Татьяна Полякова - Неопознанный ходячий объект
— Здравствуйте, — разулыбался он, — это я бабе сказал, что вы проснулись.
— Внук мой, — кивнула на белобрысого Августа, тот поднялся и заявил:
— Иван Семеныч Бородин.
— Очень приятно, — ответила несколько озадаченная Женька, а я нахмурилась.
— А я знаю, как вас зовут, баба сказала, — радостно сообщил подросток.
Я задумалась: что-то в ребенке было не так, то есть все вроде бы нормально, руки-ноги на месте и голова, но как раз с головой что-то не в порядке, в смысле выражения лица, да и радовался он чересчур бурно для своего возраста, если учесть, что особого повода для радости не было.
Белобрысый опустился на лавку и весело гукнул, а мы с Женькой насторожились.
— Ваня, поди-ка к Татарину сбегай, чемодан гостей принеси, он возле его бани должен находиться. — Мальчишка убежал, а хозяйка, накрывая на стол, сообщила:
— Внук у меня не в себе малость, папаша хронический алкоголик, да и мать, если честно, не намного лучше. А он парень добрый, опять же жалко, вот и взяла его к себе. Что ему в городе делать, одни тычки да насмешки, а здесь на свежем воздухе и не обидят.
Мы с Женькой кивнули, и я перевела взгляд на самогонный аппарат, он все еще функционировал, банка заметно наполнилась.
— Давайте за стол. — Под моим напряженным взглядом тетка Августа взяла банку и принялась разливать жидкость в стопки.
— Давайте, — вдумчиво сказал Василий. — За то, чтоб еще раз встретить солнце.
Мы выпили, но я твердо пообещала себе, что это в последний раз, и покосилась на Женьку. Покосилась, честно сказать, со злостью. Ночные страхи теперь казались мне несусветной глупостью, и стало ясно, что приехали мы сюда напрасно, батюшка прав: все здешние беды от самогонных аппаратов.
Только мы приступили к трапезе, как дверь хлопнула, я повернулась и от неожиданности вздрогнула. В кухне в сопровождении Ивана Бородина появился вчерашний банник. Это был мужичок неопределенного возраста, в шапке-ушанке, с рыжими патлами и небритый. Он весело скалился, демонстрируя два оставшихся у него зуба, крупных, желтых и в самом деле здорово похожих на клыки. Однако, несмотря на это, мужик устрашительно не выглядел, а даже наоборот, комично, и теперь я терялась в догадках, с какой такой стати мы вчера так перепугались.
С заметным трудом дядька внес наш чемодан и пристроил его в трех шагах от порога.
— Здравствуйте, — радостно приветствовал он нас, косясь на стол, украшением которого являлась пол-литровая банка с самогоном.
— Здравствуйте, — недружно ответили мы.
— Садись, — кивнула гостю Августа. — Рассказывай, как вчера моих девок напугал.
Вова Татарин выпил, закусил, весело ухмыляясь, после чего принялся рассказывать:
— Я вчера поздно вернулся, Зинка за керосином посылала. Я на мотоцикл — и вперед, выполнять задание, заехал к куму, выпили малость, вот я и припозднился, забыл, что Зинке обещал воды натаскать для полива. Она разгневалась, а я, чтоб ей глаза не мозолить и в грех не вводить, ушел в баню.
Вдруг слышу шаги, идет кто-то, а так как с некоторых пор в деревне у нас подозрительные дела творятся, решил взглянуть. Выхожу. Мать честная, никак русалки. Увидели меня и в разные стороны — прысь. Я сначала заволновался, потому что по ночам добрые люди не ходят, а у нас нечисть шалит. Думаю, не иначе видение мне было, и думал так до тех самых пор, пока чемодан не увидел.
Тут ясно стало, кого-то на ночь глядя из города принесло. Взял я чемодан, в бане спрятал, чтоб вещи не пропали, а сам домой пошел. Не успел раздеться, слышу стук в окно… Думаю, девки, наверное, так и есть, а они врассыпную, сказать ничего не успел. — Вова хихикнул. Августа нахмурилась, Василий молчал, а я чувствовала себя дура дурой. Женька, должно быть, ощущала себя не лучше, на лице подруги отчетливо читалось недовольство. — Вещи в целости и сохранности, — сообщил Вова и подмигнул нам. Мы поблагодарили его, а Василий снова стал разливать, начав с нас, но Женька этому воспрепятствовала, убрав наши стопки.
— Извините, — сказала она сурово, — мы на работе. Нам надлежит разобраться, что у вас тут происходит.
— Да уж, разберитесь ради Христа, — закивала Августа, — никакого житья не стало.
Женька взглянула на Вову Татарина и решила, как видно, учинить ему допрос.
— Августа Поликарповна говорит, вы всю округу хорошо знаете?
— Знаю, — порадовал он.
— и болота?
— И болота.
— И на острове были?
— На острове давно не был. Хоть Иван Иваныч и уговаривает, но не пойду.
