Гарри Кемельман - Пятница, когда раввин заспался
Поколебавшись лишь долю секунды, Мел выбрался из кабинки и подошел к девушке. Та вздрогнула и подняла глаза.
— Меня зовут Мелвин Бронштейн, — представился он. — И я — вполне приличный человек. Ненавижу трапезничать в одиночестве. Полагаю, что и вы тоже. Не желаете ли присоединиться ко мне?
Глаза девушки по-детски округлились. На миг она потупила взор, потом снова посмотрела на Мела и кивнула.
— Позвольте подлить вам чаю, мистер Вассерман.
Гость благодарно кивнул.
— Передать не могу, как скверно у меня на душе, миссис Смолл. В конце концов, это ведь я пригласил вашего супруга. Сам выбрал его.
— Да, я знаю, мистер Вассерман. Мы с Дэвидом, помнится, ещё удивлялись этому. Когда приход нанимает раввина, кандидатов обычно приглашают по очереди, и каждый проводит субботнюю службу, встречается с советом директоров или обрядовой комиссией. Но вы сами приехали в семинарию и под свою ответственность выбрали Дэвида, — Мириам Смолл взглянула на Вассермана и тотчас опустила глаза. — Возможно, обрядовая комиссия отнеслась бы к нему более дружественно, если бы в ней царило единодушие, — тихо добавила она.
— Вы думаете, я настаивал на своем праве единоличного выбора? Поверьте, миссис Смолл, на меня взвалили эту ответственность. Я бы предпочел, чтобы решение принимала обрядовая комиссия или совет, но здание достроили в начале лета, а совет не пожелал собираться в полном составе до сентября. Когда я предложил обрядовой комиссии отправиться в Нью-Йорк — нас ведь только трое: мистер Бекер, мистер Райх и я, — Эл Бекер настоял, чтобы я поехал туда один. "Да что мы с Райхом смыслим в раввинах, Яков? — вот что он сказал, слово-в-слово. — А ты знаешь в них толк, тебе и ехать выбирать. Мы согласны на любого". Может, он был занят и не мог покинуть город, а возможно, говорил то, что думал. Поначалу мне не хотелось брать всю ответственность на себя, но потом я поразмыслил и решил, что, может быть, так оно и к лучшему. В конце концов, Райх с Бекером и впрямь ничего в этом не понимают. Бекер даже не умеет прочесть молитву на иврите, да и Райх немногим лучше. Я уже научен горьким опытом. Когда решали, с кем заключить контракт на строительство храма, они наняли Христиана Соренсона. Архитектор-еврей их, видите ли, не устраивал. Кабы я не возмутился, имя Христиана Соренсона — Христиан, надо же! — так вот, сейчас оно красовалось бы на бронзовой плите перед храмом. Представляете? "Известный храмовый зодчий Христиан Соренсон, утонченный господин в пенсне на черной тесемке и черном атласном галстуке-бабочке, изготовил пластилиновый макет длинного приземистого здания, похожего на коробку, с высокими узкими окнами, перемежающимися декоративными колоннами из нержавеющей стали". "Я посвятил две недели постижению основ вашей веры, господа, и мой проект отражает её главные постулаты". Подумать только: иноверец, способный за две недели разобраться в основах иудаизма! "Как вы заметили, эти протяженные линии придают зданию воздушность и легкость. Прослеживая их, взор невольно устремляется ввысь. Проект прост, здание не отягощено излишествами и разной там мишурой". Интересно, что он имел в виду? Звезду Давида, семисвечье, Скрижали Закона? "Оно — суть воплощение простоты и практичности, а также, если позволите, господа, здравого смысла, на котором зиждется ваша вера. Колонны из нержавейки отражают чистоту этой веры и её стойкость, способность сопротивляться натиску времени. В фасаде — несколько дверей из нержавеющей стали, а слева и справа от них — длинная стена из глазированного белого кирпича вровень с дверьми. Она плавно изгибается, смягчая общий план и линии, и придает зданию гармонию с окружающей местностью. Как видите, строение напоминает человека с распростертыми объятиями, призывающего людей к молитве. А с практической точки зрения, эти две стены отделяют автостоянку перед храмом от обрамляющей его с трех сторон лужайки". Каково, а? По крайней мере, мне удалось добиться, чтобы на плите поставили только его инициалы. Да и не здание определяет царящий в приходе дух. А вот характер раввина может оказать влияние. Короче, я согласился отправиться в семинарию один.
— А почему вы выбрали моего Дэвида, мистер Вассерман?
