возьми, я чуть не умер от голода, но разве тебе есть до этого дело? Нет, о, нет…
Иногда Рип до боли напоминает мне Клодзиллу. Правда, он мне дешевле обходится.
Я проглотил бутерброд с ветчиной и стакан Пэпси. После этого мне захотелось одного: рухнуть в кровать и самую малость вздремнуть. Однако, если Мейдин среди ночи вдруг проснется, то непременно обнаружит, что её полторы тысячи работают вхолостую.
Посему, заменив сладкий сон на холодный душ, я переоделся в свежую рубашку и джинсы и побрел в кухню приготовить с собой побольше съестных припасов. У меня есть не пропускающий тепло «холодильный сундучок», как я его прозвал, такие берут с собой на пикник, только мой совсем маленький, умещается на переднем сиденье пикапа. Я доверху набил его бутербродами с сыром и ветчиной, Пэпси-колой, картофельными чипсами, конфетами «Фритос», «М&М's», «Ореос» — всем тем, без чего ни один нормальный детектив не выходит на слежку. Я кряхтя отнес сундучок в машину, весил он теперь почти как Рип.
После этого я прихватил свою куртку и отнес негодующего Рипа во двор. Не обращая внимания на его жалобы, я наполнил его миски сухим кормом и водой и поехал назад, к Пакеттам.
Когда я отъезжал, Рип орал во все горло. Я бы утешил себя приятной мыслью, что он просто не хочет, чтобы я уезжал. Но увы, это была не единственная причина для безутешных слез. Все нормальные люди сейчас ложатся спать, между прочим. А это значит, что Рипу самое время устроится на кровати у меня в ногах, в тепле и уюте, под ласковое потрескивание огня в камине.
А провести ночь на улице под лестницей — это вам далеко не четырехзвездочный отель. Более того, хотя у него есть собственный дом из красного дерева с покрытой кровельной дранкой крышей, с выложенными одеялом стенами и полом — он в него даже не заглядывает.
Я мог бы это предвидеть заранее. Ведь все время, пока я строил эту чертову конуру, мой пес сидел у подножия лестницы и терпеливо ждал, когда наконец я закончу и отнесу его в человеческий дом.
Естественно, закончив постройку, я, как всегда, пустил Рипа спать к себе на кровать. Он от счастья просто из себя выпрыгивал, облизал мне все лицо и чуть не открутил себе хвост. Теперь-то я понимаю: это он за меня радовался, что я наконец выстроил себе собственный домик, чтобы большой дом перешел в его полное распоряжение.
Я, наверное, тогда уже понял, что не отвоюю себе большой дом. Но сегодня пришлось выдворить его на улицу. Кто знает, когда мне теперь суждено завтра попасть домой, а бедняге придется терпеть бог знает сколько.
Когда я был на полпути к шоссе, стоны перешли в дущераздирающий вой.
— Эй, ты не посмеешь бросить меня здесь, в пустыне! — орал мне вслед Рип. — Эй! Здесь же чертовски холодно!
Если бы я сам не был на улице, Рипу ничего не стоило бы меня убедить. Но если сравнивать весну в Кентукки с американскими горками, то мы находились как раз на очередном пике тепла. Так что никакого мороза ночью не предвиделось.
Однако, по его причитаниям можно было подумать, что на штат Кентукки сходит ледник. Мне было очень жалко Рипа, но я быстро нашел выход. Я включил радио. На полную громкость. Знаю. Я жестокий человек. Музыка играла, пока я не свернул на подъездную дорожку к дому Мейдин. Кстати, без оглушительных звуков «золотой дискотеки» я бы непременно начал клевать носом.
Зато я с чистым сердцем вздремнул, едва загнал машину в кусты напротив дома Пакеттов. Хочу заметить, что вообще-то спать на посту не входит в мои привычки. Однако, мысль, что поднадзорный знает о слежке, притупила во мне чувство ответственности. Но тем не менее, я был крайне удивлен, обнаружив утром, что проспал всю ночь. Знаете, что меня разбудило? Дуайт, заводящий свой БМВ.