— Почему? — насторожилась Женька.
— Там Кукуй поселился, — совершенно серьезно ответил Вова.
От такого ответа мы малость оторопели, я продолжала пребывать в недоумении, а Женька быстро очухалась и спросила:
— Какой Кукуй?
— Обыкновенный. Он не хочет, чтоб люди на остров шли. Кто идет, того в трясину заманивает. Оттого и гибнут. Небось слыхали, сколько у нас народу пропало? А все оттого, что на остров шли, а я предупреждал: нельзя.
— Этот Кукуй, он кто вообще такой? — подозревая подвох, продолжала расспрашивать Женька. — То есть к какой религии он относится?
Вова задумался, но ненадолго.
— Кукуй, он и есть Кукуй, а к чему относится, я вам не скажу, сам не знаю. Он очень древний, раньше Христа и Магомета, и вообще был здесь раньше, чем сюда люди пришли. Так Иван Иваныч говорил. Он где-то в книжках читал. А тесть, когда жив был, имел свои приметы, — глянет утречком в сторону болота и скажет: «Сегодня туда нельзя, Кукуй не хочет», а в другой день можно. Меня тоже кое-чему научил. И я вам скажу: на болото никак нельзя. Кукуй не хочет. Слышь, Августа, вчера возвращаюсь на мотоцикле, стемнело, гляжу, а на острове огонь, махонький, но я углядел, и что ты думаешь, как пошло меня водить, три раза к Марьиной горе возвращался.
— Ничего удивительного, — пожала плечами тетка Августа.
— Да уж. — Все дружно вздохнули, но я рассказом Вовы не прониклась, и никакой Кукуй на меня ни малейшего впечатления не произвел. Может быть, потому, что за окном уже вовсю жарило солнце и всякой нелепице там не было места.
— Спасибо за завтрак, — сказала Женька, поднимаясь, и я встала вслед за ней. — Пойдем по деревне пройдемся, поговорим с жителями.
— Пройдитесь, — кивнула Августа, — только к Верке не ходите, она через дом живет по нашей стороне, уж до чего язык у бабы поганый… не передать.
— Поблагодарив за напутствие, мы покинули дом, правда, перед этим затащили чемодан в сенник, переоделись и привели себя в порядок.
Иван Бородин, поджидавший нас на крыльце, увязался с нами. Не успели мы сделать и десяти шагов, как заметили группу женщин, они сидели на скамейке возле соседнего дома и что-то горячо обсуждали. Мы приблизились, разговоры разом стихли, все четверо выжидающе смотрели на нас, мы поздоровались, нам вразнобой ответили, и женщина лет шестидесяти в белом платочке, спросила:
— Это вы из газеты?
— Мы, — покаялась Женька.
— Насчет электричества?
— И насчет электричества тоже. Как у вас вообще дела в деревне?
Женщины сдвинулись на широкой лавке, давая нам место, и та, что в белом платочке, заговорила:
— Без света сидим. Симаковы, два брата, провода срезали, четыре пролета. Это ж в какие деньжищи нам встанет свет провести, страх подумать. А Симаковым хоть бы что, ничего не докажешь, хоть и точно знаем, что они.
— Зачем они провода срезали? — встряла я и удостоилась изумленных взглядов.
— Как зачем? Оба пьяницы, нигде не работают. А нам теперь что делать?
Участковый говорит, свет нам провести обязаны, только я в это не верю. У местного начальства денег нет, вот и выйдет сказка про белого бычка. Вы уж в газете напишите про нашу беду, может, тогда обратят внимание.
— Обязательно напишем, — кивнула Женька. — А вот Августа Поликарповна утверждает, что в вашей деревне, кроме отсутствия электричества, происходит много чего нехорошего.
— Это про нечисть, что ли? — хмыкнула женщина в платке. — Гутька с утра опохмеляться начинает, а как у Васьки жена померла и он к Гутьке, считай, перебрался, так они вовсе не просыхают, вот и гоняют чертей. А еще Иван Иваныч сказки рассказывает. В том году внучке моей таких страстей наплел, она из дома выйти боялась. А ведь взрослый человек. Нехорошо это…
— А кроме рассказов, ничего не беспокоит? — нахмурилась Женька.
— Как же, вон у Валентины ложки украли. Кто-то в дом влез, пока она в огороде была, и ложки утащил.
— Ложки? — не поняла я.
— Ага, — кивнула женщина в синем рабочем халате. — Серебряные, от мамы достались. Надо было их Симке отдать, дочери. А я не сообразила, теперь вот нет ложек. Две штуки, маленькие такие, красивые, и Иван Иваныч говорил, чистое серебро… этот… антиквар… Больших денег стоили.
— Кого-нибудь из местных подозреваете? Или в деревне чужие были?
— Кого ж подозревать, кто в окошко полезет? — вздохнула Валентина. — На детей подумать, так в деревне один ребятенок, вон Ванька, а на что ему ложки?