Старик ответил не сразу. Он понимал, что супруга раввина — женщина умная и напористая, и с ней надо держать ухо востро. Вассерман попытался вспомнить, что же именно так привлекло его в Дэвиде Смолле. Во-первых, он был хорошо подкован и знал Талмуд. Во-вторых, конечно же, то обстоятельство, что Смолл — продолжатель славной династии раввинов, да и супруга его — тоже дочь раввина. Это сыграло известную роль. Человек, выросший в домашнем «раввинате», скорее всего, будет придерживаться традиционных, консервативных убеждений.
Но, увидев раввина в первый раз, Вассерман испытал разочарование: молодой человек выглядел далеко не представительно, обыкновенный юнец, каких много. Однако позднее, в ходе беседы, Вассермана подкупили дружелюбие и здравомыслие Дэвида Смолла. А голос и движения раввина разбудили воспоминания о старом бородатом патриархе, учившем маленького Якова премудростям Талмуда на родине. Голос Дэвида звучал так же ласково и убедительно, почти певуче. Такая речь была свойственна всем талмудистам.
Тем не менее, решив дело, Вассерман почти сразу же почувствовал сомнения. Нет, сам он был вполне удовлетворен, однако подозревал, что большинство прихожан едва ли мечтало о таком раввине, как Дэвид Смолл. Кое-кто ожидал увидеть рослого мужа сурового обличья, с зычным раскатистым гласом, похожего на католического епископа. Но раввин Смолл был невысок, а голос его звучал мягко, дружелюбно и буднично. Другие думали, что к ним приедет веселый молоденький выпускник в серых фланелевых брюках, который будет чувствовать себя как рыба в воде на площадке для гольфа или теннисном корте, да ещё иметь юную женушку. Раввин Смолл был худосочен, бледен, носил очки и, ясное дело, не отличался атлетизмом, хотя и пребывал в добром здравии. Третьи представляли себе раввина как эдакого энергичного чиновника, затейника и доставалу, который тотчас начнет учреждать комитеты, уговаривать и увещевать прихожан участвовать во все более масштабных общественных проектах. Но Смолл был рассеян, приходилось то и дело напоминать ему о назначенных загодя встречах. Для него не существовало таких понятий, как «время» и «деньги». Охотно выслушивая предложения, он так же охотно забывал их, особенно если они не вызывали у него особого интереса.
Вассерман принялся тщательно подбирать слова.
— Ну, что ж, миссис Смолл, скажу вам так: я выбрал вашего супруга, потому что он мне понравился, хотя и не только поэтому. Как вы знаете, я беседовал ещё с несколькими. Все они хорошие ребята с умными еврейскими головами на плечах. Но для работы в общине одной сообразительности раввину мало. Он должен быть человеком смелым и стойким в своих убеждениях. Я довольно долго общался с каждым из них, говорил о роли раввина в общине, и все они соглашались со мной. Мы вроде как прощупывали друг друга. На собеседовании без этого не обойтись, и, как только они начинали думать, что поняли, какого направления я придерживаюсь, тотчас излагали мне сходные мысли, причем гораздо более складно, чем я мог бы изложить их сам. Но ваш супруг, как мне показалось, совершенно не интересовался моими воззрениями. А когда я принялся делиться ими, он попросту не согласился со мной. В самой уважительной форме, спокойно, но твердо. Соискатель места, который перечит своему будущему работодателю, — либо дурак, либо человек стойких убеждений. А считать вашего супруга дураком у меня не было ни малейших оснований.
Теперь и вы ответьте мне на один вопрос, миссис Смолл. Почему ваш супруг согласился занять предложенную должность? Уверен, что в семинарии всем кандидатам рассказали о нашей общине, да и я в беседе с мистером Смоллом честно ответил ему на все вопросы.
— Вы полагаете, он должен был искать общину поспокойнее? С более традиционным укладом жизни и устоявшимся отношением к раввину? — миссис Смолл допила чай и поставила чашку на стол. — Мы это обсуждали, и Дэвид сказал, что у таких общин нет будущего. Двигаться по наезженной колее, отбывать время на работе — это не для Дэвида. Он действительно убежденный человек. И он считал, что сумеет заразить этим общину. И то, что вы приехали за раввином один, без свиты из косных людей вроде мистера Бекера, навело Дэвида на мысль, что у него есть шанс. А теперь выясняется, что он ошибался. Они твердо намерены отправить его в отставку?
Вассерман передернул плечами.
— Двадцать один верный голос против. Эти люди очень сожалеют, но они уже дали обещание Элу Бекеру, доктору Перлштейну или ещё кому-нибудь. Двадцать человек говорят, что проголосуют за раввина, но по меньшей мере в четверых из них я не уверен. Они могут и вовсе не явиться. Обещать-то обещали, но, судя по их тону… "В субботу я уезжаю, но, если вернусь к голосованию, можете рассчитывать на меня". Значит, можно рассчитывать, что в воскресенье утром их не будет, а при следующей встрече они скажут: "Какая жалость. Мы так спешили к началу заседания".