Я, наверное, с минуту соображал, где, черт побери, нахожусь. Сразу после того, как я смог ответить на этот простейший вопрос, я ещё кое-что понял. А именно: что полугрузовой автомобиль совершенно не приспособлен для сна. Все тело болело, я не мог пошевельнуться. Видимо, во время сна я крутился, пытаясь принять наиболее удобную позу. Моя левая нога была втиснута по диагонали под приборный щиток, а правую заклинило между холодильным сундучком и соседним со мной сиденьем.
Трудно было представить, как меня угораздило так раскорячиться, но чтобы вернуться в нормальную позицию, мне пришлось изрядно попотеть. Пока я собирал себя, как конструктор, прилаживая ноги к тому месту, где им и положено находиться, а именно — под рулевым колесом, в непосредственной близости к педалям управления, — Дуайт развернул машину и поехал по подъездной дорожке.
Я взглянул на часы, все ещё не соображая, на каком я свете. Восемь-тридцать. Большинство магазинов ещё закрыты, слишком рано. Если Дуайт опять намылился за покупками, то, по-видимому, в очень и очень далекий отсюда магазин. И там, наверное, дешевая распродажа. Гравий взлетел из-под колес его взревевшей машины, поднялась туча пыли.
Он припустил с места в карьер и набрал максимальную скорость. Это наводило на мысль, что он с трудом дождался возможности вырваться из дому. А ещё на мысль, что даже слежка стоимостью в полторы тысячи долларов отнюдь не способствовала его хорошему настроению. Может, Мейдин зря старается оживить этот брак?
Но времени на размышления у меня не было. Вслед за мрачным Дуайтом появилась Мейдин с Пупсиком в руке, в расстегнутом кашемировом пальто. Полагаю, она его не застегнула, чтобы все могли лицезреть её яркий желтый свитер и голубые джинсы в обтяжку. Носки её ковбойских сапожков, обитые серебристым металлом, посверкивали под первыми лучами солнца. Она направлялась прямиком к своему «корвету».
Если Дуайт пребывал не в самом веселом расположении духа, то о Мейдин этого нельзя было сказать. Она улыбалась и на ходу чмокала Пупсика в макушку.
А мне «сделала ручкой». Я не ответил. С удовольствием сказал бы, что пытался сохранить некое подобие достоинства. Но вы же понимаете, я знал, что за кустами она все равно не увидит, помахал я в ответ или нет.
Я завел пикап и пристроился в хвост её машины.
Следующие восемь часов моей жизни были — как бы это выразиться бесконечно захватывающими. Сначала мне выпало счастье наблюдать невероятно волнующее зрелище: как Мейдин делают укладку. Щелкая камерой с прикрепленным телеобъективом, делая пометки в своем блокноте и поглощая съестные припасы из холодильного сундучка, я подробно задокументировал, как Мейдин даже в парикмахерском кресле сидит с Пупсиком на коленях.
Также я задокументировал, как Пупсик рычит на Руту Липптон, владелицу Салона Красоты «Веселые Кудряшки». Собачонка скалилась, стоило девушке оказаться в пределах досягаемости её зубов. Я хорошо знал Руту: она была жертвой одного из тех странных ограблений, о которых я упоминал. Рута никогда не производила впечатления особы терпимой и всепрощающей, и теперь вновь это продемонстрировала.
Пока Мейдин намывали голову шампунем, и глаза её были закрыты, Рута старательно показывала Пупсику язычок. Но я не стал этого фотографировать. Ни к чему выдавать Мейдин такую ценную информацию. Пудель от этого не пострадал, зато Рута, очевидно, получила массу удовольствия. Улыбка не сходила с её губ даже спустя два часа, когда Мейдин покинула Салон с укладкой, полностью, я полагаю, переуложенной. Хотя я лично не видел ни малейшей разницы между Мейдин До Веселых Кудряшек и Мейдин После Веселых Кудряшек.
После этого зрелища меня ждало другое, не менее волнующее — наблюдать, как делают прическу Пупсику! Пес превзошел себя, стараясь оживить этот скучный процесс: кусался направо и налево. Фотографии, сделанные через окно собачьей парикмахерской, оказались куда более интересными, чем в «Веселых Кудряшках». Женщина, которая намыливала вреднючего клиента, пару раз вскрикивала, когда мелкие и острые зубки достигали цели. Эти мгновения мне и удалось запечатлеть с помощью телеобъектива «Минолты».
